История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович
8. ВОЛОШИН
9. БЛОК
10. АНДРЕЙ БЕЛЫЙ
11. МАЛЫЕ СИМВОЛИСТЫ
12. «СТИЛИЗАТОРЫ»: КУЗМИН
13. ХОДАСЕВИЧ
Промежуточная глава II
Вторая революция
Глава VI
1. ГУМИЛЕВ И ЦЕХ ПОЭТОВ
2. АННА АХМАТОВА
3. МАНДЕЛЬШТАМ
4. ВУЛЬГАРИЗАТОРЫ: СЕВЕРЯНИН
5. МАРИНА ЦВЕТАЕВА
6. «КРЕСТЬЯНСКИЕ ПОЭТЫ» И ИМАЖИНИСТЫ: ЕСЕНИН
7. НАЧАЛО ФУТУРИЗМА
8. МАЯКОВСКИЙ
9. ДРУГИЕ ПОЭТЫ ЛЕФА
10. ПАСТЕРНАК
11. ПРОЛЕТАРСКИЕ ПОЭТЫ
12. МЛАДШИЕ ПОЭТЫ ПЕТЕРБУРГА И МОСКВЫ
Глава VII
1. РЕМИЗОВ
2. А. Н. ТОЛСТОЙ
3. ПРИШВИН
4. ЗАМЯТИН
5. МЕМУАРЫ И ИСТОРИЧЕСКИЕ РОМАНЫ
6. ШКЛОВСКИЙ И ЭРЕНБУРГ
7. ВОЗРОЖДЕНИЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗЫ ПОСЛЕ 1921 Г.
Paralipomena
1. ДРАМА
2. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА
Указатель имен и названий
Геннадий Прашкевич. ЕЩЕ РАЗ ОБ АВТОРЕ ЭТОЙ КНИГИ
Александр Бирюков
КНЯЗЬ И ПРОЛЕТАРСКИЙ ПИСАТЕЛЬ
(ЧТО ВЛЕКЛО ГОРЬКОГО
К СВЯТОПОЛК-МИРСКОМУ?)
Дмитрий Петрович Святополк-Мирский (1890–1939) – князь (по
легенде – из Рюриковичей), сын министра внутренних дел царской России
(это на его отца – без достаточных на то оснований – возложили в свое время
ответственность за расстрел мирной демонстрации 9 января 1905 года),
писатель, филолог, выпускник Санкт-Петербургского университета (1911),
офицер в годы первой мировой войны (штабс-капитан), а затем и в годы
гражданской. В 1920 г. уехал из Советской России, жил в Польше, в Греции, в
Англии. Там он прославился не потерявшими и по сей день своей ценности
книгами по истории русской литературы, а также вступлением в компартию
Великобритании и своей апологетической брошюрой «Ленин» (1931).
В 1932 году Святополк-Мирский вернулся в Россию.
«Заново родился! В новую страну! „ Ну-ка, воротися На спину коню
Сбросившему…“», – писала мудрая Марина Цветаева, которой благоволил,
хотя и не безгранично, Д. П. Святополк-Мирский. Теперь он активно
участвовал в литературной жизни Советской России, сотрудничал с
M. Горьким в его самых поли-тизированных мероприятиях (в том числе и как
один из главных авторов книги «Канал имени Сталина»). Был арестован в
Москве в июне 1937 года и осужден постановлением Особого совещания
НКВД СССР по «литерной» статье ПШ ( потенциальный шпионаж или
покушение на шпионаж – аббревиатура имеет два толкования) на восемь лет
заключения в исправтрудлагерь. Осенью того же года оказался на Колыме:
уатовский (от УАТ – Управление автомобильного транспорта Дальстроя)
лагерь на Атке (около 200 км от Магадана по основной трассе), несколько
месяцев на лесоповале, затем перевод на легкий труд – сторож на автобазе в
той же Атке, наконец «активирован» с группой других «доходяг» в феврале
1939 года. Сегодня указать место его могилы можно только приблизительно –
каждый свободный участок земли жители поселка Снежный уже многие
десятилетия используют для выращивания картофеля.
ЛЮБОВЬ К «БЕЛЫМ ВОРОНАМ»
По установившемуся мнению (в том числе и нескольких бывших
колымских заключенных), в Советскую Россию Дмитрия Петровича
пригласил или даже зазвал Горький. Если и так, искать подтверждений в
материалах архивно-следственного дела Святополк-Мирского не стоит – в
1937 году чекисты не стали бы «засвечивать» это обстоятельство. А в
«Справке по личному делу на Мирского (Святополк-Мирского Дмитрия
Петровича)», составленной в 1962 году и хранящейся в том же архивно-
следственном деле, указано: « Рекомендации о принятии в советское
гражданство были даны Кушнир – заведующим бюро печати Лондонского
торгпредства, и Нейман – заведующим бюро печати полпредства в
Лондоне». Здесь горьковский след еще не обнаруживается.
Знакомство писателя с Горьким состоялось в начале 1928 года. Вот как
об этом вспоминал П. П. Сувчинский, музыкальный критик и издатель,
активныйобщественный деятель, принадлежавший, как и С. Мирский
(принятое в 20-е годы на Западе обозначение его фамилии), к левому крылу
евразийского движения: « Я часто встречал Горького в России, а потом в
Сорренто. Мирский однажды попросил меня поехать с ним, и мы провели
Рождество у Горького». Об этой встрече месяц спустя и сам Мирский писал
из Лондона: «Дорогой Алексей Максимович, я с отъездом все собираюсь
написать Вам и все не могу найти подходящих слов, чтобы сказать, каким
огромным благодеянием была для меня встреча с Вами. Так, вероятно, и не
найду, но у меня чувство, как будто бы я был не в Сорренто, а в России, и
эта побывка в России меня страшно выпрямила. И нет, наверное, другого
такого человека, который бы так носил в себе Россию, так, как Вы, и не
только Россию, но и то, без чего Россия быть не может, – человечество.
Мне даже стыдно, что мы такими упырями сидели на Вас и пили Вашу
русскую и человеческую кровь, и только уверенность, что ее в Вас хватит и
на нас, позволяет не слишком каяться. Уходя от Вас, Сувчинский сказал мне:
„ А вот Толстого мы никогда не видели“. Только о Толстом мы и могли
вспомнить. Но Вы больше русский, больше „ представляете собой“ Россию,
чем Толстой. Главное же, я понял то чувство любви, которое так неизменно
сохраняют видевшие Вас (по крайней мере, кого я встречал). Простите, что
пишу с чрезмерной сентиментальностью. Но я не умею выразить то
чувство любви и благодарностей, которыми Вы меня наполнили».
Сувчинский вспоминал, что « …Горький уговаривал нас ехать в Россию:
„ Я вас устрою“, и он убедил Мирского и меня».
Отметим все-таки, что инициатива встречи принадлежала Святополк-
Мирскому. Спустя почти три года, когда приобретение советского
гражданства стало для него делом уже неотложным, он снова обратился к
Горькому (письмо датировано 30 декабря 1930 года): «Глубокоуважаемый и
дорогой Алексей Максимович, я обращаюсь к Вам за советом и, может
быть, за помощью. Когда три года тому назад я был у вас, я был в самом
начале той дороги, которая привела меня к полному и безоговорочному
принятию коммунизма. Теперь – и уже не со вчерашнего дня – мое
единственное желание – какие у меня есть силы отдать делу Ленина и
советских республик. Психологические и бытовые трудности до сих пор
мешали мне открыто сделать это. Я ждал выхода в свет моей книги
(английской) о Ленине, которая позволила бы мне явиться не с совсем
пустыми руками. Но выход этот задерживается по крайней мере до марта
месяца, а время идет такое, что ждать нельзя.
Процесс Промпартии и гнусный лай, поднятый вокруг Ваших статей
буржуазной прессой, заставили меня с особой силой понять, что больше не
может быть нейтралитета и половинчатости и что кто не с рабочим
классом – против рабочего класса.
Я пишу Вам прежде всего потому, что это самый естественный путь
для интеллигента, даже если бы он и не был с Вами лично знаком,
окончательно решившего стать на сторону коммунизма. Но также и
потому, что более нормальный путь обращения в Советское консульство не
кажется мне вполне удовлетворительным, т.к., во-первых, меня двигает не
советский патриотизм, а ненависть к буржуазии и вера в социальную
революцию всеобщую, и, во-вторых, что я не хочу быть советским
