Елена Чудинова - Робин Гуд

Елена Чудинова

Робин Гуд

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Лесная молитва

Ох, невесело в веселой Англии без доблестного короля Ричарда, Ричарда Львиное Сердце!

Где ты теперь, король-бродяга? Скачешь ли в песках Святой Земли, в одиночку, словно простой рыцарь, шепчешь молитву запекшимися от жары губами, прося Господа не оставить тебя без глотка воды?

А в Шервудском лесу струит воду из-под замшелого камня щедрый ручей, сверкают брызги в пробившемся сквозь дубовую листву солнечном луче, юные ивы полощут косы в ледяных прозрачных струях… Пей-не хочу! Помнишь ли ты вкус этой воды, король-бродяга?

А быть может правду говорят, приключилась с тобой беда?

Где ты, король Ричард? Неладно без тебя дома. Или забыл ты, что на двух языках говорит твой народ? Тесновато двум языкам на одном острове! Особенно когда один язык — язык побежденных, а другой — язык победителей. Простые люди говорят на первом, богатые и сильные — на втором. По Господней воле от веку делится этот мир на больших и малых. Но худо, когда говорят они меж собой на разных языках.

Шервудский лес, зеленый дом, укрой от обид в своих стенах!

Едут лесной дорогой два монаха — толстый и тощий. Оба бенедиктинцы. Первый — приор местного монастыря, второй монастырский гость из галльских теплых земель. Сытые кони, богатая сбруя, надменные лица. Да впрямь ли вы бенедиктинцы, святые отцы? Пол-Европы прошел за плугом орден бенедиктинцев, поднимая целинные земли. Вся Европа грамотна по книгам, что переписали бенедиктинские монахи. А ваши руки не натружены, глаза не утомлены.

— Верны ли слухи, брат мой, что принц Иоанн наденет скоро корону Англии? — спрашивает, посылая коня, толстый коротышка-приор. — Давно пора! Гордец Ричард канул как камень в воду. Негоже королевству без короля.

— Полно, досточтимый брат, — смеется второй. — Принц щедрой рукой раздает то, что не ему принадлежит, в надежде обрести сторонников против брата. Надевши корону, Иоанн затянет ремешок кошелька. Не так уж и плохо нам вокруг пустующего трона.

— Было бы неплохо, — цедит приор сквозь зубы. — Саксонское мужичье бежит в леса. Шервуд набит разбойниками. Их больше, чем желудей на дубах.

— Вот, что значит быть слишком милосердным, не всех саксов мы перебили под Гастингсом. Чем они недовольны?

— Лесным Законом, конечно! Эти саксы до сих пор помнят времена, когда каждый мог охотиться на дичь и оленей. Они называют это свободой.

— Свободой?! Чтобы каждый мужик, способный натянуть тетиву своего лука, посылал ее в оленя? И не боялся попасть на виселицу? Воистину дикий народ! Свобода, ха-ха-ха! Эй, кто идет?

Монахи перевели дух: благодарение Богу, не разбойник в зеленой одежде цвета шервудской листвы — всего лишь смиренный серый брат-августинец тащится лесом навстречу.

— Pax vobiscum, братие. Не найдется ль у вас пары монет для нищенствующего брата?

— Pax tecum1, братец, ступай своей дорогой. — Саксонский говор монаха не пришелся по сердцу приору. — Мы сами бедней тебя.

— Вот незадача! — нищий стал посередь дороги и крепко ухватил под уздцы обеих лошадей. — Неужто нам всем троим оставаться сегодня без обеда?

— Тебе не впервой ложиться натощак, оборванец! А ну пусти, пожалеешь! — Монах гневно занес руку над капюшоном нищего. И — опустил, взглянув на приора. Отчего же так побледнел толстяк-приор, что за странные знаки подает гостю, всем своим видом умоляя не затевать ссоры. Странно, очень странно.

— Я не хотел обидеть благочестивых братьев! — нищий белозубо улыбнулся из-под капюшона. Русые волосы, серые глаза. Сакс с головы до пят. — Братья, помолимся Господу, чтобы ниспослал нам на пропитание. Неужто он не услышит нас троих?

— Помолится никогда не помешает, братец, — согласился приор, сползая с коня: в лице ни кровинки. Неохотно спешился и второй всадник.

Трое монахов преклонили колени на зеленой траве.

— …и внемли, Господи, молитве нашей, и ниспошли нам денег на пропитание!

— …по неизреченной твоей благости. Amen.

— …Amen.

— Что же, братья, — нищий вскочил на ноги. — Посмотрим, не явил ли Господь чуда своим слугам. — Проверим кошельки! Ох, гляньте, мой кошель пуст! Грешен я и недостоин.

— И у меня пусто!

— И у меня.

— Воистину смиренье украшает монаха! — засмеялся нищий, срывая кошелек с пояса толстяка. — Да он набит по завязку! Э, чистое золото! А ты, почтенный брат? Похоже и твоя молитва услышана. Ну-ка ссыплем все вместе и поделим на троих.

Нищий высыпал монеты на траву. Тощий монах с изумленьем взглянул на приора: тот суетливо закивал головой. Гость опорожнил свой кошелек.

— Неизреченна милость Господня! — весело воскликнул нищий, ловко разделив золото на три равные кучки. — Чаще ездите этим лесом, святые отцы!

… — Клянусь святым Георгием, брат, почему ты позволил этому наглому саксу-августинцу сыграть с нами такую шутку?! — гневно спросил тощий монах, когда нищий остался позади.

— Он такой же августинец, как я — принц Иоанн, — ответил его спутник, торопя лошадь поводьями. — Клянусь, мы легко унесли ноги — стоило ему свистнуть… Ты нездешний, брат. У вас в Пуату тихо да спокойно. Саксам не мил Лесной Закон — и они бегут от него в лес. Не удивлюсь, если это был сам Робин Гуд.

— Кто-кто?

— Робин Гуд. Робин из Локсли.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Робин Гуд и веселый монах

Последние слова приора, заглушенные стуком копыт, молодой монах умудрился услышать: у того, кто живет в лесу, от чуткого уха зависит и жизнь и обед.

— Робин Гуд, — повторил он, снимая плащ. — Вот единственное имя, которое вы оставили владетелю Локсли.

Без плаща, вместе с которым исчез и монах, разбойник оказался еще моложе. Широкие плечи и тонкий стан облекала старая суконная куртка зеленого цвета. Всякий знает, отчего молодцы из Шервудского леса любят зеленое платье: в десяти шагах глаз потеряет разбойника среди листвы.

Разбойник навалился плечом на высокий замшелый камень, венчавший изгиб ручейка. Камень сдвинулся, открыв тайник в земле. Вытащив из тайника короткую дубинку, окованную железом, лук и колчан стрел, разбойник сложил и спрятал плащ. Заровняв песок так, словно никто не тревожил камня, разбойник присел на берегу и засмотрелся в быструю хрустальную воду. В колеблющихся струях отразилось его лицо с серыми глазами, русые волосы, спадающие на сукно куртки.

— Лес — твой единственный дом, Робин Гуд, — сказал разбойник своему отражению. — Локсли сожгли враги. Ты помнишь этот дым. Деревянные усадьбы хорошо горят, не то, что их каменные темные замки, в которых они живут наживая ломоту в костях и гниль в легких. Право слово, я не видал этих хворей у наших стариков! Мы не боялись тех, кто платил нам дань до того, чтобы при жизни замуровывать себя в каменные гробницы! И каждый мужчина имел право бить дичь для пропитания своей семьи. Да и что за жалкой тварью должен быть мужчина, чтобы не сметь ухватить прыгающую под носом жирную куропатку! Будь ты проклят, Лесной Закон, закон норманнов! Ну да ладно. — Он резво вскочил на ноги. — Роберта из Локсли больше нет, но у разбойника Робина Гуда сегодня удачный день!

Робин Гуд хлопнул по набитому кошельку на своем поясе, и, весело присвистнув, пошел вниз по течению ручья. Шел он до тех пор, пока ручей не превратился в бурную речку. Тогда на ее берегу показалась над купами деревьев черепичная крыша маленькой часовенки.

— Что же, похоже я нашел, что искал, — усмехнулся Робин Гуд. — Мои молодцы говорили, что здесь живет отшельник. Лес — мое владение, и сегодняшние монахи могут подтвердить, что духовный сан здесь никого не освобождает от дани.

Тут Робин Гуд увидел монаха. Высокий плечистый детина в рваной коричневой рясе сидел на бережку с таким видом, словно перебирал четки. В действительности он старательно оперял новенькую стрелу. Старые деревянные четки болтались на его поясе рядом с надежным коротким мечом. Увидя этот меч, Робин Гуд положил руку на рукоять своего.

— Эй ты, монах! — крикнул разбойник. — Слышал ли ты обо мне? Я Робин Гуд — хозяин Шервудского леса. Ну-ка перетащи меня через ручей! Мне лень сегодня сушить одежду.

— Я слышал о тебе, — ответил монах-отшельник, поднимаясь во весь свой огромный рост. — Полезай ко мне на плечи, я перенесу тебя на тот берег.

Не заставя себя ждать, Робин Гуд взобрался монаху на плечи, и тот, подобрав подол рясы, вошел в воду.

— Сегодня, похоже, речка поднялась после дождей, — сказал монах, когда вода достигла его пояса. Дойдя по грудь, вода стала сбивать монаха с ног своими струями, и сандалии его заскользили по камням. Но свалить монаха оказалось нелегко — еще немного, и он уже стоял на берегу.

— Ну и силен ты, святой отец! — сказал Робин Гуд, слезая. — Я ведь не легонек.