Игорь Срибный - Казацкие байки
- Ну что, - говорит, - Стыцю, как тебе приданное?
- Да ништо, - Стыць ответствует, губу закопылив., - не нужно мине барахло энто! А что надо, я себе на войне завоюю! Да, пожалуй, в моих сундуках добра и не меньше, а мож, и поболе твово будя!
- Хи-хи-хи! – старушка засмеялася дробненько, - чего врать-то, соколик? Да ты столько добра и в глаза не видывал и слыхом не слыхивал! А покажу-ка я тебе свой главный сундук, какой твоим станет, коли женишься на мне!
Тут хитрая старуха выволакивает из самого темного угла сундук красного дерева, да полосами медными окованный. А как раскрыла его – ох, не приведи Господь, чего с казаком исделалося! Едва рассудка не лишился Стыць, побачив сокровища, что в сундуке были свалены. А была тама амуниция военна – сабли в пихвах[14], златом обложенных, да с рукоятями из кости мамонта; шашки кавказски в злате да серебре, в пихвах оксамитовых; пистоли турецкие да гишпанския; шеломы кованные да сусальным золотом луженные, кольчужки да латы воронены, эх…
Знала, старая карга, чем казака привадить, ох, знала… А ить за малым не согласился Стецько супружником чертовкиным стать… Но, знать, кто-то в ухо ему шепнул, окстись, мол. Не губи душу християнску-то…
Замотал Стецько головой, предложение старухино отрицая. Потемнела та лицом, посмурнела. Клюкою своею в пол ударила так, что стол, подпрыгнув, набок завалился…
- А только не уйдешь ты отселева, Стыцю, иначе, как супругом моим заделавшись! Вот тебе слово мое последнее!
Заговорил тут вдруг ворон, доселе молча на плече старухином сидевший.
- А что, казак, ежели мы с тобою заспорим? Вот разгадаешь мои три загадки – домой пойдешь. А коли не сможешь – взавтра же свадьбу гуляем!
- А давай! – Стецько от отчаянности даже шапкой об пол ударил, чуба свово опростав. – А тольки, по-честному давай! Отгадаю – отпускаете меня!
Ворон крякнул и, с плеча старухиного соскочив, одним махом крыла стол на место поставил. Другим крылом махнул - вся снедь, что старухой со стола сброшена была, вмиг с полу исчезла.
«Э-э, - думает казак, - да и ты не прост, серый. Как бы этот птах меня в западню не заманил»…
- Ну, теперя, Стыцю, скажи: высоко ли небо от земли?;
- Да не столь высоко, - Стецько отвечает, - там стукнет, а здеся слышно.;
- А широка ли земля?;
- Вона там солнце всходит, а тама заходит — столь широка!;
- А глубока ли земля?;— ворон уж злиться стал…
- Да был у меня дед, умер тому с девяносто лет, зарыли в землю, с тех пор и домой не бывал: верно, глубока!
Ох, и забрало ворона! Кочетом на Стыця налетел, да так клюваком своим железным звезданул, что у казака шишак здоровенный на лобе враз вспух. Потерялся тут Стыць… Понял, что не выйти ему из избушки энтой, разве как не сделаться супружником бабкиным. А только никак не можно казаку с нечистью женихаться! И решил Стецько в хитрость сыграть.
- Ладно, - говорит, - ваша взяла… Согласный я… Тольки ить надо ж сватовство обмыть по казацкому звычаю. Да так, чтоб небесам жарко стало!
Эх, как проняло старушку! Да как запляшет по горнице, заскачет! Вмиг скатерка самобранная снова на столе оказалась, да закусок на ей пуще прежнего поприбавилось. А уж горилки выставила….
Уселись все за стол и ну, бражничать!
Вскорости ворон так упился, что клювом своим поросенку пареному в брюхо влез, яблочки райски выклевывая, да так и заснул, бедолаха.
А бабка ничего – крепка оказалась! Уж у Стецька в голове замутилося, ноги в заплет пошли, а бабулька все, знай, выплясывает да выкаблучивает! Не береть ее горилка, хочь тресни… Тута схитрил опять Стецько – на двор попросился под ливень, да все съеденное – выпитое и выпростал из себя, два пальца в рот сунув. Сразу просветлело в голове…
Долго ли, коротко ли, а только упилася и бабка. Однако же, так за локоток казака держит, что не вырваться.
Толкнул тута казак ворона и спрашивает:
- Тебя как кличут-то, тетеря глухо-пьяная?
Ворон гордо башку свою из чрева поросенка выдернул, на Стыця одним глазом соловелым глянул:
- А ну! – каркает, - не сметь обзывать мине кличками куриными! Ибо я почтенный птах, четыреста пятьдесят лет проживший! А звать мине – Аминхотеп Васисуальевич! – и вновь клюваком в поросенка влез…
- А скажи-ка ты мине, будь любезен, Мудиностепь Висискубальевич, люба ли тебе хозяйка наша?
- Люба! – ворон аж вскинулся весь, со стула свово едва не свалившись. – Ох, и люба мине Ягуся! Да так люба, что я за ею в огонь и в полымя!
- Так вставай же, Аидитывстепь Даподальшевич! Зараз я вас и повенчаю тута с красотой твоею разлюбезною!
Свалился ворон со стула да к старухе и припорхнул, прижавшися тесно. А та не чует, кто к ней жмется-то, облапила ворона да словечки ласковы шепочет ему в клюв раззявленный...
Тут Стецько ухватил со стола рушник, весь петухами расшитый, да и ну, старуху с вороном пеленать им, приговаривая:
- Венчаю вас по звычаю казацкому! Рушником крепко увязываю, чтоб муж и жена, как одно целое, вовек в ладу да в достатке проживали и добра наживали. Живите, - говорит, - долго и счастливо…
Так укутал парочку, что аж упыхался казак. Смотрит, а ворон с Ягой уж так осчастливились содеянным, что сомлели дажить…
А Стецько, что ж, накидал в мешок здоровенный провиянту всяческого со стола, да, подумавши, скатерку-то самобранную с собою и прихватил. Из сундука бабкиного сабельку себе золочену выбрал, да пистоль гишпанских мастеров ружейных, в каменьях увесь самоцветных. Да жменю талеров золотых в карманы штанов необъятных кинул…
Да и был таков…
А заутра был Стецько уже на залоге Матвеевой, да казачков на выручку свово полка-то и повел. И надо вам, панове, сказать, что весьма вовремя Стыць подмогу-то привел. Нечем уж было биться казакам, ослабли они от голода да от жажды…
А как закончилося все, вышли казаки из балки, буджаками обложенной, так кинул Стецько скатерку свою на поляну макову, да как выдала скатерка все, что умела…
Ох, и закатили же казаки пир горой!
А о том, как Стецько Бабу - Ягу замуж отдал, то казаки не скоро от его узнали…
Про казака Фрола и Чертову Балку
Жил когда-то в незапамятные времена на Хортице казак по имени Фрол, да и по прозвищу Фролко. Добрый казачура был. Постатью кремезный. Чуба долгого имел, что два раза за ухо заворачивал. А уса пышные у Фрола на плечах лежали, в колечки крученные…
А только не тем, славен был Фрол, что красив был казак да в бою могуч. Славен был Фрол тем, что однажды перед походом на турок отдал в казну кошевую цельный жбан[15] с червонцами золотыми, чтоб свинца да пороху прикупить пред походом дальним. А откуда тот жбан Фролу достался – то отдельный сказ будет.
Умел Фрол готовить хлеб, пышный да смачный, какой никто в куренях не умел испечь. Да горилку крепкую да чистую, как дитяти слеза, гнать умел, какой ни у кого не было. А на закуску варил Фрол кулеш пшенный да на шкварках заправленный…
Однажды по осени, в конце вересня[16], когда леса хортицкие начали надевать наряды золото-багряные, а изумрудно-зеленая вода в Днипре стала такой чисто-хрустальной, что было видно, как колышут лениво хвостами в заводях карпы толстенные, чешуей, в блюдце величиной поблескивая, решил Фрол отправиться на охоту. Да кабанчика дикого заполевать. Бо жирный кабанчик по осени-то, сладко мясо имеет.
День - деньской проходил Фрол в лесах, да только не заполевал кабанчика. Так и пришел он в Чертову Балку – место глухое да мрачное. А тут уж и смеркаться стало. Решил он заночевать в лесу. Развел вогнище[17] на поляне и заварил в походном казане добрый кулеш. Поев кулеша, задремал Фрол, завернувшись в свитку походную суконную да волчьим мехом подбитую...
Странные звуки услышал Фрол сквозь сон. Приоткрыл глаза казак и увидел, что погасло вогнище, угольки лишь оставив, а вокруг него тени неясные мельтешат да пришептывают. Не понял Фрол: то ли снится ему, иль насправду видит он привидов... Как вдруг кто-то бросил в вогнище охапку сухих веток и изо всех сил дунул в огонь. Вспыхнуло полымя и осветило поляну. И увидел Фрол, что вокруг костра собрались бесы. Все они на него глядели, и очи их угольками вспыхивали во мраке лесном. Не трус был Фрол, не-ет, никогда казак труса не праздновал, однако же, не по себе ему стало, и рука сама потянулась крестное знамение сотворить. В этот момент один из бесов, старшой, видать, изо всей шайки, сказал:
