Последняя загадка Эдипа - Нинель Сирык
Удовлетворение народа выразилось в дружном рёве и толпа хлынула с пощади по улицам, растекаясь по городу. И слышны были выкрики «Креонт едет в Дельфы, Креонт едет к оракулу!»
Тиресий — слепой, согбенный годами, весь седой старик, явился во дворец в назначенное время. Он служил верой и правдой фиванским царям вот уже много лет. Тиресий был посвящён во многие семейные тайны царского дома.
Нынешний неурожайный год, чума, гибель скота — все эти несчастья приводили в ужас людей, вселяли страх и панику в их сердца. Стоны и слёзы поселились в каждом доме. Люди не знали ни причин, ни объяснения бедствиям и их ропот вылился в бессознательные поиски виновника всех их несчастий.
Тиресий — сын своего века и своего народа, вскормленный греческой землёй, взращенный её культурой, знал и понимал душу грека. Боги его народа были его богами — такие же нетерпеливые, порой добрые, порой завистливые, как и люди, они вселяли в своих приверженцев благоговейное восхищение, не лишённое некоторой доли скептицизма и насмешки. Но что касалось несчастий, постигавших людей, то в таких случаях, грек склонен всегда усматривать обязательное вмешательство богов и, как причину этих бедствий — провинность людей и особенно их высших и лучших представителей.
Когда Эдип обратился к Тиресию с неистовой речью, обличающей богов в несправедливости к фиванскому царству, Тиресий понял и лишний раз убедился в том, что и народ, и его правитель будут искать причину всех своих несчастий, либо во дворце царя, либо в доме любого именитого горожанина. Бывая на площадях и базарах, Тиресий уже не раз слышал предположения фиванцев о гневе богов из-за неотомщённой смерти Лая, бывшего правителя Фив. Теперь он молчал и сосредоточенно думал. Эдип не торопил его, ибо прорицатель должен узреть, почувствовать, вдохновиться на предсказание. Тиресий же тем временем перебирал в памяти все прегрешения великих фиванцев. Он вспоминал кто, когда и как согрешил. Однако, получалось так, что всё случившееся неблаговидное, жестокое и несправедливое за последние десятилетия уже имело свои последствия через прорицания Тиресия, и оставался лишь один случай, который бы прорицателю не так уж и хотелось воскрешать в своей памяти, а именно — убийство Лая.
Слишком много лет прошло с тех пор. Родились и выросли сыновья Эдипа: Полиник и Этеокл, его дочери: Антигона и Исмена. Слишком долго безмятежно и счастливо жил народ фиванский под правлением Эдипа, чего не было прежде, до него. И Тиресию было тяжело наносить своими слова ми непосильно тяжёлый удар по судьбе этого воистину честного, умного и благородного правителя. О, народ! Народ по всему городу говорил о необходимости мести за смерть Лая. Прорицатель вспомнил ночь, когда родился сын у Лая, вспомнил, как тот призвал к себе Тиресия и, невзирая на слёзы и причитания Иокасты, испросил у прорицателя подтверждения услышанного у оракула предсказания «…и погибнешь от руки его…». Тогда Тиресий был молод и горяч. Он ездил некогда в свите Лая на Пелопоннес к царю Пелопу и был свидетелем той несправедливости, которую свершил Лай по отношению к сыну Пелопа — Хрисиппу. Тиресий негодовал, когда понял, что Лай попросту обманул юношу и его отца, и увёз Хрисиппа себе на потеху.
Молодость не умеет прощать — Тиресий не простил, хотя остался преданным гражданином своего города. Он побывал в Дельфах и говорил с оракулом. Тогда же он, как и сказал оракул, решил — за смерть Хрисиппа Лай должен поплатиться. Спустя годы Лай ездил в Дельфы и испрашивал у оракула о судьбе своего рода и предрёк ему оракул смерть от руки сына. Но, когда Тиресий узнал от Лая, что тот, проткнув младенцу ступни, хочет отнести его на гору и оставить там на растерзание хищникам, он возненавидел царя, хотя и промолчал в его присутствии. Лай унёс ребёнка сразу после родов, запретив Иокасте даже думать о нём. Царица толком и не видела новорожденного. А Лай вручил младенца рабу и, не глядя ни на кого, вышел из гинекея. Иокаста обливалась слезами и Тиресий, будучи в страшном гневе на царя, испытывая горе вместе с царицей, как бы между прочим заметил, что ребёнка можно отдать пастухам. Царица рыдала, то закрывая лицо руками, то рвя на себе волосы и исподнее, в котором она была, то начинала кататься на ложе, причитая и проклиная всё и всех на свете…
С тех пор Тиресий бывал во дворце как можно реже — лишь по вызову царя.
И вот сейчас он всё это вспомнил. Лай хотел жить, а получилось — погубил себя собственными руками. Очевидно, царь Эдип и есть тот младенец, которого Лай хотел обречь на погибель. Его имя Эдип означает — опухшие ноги, человек с опухшими ногами. Вот она — разгадка.
Жесток народ. Эдип должен расплачиваться за преступления родителя. Тиресий вспомнил ещё одну встречу. Встречу с рабом Ферситом, который относил младенца в горы. Тогда же, на следующий день после решения Лая избавиться от наследника, Ферсит пришёл к нему, Тиресию, и сказал что не смог оставить ребёнка на произвол судьбы и вручил младенца каким-то пастухам, пасших стада на склонах гор Киферона. Тиресий тогда только кивнул головой в знак одобрения, но ни словом не обмолвился с Ферситом, зато гнев на царя за содеянное лишь возрос в его душе.
Наконец, Тиресий изрёк:
— Царь, дай мне два дня. Я укажу тебе виновника всех бед нашего народа.
Эдип с надеждой смотрел на Тиресия. И вновь заговорил: — О, я должен найти убийцу Лая и каждый гражданин обязан помочь мне в этом. И будь проклят этот варвар и изверг, свершивший столь гнусное преступление. Я должен отомстить за убийство царя, как за смерть своего собственного отца. Но ты, Тиресий… зачем тебе эти два дня? Что они тебе дадут? Ты же прорицатель, ты и без двух дней знаешь, должен знать убийцу… Как объяснить твоё молчание? Или Зевс желает мучить меня ещё и ожиданием? О, Громовержец, внуши этому безумцу раскрыть тайну теперь!
Невидящий взгляд слепых глаз упёрся в лицо Эдипу и Тиресий тихо повторил: «Два дня», и повернувшись вышел. Иокаста, присутствовавшая при этом, грустно смотрела во след Тиресию.
— Эдип, не искушай богов. Жди, — голос её был твёрд и спокоен. И вновь Эдипа, как уже не раз, поразило самообладание этой женщины.
Эдип в волнении ходил по мужской половине дворца, когда вошёл возвратившийся Креонт, весь пыльный и потный от быстрой скачки.
— Царь, я прибыл с неутешительным ответом.
Эдип вопросительно
