Герои Древней Руси - Леонид Львович Яхнин
– Что же ты, девка Чернавка, несёшь Бове королевичу сухой хлеб и простую воду? Иди за мной, я намажу хлеб маслицем, а водицу подслащу сахаром.
Взял Додон у неё корзинку с хлебом и водой, а вынес серебряный короб, наполненный хлебом пшеничным и кувшин молока. Но хлеб тот был отравленный, а молоко настоянно на ядовитых травах. Хитрая Чернавка ничего не сказала, молча поклонилась и ушла. Но по дороге дала она кусок хлеба бродячей собаке. Та с жадностью набросилась на подачку и тут же околела. Налила она молочко бездомной кошке. Та лизнула и упала замертво. Тогда Чернавка выбросила хлеб, выплеснула молоко, а Бове королевичу отнесла то, что имела – кусок чёрствого хлеба и плошку ключевой воды. А придя в темницу, шепнула:
– Государь мой, Бова королевич, не жить тебе на белом свете, пока ты в руках у злого Додона. Беги отсюда куда глаза глядят. Я оставлю дверь темницы открытой. Бог тебе в помощь.
С тем и ушла. А Бова королевич, времени не теряя, будто радостно вылетающая из клетки птичка, вышел из темницы на свежий воздух. Никем не замеченный, он прошёл весь город и счастливо миновал городские ворота. Шёл он, шёл, близко ли, далёко ли. Солнышко его печёт, частым дождичком сечёт. День ему дорогу прокладывает. Ночь настаёт, траву-мураву под бок подкладывает. Ляжет Бова королевич на шёлкову мураву, подушкой ему – корень древесный, одеялом – туман белый, широким покрывалом – небесный свод с частыми звёздами. День идёт он, два идёт. А на третий день пришёл к морю безбрежному. Стал перед волной высокой и вдаль всматривается, где ни берега-пристанища, ни островка не видно.
Сказ третий.
Сирота-коровятник
Вдруг видит Бова королевич, плывёт по волнам корабль. Паруса распустил белые, тугие, а сам крепкий, дубовой доской одетый. Принялся Бова махать рукой, криком подзывать корабль.
А тот и пристал к берегу. То ли услышали его корабельщики, то ли воды для питья набрать хотели. Но вышли на палубу и спрашивают:
– Кто ты, парень, какая у тебя к нам надобность есть?
Бова королевич не стал называть им своего имени, а попросил:
– Господá корабельщики, люди добрые, купцы честные! Возьмите меня на корабль и свезите, куда сами плывёте. Нет у меня денег за провоз, но готов я служить вам усердно, сил своих не щадя.
Корабельщики приняли его на корабль, накормили, напоили. Приставили к делу. Быстро и ловко управился он со всем, а ещё и всё рассматривал и обо всём умно расспрашивал. Видят корабельщики, что умён он не по годам, с ухватками молодецкими. Стали они у него выпытывать:
– Ты скажи нам, молодец, кто ты, какого рода-звания, кто отец твой и мать?
А Бова им отвечает:
– Господа купцы-корабельщики, рода я простого, звания низкого. Отец мой был пастухом, а мать – прачкой. Родители мои померли, и остался я круглым сиротой без куска хлеба и без пристанища.
Посомневались корабельщики, покрутили головами, поверили – не поверили, а оставили Бову королевича на корабле. Снялись они с якоря, подняли паруса и пустились в путь. Полетел корабль, что птица-синица, по сине морю-океану за тридевять земель, в тридесятое царство, в тридевятое государство. Повезли купцы товары дорогие.
Плыли корабельщики, плыли, да и приплыли в град великий Андрон. Причалили к берегу, товары стали выгружать. А правил в том городе по чести и по совести доблестный князь Зензевей. Как прослышал Зензевей Андронович про корабль, так и послал вельмож справиться, кто пожаловал да зачем, из какого царства с какими вестями, с какими товарами.
Лишь взошли на корабль знатные вельможи, тут и попался им на глаза Бова королевич. Сроду такой дивной красоты да осанки молодецкой они не видывали, разговору такого приятного не слыхивали. Засмотрелись, заслушались, заговорились вельможи и про всё на свете забыли. Возвратились они к Зензевею Андроновичу, стал он их расспрашивать про товары да про корабль, а у них только и разговору, что о прекрасном отроке, его дивной красоте и занятной беседе.
Рассердился на них князь за нерадивость и сам решил отправиться на корабль, своими глазами глянуть на привезённые товары, а заодно и на чудесного молодца, своими ушами услышать его умные разговоры. Но стоило ему ступить на корабль, как и сам он забыл обо всём, увидевши Бову королевича. Загляделся на него, заслушался его разговоров.
– Скажи мне, – обратился князь Зензевей к Бове королевичу, – какого ты рода, какого звания и назови имя своё.
А Бова королевич и перед князем не пожелал открыться и отвечал тем же манером, что и ранее корабельщикам:
– Роду я простого, звания низкого. Отец мой был пастухом, мать – прачкой. А зовут меня Коровятником. Остался я сиротой и пошёл служить к корабельщикам. Они меня пригрели, приласкали, к работе приставили.
Стал тогда князь Зензевей Андронович просить корабельщиков, чтобы отпустили они так приглянувшегося ему молодца. Но те ни в какую.
– Он, – говорят, – очень уж нам по душе. Мы его своему ремеслу обучим, к делу приставим. А у тебя, князь, какая ему работа?
Разгневался князь Зензевей Андронович. Не привык он к супротивным речам. Топнул ногой и пригрозил корабельщикам, коли не отпустят с ним Коровятника, товары их отнять, а корабль потопить. Зато, если согласятся, то обещал он наградить их златом-серебром, а торговать позволить по всем базарам города Андрона. Прикинули корабельщики, что спорить с могущественным князем негоже, да ещё в его стольном граде, и ударили с ним по рукам.
Зензевей Андронович тотчас же приказал щедро отсыпать корабельщикам злата-серебра и позволил им торговать безданно-беспошлинно на всех площадях и базарах города. А сам, посадив на коня Бову королевича, поспешил в свои палаты. Там усадил он юношу насупротив себя, сказал ему ласково:
– Коли ты роду незнатного, то послужи у меня сначала на конюшне. Назначаю тебя главным княжеским конюхом.
Низко поклонился Бова королевич князю, сердечными словами поблагодарил его и отправился на конюшню.
Сказ четвертый.
Дружневна Зензевеевна
Скоро бабушка блины печёт, да не скоро опара поднимается. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Долго ли, мало ли служил на конюшне Бова королевич, про то не ведаем. Но известно, что работа у него ладилась. Кони всегда сыты-здоровы, подковы не сбиты, сбруя кожи новой,
