Как становятся предателями (СИ) - Кацман Изяслав
От Шатвиша никаких вестей: чем там закончилась ночная попытка атаковать тюленеловов, и была ли она вообще, оставалось только догадываться. Хотелось бы, чтобы чужеземцы сейчас в панике валили к своим кораблям. Но на такой подарок, увы, рассчитывать не следовало.
Во время завтрака заявляется Ипаль и обращает мое внимание на занимаемую им по совместительству с работой в мастерских должность заместителя командира Сто второго ополченческого цаба. И тут же нагло требует отправить его в распоряжения вышеозначенного подразделения. Батальон, сформированный из работников мархонских казённых и частных мануфактур, в том числе и медеплавилен с Арсеналом, по планам обороны должен занять позиции, прикрывающие город с севера, совместно с третьей ротой-сотней Двадцать второго цаба «регои-макаки». Если честно, на текущий момент, эти ополченцы, среди которых немалое количество тех, кто пропустил через свои руки практически всё стоящее на вооружении нашей армии огнестрельное оружие, а работа приручила их к порядку и дисциплине, пожалуй, ничем не хуже отслуживших несколько месяцев солдат-призывников.
Командует мастеровыми, как и положено, один из «пану макаки», Кинуй, переведённый туда из десятников нашего братства по состоянию здоровья. Шитферу же, относящийся по месту службы у Сонаваралинги-таки именно к мастеровым, занимает при экс-десятнике должность заместителя. В очень отдалённых планах моих на каждое формирование ополченцев должен встать выпускник военного отделения Обители Сынов Достойных Отцов, а унтерами при офицере будут отслужившие срочную гвардейцы или армейцы. Но, увы, сейчас приходится импровизировать, назначая командирами отрядов территориальной обороны уходящих на покой «макак», которые вынуждены крутиться в одиночку. Киную на самом деле повезло – и контингент достался весьма понимающий, и зам имеется, причём кадровый военный. Я бы вообще бывшего подлейтенанта поставил комбатом, но у того и так обязанностей выше крыши самого высокого сарая в хозяйстве Чирак-Шудая. Так что молодой палеовиец ограничивался тем, что раз в неделю гонял ополченцев, кто был свободен, разумеется – либо поротно, либо весь цаб.
-Хорошо – говорю – Иди к своим.
-Слушаюсь – отвечает молодой тюленелов.
Конечно, отправлять столь ценного кадра под пули идея так себе. Но с другой стороны, в Сто втором доброй половине бойцов по-хорошему стоит выписать «бронь» с категорическим запретом на участие в боевых действиях. Вот только молодые папуасы и тенхорабиты воспримут подобное как урон своей мужской чести – здесь вам не моя родная ельцинская Россия, где «откосить» от армии норма. А на государственные интересы, требующие беречь набравшихся опыта мастеровых, им всем плевать: главное, не выглядеть в глазах товарищей трусами.
Ипаль моментально, пока Сонаваралингатаки не передумал, испарился – только его и видел. А я, с трудом запихав в себя пару клубней печёного коя, вынужден был вновь предаваться тягостному ожиданию, мрачно взирая с холма на тянущиеся вглубь острова вереницы беженцев: население города было оповещено об опасности и необходимости уходить ещё с вечера, но по темноте мало кто рискнул отправиться в путь. По плану эвакуации они должны двигаться в юго-восточные селения Хона и во внутренние районы Вэя, но куда понесёт моих папуасов на самом деле, оставалось только догадываться….
«Что?» – переспрашиваю гонца, одновременно пробуя читать короткую записку. Как полагается, она от имени Кинуя, хотя и написана кем-то из ополченцев – в Сто втором грамотность практически поголовная. Даже командир цаба способен накарябать собственное имя. Но на этом, правда, его умения и заканчиваются.
-Чужаки в Вабу-Тону – повторяет посыльный, парнишка лет двенадцати – Идёт бой. Сонаваралингатаки – добавляет запоздало.
-Подробнее – приказываю.
Увы, ничего сверх того, что несколькими фразами было обрисовано в записке, подросток сказать не смог: сразу после полудня, то есть, часа полтора или два назад, на окраине лежащего в полусотне «перестрелов» от Цитадели селения появились одетые в серо-зелёную форму люди, в которых Ипаль Шитферу мгновенно опознал соплеменников. Почти сразу же началась стрельба. Юного Сонго, крутившегося возле солдат вместе с остальными воспитанниками местного Мужского дома, «послал с этой бумагой плешивый дядька со шрамом на лбу и без половины левого уха» – внешность Кинуя в описании паренька получилась узнаваемой.
-Можешь отдыхать – говорю мальчишке.
Тут же распоряжаюсь: «Тагор, перекрывайте с оставшимися «пану макаки» и «регои-макаки» переправу через Алуме». Ополченцев и вторую роту армейцев я мысленно похоронил. И, похоже, уже нужно сматываться в сторону Тенука, готовить эвакуацию таками с детьми в Сонав.
Впрочем, пока можно не торопиться: уйти окольными тропами всегда успею, а тюленеловы отнюдь не сверхчеловеки, способные неутомимо маршировать сутками напролёт, разгоняя ссаными тряпками толпы папуасов – вчера за полдня, например, прошли всего-навсего несчастных десять километров от Нового Порта до дорожной развилки. Сегодня, допустим, доберутся до северного берега Алуме, до вечера, надеюсь, провозятся с форсированием реки.
Проклятье, Ипаль утащил бинокль, и теперь в попытках разглядеть, что происходит возле Вабу-Тону, приходится довольствоваться собственными глазами. Теперь, когда было ясно, куда смотреть и чего ждать, сразу же обнаружилось несколько столбов дыма над хижинами обороняемой деревни – с дальнего конца, даже с сигнальной вышки не видимого за гребнем холма. А на обращённой в сторону Мар-Хона окраине селения идёт какое-то шевеление, мало различимое невооружённым глазом: скорее всего, уходят женщины с детьми и старики. Чисто теоретически, ещё два дня назад все старосты и вожди в возможной зоне боевых действий (то есть от Тин-Пау до северного Кесу) получили распоряжение готовить некомбатантов к эвакуации, а вчера, когда стало ясно направление движения чужаков, во все деревни вдоль дороги от Нового Порта до Мар-Хона и от Мар-Хона до Тенука разослали гонцов, передавших мою настоятельную рекомендацию уводить людей с пути тюленеловов. Но как обычно, папуасы начинают шевелиться в самый последний момент.
Напряжённо всматриваюсь в направлении Вабу-Тону: количество пожаров быстро нарастает – в невидимой отсюда северной стороне их уже столько, что в воздухе стоит сплошная завеса дыма. Ага, теперь начинает гореть и в южной половине селения.
«Сонаваралингатаки» – отвлекает меня от созерцания картины разрушения воин-«макака» – «Корабли чужаков пошли от Нового Порта к устью Алуме и плюются дымом и огнём».
Подымаюсь на сигнальную вышку: так и есть, палеовийские «Далекоплывущие» медленно движутся вдоль береговой линии, изредка посылая снаряды куда-то в район дороги, связывающей Новый Порт с Мар-Хоном. Впрочем, проползя по зыби залива несколько километров, чужеземцы застопорили машины, продолжая, однако, обстреливать понятную только им цель. Так они простояли добрых пол-«стражи». А потом вдруг резко повернули, прекратив огонь, и быстро двинулись обратно к причалам с одиноко торчащим транспортником.
От гадания на тему «что же значат все эти телодвижения» меня отвлек гонец от Кинуя. Разворачиваю очередной лист бумаги: отставник-«макака» рапортует о блестящей победе. Подробностей немного: на окраину Вабу-Тону ворвался отряд чужеземцев, по которому сразу же открыли огонь из имеющихся в распоряжении его бойцов кремневых ружей, затем сошлись с тюленеловами в рукопашную. Ну а дальше бой перетёк в достаточно хаотичную свалку, расползшуюся практически на всё селение. Некоторое количество палеовийцев вырвалось из ставшей ловушкой деревни и разбежалось по окрестностям – их сейчас преследуют несколько групп добровольцев. На момент составления рапорта уничтожено девяносто два врага, два десятка взято в плен. Наши потери: убито тридцать шесть «регоев-макак» и сто пятнадцать ополченцев, тяжело ранено – девять и сорок семь. Также погибло около двадцати мирных жителей. Выгорело полсотни хижин, ещё десяток продолжает гореть, но новых пожаров нет, а полыхающие успешно тушатся.
