Никита Хониат - История
2. Спустя несколько дней явился в Пафлагонии другой самозванец, ложно принявший на себя то же имя и то же происхождение. Ему также передались некоторые области; наконец против него был послан хартулярий*, конюший, (τν πποςάθμων), севаст** Феодор Хумн, который сразился с ним, победил, взял его в плен и предал смерти. Затем Василий Хотза поднял знамя возмущения в Тарсии, неподалеку от Никомидии: его мятеж {90} пошел сначала также довольно успешно, но потом он был схвачен, ослеплен и заключен под стражу. И не этим только ограничивалось число мятежников! Напротив, постоянно появлялись они снова то здесь, то там, в таком множестве, что всех трудно и пересчитать, как будто бы земля их родила, — и все они сначала казались гигантами, но потом мгновенно лопались и исчезали, как надутые мыльные пузыри. Так Исаак Комнин, племянник царя Андроника, убежав из темницы, бросился в великую церковь с целью взволновать народ. В тот же день он был схвачен, поднят на дыбу, подвергнут жестоким истязаниям, чтобы показал соумышленников, и, потерпев повреждение во внутренностях, на другой день умер. Так Константин Таттикий, набрав шайку соумышленников числом до пятисот человек, долгое время скрывался и таился в городе; наконец указаны были следы его заговора, и скоро после того он был пойман и лишен зрения. Еще какой-то оборванец, производивший свой род от Комниных, пошел было по той же дороге. Однако и его также немедленно поймали и лишили зрения. Причиною столь частых мятежей отчасти была слабость правления Исаака, который крепко был убежден, что как Бог даровал ему власть, так Он один и охранять его должен. Но главным образом побуждал людей властолюбивых к восстанию и мятежу пример самого императора, достиг-{91}шего царской власти без всякого труда. Им казалось, что стоит только захотеть, и они будут царствовать. Вследствие такого самообольщения весьма многие из них брались за выполнение своих предприятий большею частью даже без оружия, утаптывая только ту дорожку, которую перед глазами их проложил, словно большую дорогу для всякого, сам Исаак, вечером убивший Агиохристофорита и искавший убежища в великой церкви, а к утру на другой день уже воцарившийся на престоле. Поэтому насколько расчет их предприятия был дурен, настолько же несчастны его последствия, и вместо мантии из багряницы они покрывались мантиею багрового стыда, а иногда даже черно-багровой смерти. В самом деле, божественное провидение для управления и переворота наших житейских дел редко пользуется одними и теми же путями и средствами; напротив, оно изменяет и переменяет власти всякий раз новым и неожиданным образом, выказывая в своем путеводительстве и управлении вселенною бесконечное разнообразие явлений и не пропуская мимо своих рук ничего самомалейшего. Так Фараон со своими воинами погиб во глубине морской. Того обезглавила мечом женщина, и притом женщина лилейно-раменная и прекрасно-ланитная, а другой предан в руки врагов и пал под их ударом. Бывали примеры, что иной лишится употребления всех жизненных сил, — так что его сочтут уже умершим, судя по пре-{92}кращению биения сердца, — и совершенно замрет: с выражениями недоброжелательств выносят его из дворца и предают погребению; усиливаясь выговорить слово, он просит только дневного света, не гонится за властью, но так и погибает, как худший из людей, заслуженно подвергаясь лютейшей смерти. А к иным смерть тихо подступала, и они переселялись в другой мир, смежив очи как будто бы только для сна. Одни вступали на царский трон по ржанию коня; другой перешел к пышной хламиде от плуга и бороны, или мальчишкой пас овец, как самый последний в семье, и оказался богопомазанным царем. Но возможно ли исчислить все, или хотя большую часть того, что провидение многообразно устрояет и совершает на пользу каждого человека?
С другой стороны царь, будучи чрезмерно раздражителен и слишком высоко мечтая о себе, казнил многих не только по какому-нибудь ничтожному и случайному поводу, но иногда просто по одному подозрению или по наущению других. Так, получивши от кого-то донос, будто бы Андроник Комнин (сын Алексея и по отцу внук кесаря Вриенния и Анны, дочери Алексея, первого царя из династии Комниных), управляя Фессалоникою, простирает виды на царский престол и уже вошел в сношения по этому делу с бывшим севастократором Алексеем, незаконнорожденным сыном императора Мануила, проживав-{93}шим тогда в Драме, царь нашел нужным немедленно схватить его. Посланные за этим, встретившись с Андроником, ехавшим к царю, рассудили очень основательно, что им ничего не оставалось делать более, как только не пугать добычи, которая сама добровольно, на глазах их, шла в Константинополь, как в ловушку, и приближалась к тому, кто имел намерение поймать ее. Представившись царю Исааку, Андроник с первого же слова слышит укоризны в неверности. Когда он потребовал доказательств, то для одного только вида нарядили судебное следствие, а затем без всякого допроса схватили Андроника, заключили в темницу и, не медля долго, лишили зрения. Мнимого же соучастника его в покушении на царскую власть, Алексея, сына Феодоры Комниной, велено было, — и я был исполнителем этого повеления, — постричь в монахи в одном из папикийских монастырей. Много можно было бы рассказать об этом человеке, но я ограничусь малым. Он был высокого роста, сильный и умный мужчина, — лицом совершенно походил на своего отца, а крепостью руки и шириною плеч даже превосходил его, — и сверх того был чрезвычайно любезен и обходителен со всяким. Вследствие таких качеств многобедственный царь Андроник выдал за него свою дочь Ирину, решившись допустить незаконный брак, только бы включить Алексея в число своих ближайших родственников, а после этого {94} сначала привязался к нему даже более, чем к собственным сыновьям, и хотел назначить его своим преемником, однако впоследствии передумал и предпочел ему своего сына Иоанна, сказавши тем из приближенных, кого посвящал в свои сокровенные тайны, что царская власть не перейдет от А к А, но по Божию изволению склоняется и направляется более от А к И. Вместе с переменою планов Андроника относительно Алексея прекратилось и его дружественное расположение к нему: Андроник уже не любил Алексея так искренно и задушевно, как прежде, хотя все еще, как мужа любимой дочери, удостаивал уважения и почета; а спустя некоторое время лишил его и зрения — по причине, которую мы в своем месте изложили. Потом Алексей взыскан был милостью царя Исаака, вызван ко двору и из севастократоров сделан кесарем*. Несмотря на то, сколько мог, он уклонялся от придворного круга и вел самую уединенную жизнь, однако и при этом не избавился oт беды. Дождав-{95}шись таким образом еще более худшего исхода и оборота своих дел и будучи поставлен в необходимость принять против воли пострижение, он не просил, подобно одному древнему мудрецу, испытавшему превратности судьбы, ни хлеба, ни губки, ни гитары, — хлеба, чтобы поддержать телесные силы, изнуряемые лишением пропитания, — гитару, чтобы с ней, как с подругою, брюзжать про свои собственные бедствия, и губку, чтобы отирать источники слез, изливающиеся из его очей, как сквозь продолбленный камень; но кротко подчинился своей печальной участи, не ропща и не жалуясь ни на промысел, ни на изменчивость и непостоянство счастья, а на лишение имуществ смотря спокойнее, чем иной смотрит на приобретение. Когда из Драмы, где я взял Алексея, мы прибыли с ним в Мосинополь и собирались подняться на Папикий, чтобы там совершить над ним установленные для пострижения в монашество обряды, он по чувству человеческой слабости задумался и сделался мрачен, будучи не в силах подавить в себе внутреннего сокрушения. Я хотел успокоить его и спросил о причине внезапной перемены с ним. «Любезный друг, — отвечал он, — не наружный вид меня пугает (что значит перемена в цвете одежды?); но я боюсь соединенных с ним обетов и думаю о том, как нелегко войти в царство небесное человеку, который, кладя руку на рало, безумно глядит назад!» Так и {96} облекся он в рубище Христово — с явным выражением неволи, делая замечания вроде приведенного как человек вообще весьма умный, и нисколько не слушая того, что при этом читалось и пелось, а только, по долгу пострижения, позволивши себя остричь и назвать новым именем — Афанасия. Но подивиться можно и подумать, что это даже не простая случайность: из всех обителей на Папикие ему пришлось поселиться именно в той, где был пострижен, по повелению царя Мануила, протостратор** Алексей, без всякой совершенно причины, как мы уже говорили об этом выше, а разве потому только, что владел огромным богатством, был мудр в совете и искусен в исполнении планов. Таким образом и моему Комнину Алексею суждено было испытать, как, по пословице, с отцовской*** оскомины болят зубы и у детей. Впрочем, не прошло еще полных трех месяцев, как царь Исаак вызвал оттуда Алексея опять к себе и через то доказал самым делом, что он поступал в своих действиях без всякого соображения и руководился единственно переменчивыми направлениями, господствующими на многобурном море придворной жизни. Принимая Алексея к своему {97} столу, он в знак особенного отличия угощал его всегда, как в древности Агамемнон Аякса, жирною хребтовою частью мяса и, предлагая бесцеремонно есть подаваемые кушанья, приговаривал часто: «Кушай, настоятель!»
