Н Фомина - Притчи. Хасидские, египетские, суфийские

И чтобы ученик лучше понял его слова, суфий повел его на рынок, в то место, где продавались халаты. Подойдя к одной из лавок, суфий попросил хозяина:

— Уважаемый, покажи мне самый лучший халат, и притом самый дорогой.

Его желание было исполнено, принесли роскошный халат, и цена на него была названа высокая.

— Это именно то, что я хочу, — сказал суфий, — вот только было бы еще лучше, если бы воротник халата расшить блестками и подбить мехом.

— О, это не проблема, — ответил лавочник, — именно такой халат и дожидается вас в моей мастерской, там, за лавкой.

Он торопливо ушел, а через несколько минут вернулся. Было видно, что он несет тот же самый халат, к которому наспех пришиты блестки и мех.

— И сколько ты хочешь за этот халат? — спросил суфий.

Лавочник назвал цену, в десять раз большую, чем он просил за халат без меха и блесток.

— Прекрасно! — воскликнул суфий. — Тогда я беру оба.

Одному человеку до смерти надоела жизнь в деревне, и он, увлеченный рассказами странников о Большом Мире, все больше и больше желал войти в этот мир и освободить себя ото всех ограничений.

Наконец он решил, что время пришло, и ранним утром вышел из деревни. Вскоре он встретил попутчика, известного мудреца и волшебника, который, пожалуй, как никто был осведомлен обо всем, что касалось Большого Мира. Они вместе продолжили свой путь.

Спустя некоторое время они нашли некий шар на обочине.

— Смотри, что это такое? — спросил мудрец. — Что с этим можно сделать?

Путник вгляделся в шар и увидел, что это пчелиный рой, прикрепившийся к старому пню.

— Мы возьмем его с собой, — сказал он, — может быть, мы сможем его выгодно продать.

Он снял свою накидку, сделал из нее что-то вроде мешка, собрал в него пчел и взвалил на спину. Но некоторым пчелам удалось выбраться, и они, злобно жужжа, набросились на путника и пребольно покусали его. Человек запрыгал от боли, выронил мешок, а затем схватил его и стал колотить им о камень, пока не выбил из него всех пчел.

— Успокойся, успокойся! — попытался остановить его мудрец. — Давай сядем и разберемся, что произошло.

— А что я должен был делать? Ведь пчелы покусали меня.

— Но разве это правильно наказывать всех за то, что сделали лишь некоторые из них?

— Я думаю, что любой на моем месте не стал бы размышлять, а поступил точно так же.

— А давай послушаем, что говорят по этому поводу пчелы, — предложил мудрец и сделал магический знак, который позволил им послушать разговор трех пчел, сидевших на дереве совсем недалеко от них.

— О Мудрейшая Пчела Эпохи, — обратилась одна из пчел к другой. — Может быть, ты сможешь объяснить нам, что произошло?

— Конечно. Существо из Большого Мира попыталось захватить нас. Некоторые из нас покусали его, что было вполне нормальной реакцией, и существо в гневе стало бить нас о камень.

— Они, эти существа, всегда так себя ведут?

— Они действуют одинаково при одинаковых обстоятельствах. Но, скажу я вам, этого бы не произошло, если бы некоторые из нас не стремились во что бы то ни стало попасть в Большой Мир, не зная, что нас ждет в нем.

Тогда одна из пчел сказала:

— Раз так, если такой этот Большой Мир, то я оставляю все поиски этого мира и покидаю твою Школу, даже несмотря на то, что ты Мудрейшая Пчела Эпохи…

— Вот так и ты, — сказал мудрец своему попутчику. — Ты хочешь попасть в Большой Мир, но, сделав первые шаги, совершаешь поступки, о которых сожалеешь.

На берегу реки сидел дервиш, он созерцал медленно текущую воду и предавался своим размышлениям. Вдруг кто-то больно ударил его по шее. Это был прохожий, который, увидев оголенную шею дервиша, не удержался и звонко шлепнул по ней. Дервиш, конечно же, вскочил, чтобы ответить обидчику.

— Постой, — сказал озорник, — ты, конечно, вправе ударить меня. Но сначала скажи, что вызвало звук шлепка: моя рука или же твоя шея?

Но дервиш отнюдь не собирался предаваться подобным размышлениям.

— Мне сейчас не до разговоров, мне просто больно. Это тебе угодно строить всякие теории, ведь ты не чувствуешь того, что пришлось почувствовать мне. Вот сейчас я тебя ударю, и можешь сам ответить на свой вопрос.

Однажды между двумя учениками суфийской школы произошел такой разговор:

— Я, наверное, скоро умру, если наш наставник будет продолжать игнорировать меня. Ведь он так делает уже десять лет! От этого я чувствую себя невежественным. Я пришел сюда, чтобы учиться, но мне не позволяют этого делать.

С ним не согласился другой ученик:

— А я скорее умру, — сказал он, — если наш учитель перестанет высмеивать меня. Я тоже чувствую себя невежественным, но это движет меня на пути к Истине.

После этого между учениками разгорелся спор, продолжавшийся до самого вечера, до тех пор, пока не пришел учитель. Он успокоил учеников и попросил их изложить суть спора. В этот момент один из учеников сел между спорщиками и поднял руку.

— Говори, — сказал Учитель.

— Я хотел бы попросить вас продолжать игнорировать того, кто сидит слева от меня, пока он не умрет. И я также прошу вас, Учитель, начать игнорировать того, кто от меня справа, и с той же целью. И тогда все остальные смогут воспринимать ваши желания, а мы сможем чему-то научиться и будем избавлены от истеричных новичков.

Однажды разговорились воробей и курица. Воробей сидел на каменном заборе, а курица устроилась внизу.

— Слушай, курица, — начал разговор воробей, — не надоело ли тебе все ходить и ходить по земле и клевать зерна? Ведь ты даже летать разучилась.

— Неправда, не разучилась! — обиделась курица, замахала изо всех сил крыльями и взлетела-таки на забор.

Довольная собой, она в свою очередь спросила воробья:

— А вот теперь ты скажи: тебе не надоело летать и искать себе пропитание? Я вот живу в курятнике, хозяйка каждый день подсыпает зерно в кормушку — клюй себе и клюй, и никаких забот.

В этот момент налетел сильный ветер. Курица попыталась удержаться, но как ни старалась, все же слетела вниз. Воробей же спокойно взлетел, полетал вокруг и, как только стих ветер, сел обратно на забор.

— Видишь, — сказал воробей, — ты, такая большая, надеешься только на кормушку. Вот ты сейчас хотела опереться на каменную стену, я же опираюсь только на свои крылья и сам себе в жизни опора.

По городу ходил человек, с нечесаной всклокоченной бородой, немытыми волосами, в плаще с капюшоном и с четками на шее. Каждому встречному этот человек с гордостью заявлял, что «он суфий и познал суфийскую науку».

— Почему ты так делаешь? — спросил у человека настоящий суфий.

«Суфий» ответил, что он-де следует наставлениям, записанным в книге для всех, кто встает на путь суфия.

— Но ведь книга эта написана сто лет назад и давно устарела! — воскликнул настоящий суфий, когда увидел книгу.

— Ну и что, — ответил «суфий», — может быть, и так. Но я ее нашел только в прошлом месяце!

Однажды правитель пригласил во дворец суфийского дервиша.

— С давних времен путь дервиша, передаваемый из поколения в поколения непрерывно сменяющими друг друга мастерами, служит таким мощным и вечным источником света, что даже мое царствование является не более чем его слабым отражением.

— Это так, — ответил дервиш.

— Если так, поскольку я знаю это и всеми силами хочу обучиться тем истинам, которые знаешь ты, то учи меня.

Дервиш на некоторое время погрузился в глубокое раздумье, а затем сказал:

— Однако мудрость словами не передается. Так что подождем, когда представится благоприятный момент для ее познания.

Каждое утро дервиш, словно на службу, являлся ко двору правителя, но уроков правителю не давал. Каждый раз, видя у входа во дворец фигуру дервиша в залатанном халате, царь думал: «Этот человек не хочет возвращаться к нашему разговору об обучении и познании истины, хотя и приходит каждый день ко мне, принимает участие во многих делах моего двора, разговаривает, смеется, ест и пьет. Чего он ждет, может какого-то знака?»

Но вот однажды кто-то из придворных во время беседы в тронном зале произнес:

— Дауд, певец из певцов, таланту которого нет равных на этой земле, остановился в нашем городе.

Царь загорелся желанием послушать его пение, однако когда его посланник пришел к Дауду, тот ответил:

— Если твой правитель желает, чтобы я пришел к нему, — я приду. Но если он хочет услышать мое пение, он должен, как и все остальные, ждать, пока на меня не снизойдет вдохновение. Мне удалось превзойти других певцов именно потому, что я знаю, когда мне надо петь и когда делать этого не следует.