Мигель де Сервантес - Странствия Персилеса и Сихизмунды
Тут вбежал одетый по-дорожному Андреа Марулло; в доме отца ему уже сообщили о болезни чужестранки Изабеллы и о том, как она его ждет, оттого что-де его приезд изгонит из нее беса. Будучи догадливым от природы, да к тому же получив надлежащие наставления от Изабеллы, которая писала ему в Саламанку, что он должен делать, если застанет ее в Лукке, он, не снимая шпор, помчался в гостиницу и, как полоумный, как сумасшедший, влетел в комнату Изабеллы.
— Прочь, прочь, прочь! Изыди, изыди, изыди! — вскричал он. — Се грядет доблестный Андреа, главный адский начальник, если уж тебе не довольно просто начальника!
Даже тех, кто был посвящен во все тайны, смутил этот шум и крики; врач же и даже родной отец Андреа воскликнули:
— Да это тоже бес, сродни тому, что сидит в Изабелле!
А дядя сказал:
— Мы надеялись, что приезд юноши будет к добру, ан, оказалось, к худу.
— Успокойся, сын мой, успокойся! — сказал отец. — Можно подумать, что ты не в себе.
— Как он может быть не в себе, коль скоро он видит меня? — воскликнула Изабелла. — Разве я не средоточие всех его помышлений? Разве я не предел всех его желаний?
— Какое же тут может быть сомнение? — подхватил Андреа. — Да, ты владычица над моею волей, ты мое отдохновение, избавляющее от тягот, ты моя жизнь, спасающая от смерти. Дай мне руку, госпожа моя, в знак того, что ты будешь моею женой, выведи меня из состояния рабского и даруй мне свободу, а для меня быть свободным — значит быть твоим подъяремным. Повторяю: дай мне руку, мое блаженство, и возведи простого смертного Андреа Марулло в достоинство супруга Изабеллы Каструччо. Сгиньте же, бесы, пытавшиеся помешать сладостному нашему союзу, а что соединил сам господь, того люди да не разлучают!
— Ты справедливо молвил, синьор Андреа, — заметила Изабелла. — Так дай же мне без всяких хитростей, подвохов и плутней свою руку, и я буду твоею.
Андреа протянул ей руку, и в тот же миг возвысила голос Ауристела:
— Она смело может отдать ему свою руку: они созданы друг для друга.
Но тут дядюшка Изабеллы, до сего времени пребывавший в недоумении и оцепенении, схватил Андреа за руку и сказал:
— Что же это такое, синьоры? Или в вашем городе таков обычай, что один бес женится на другом?
— Да нет! — вмешался врач. — Это они нарочно, чтобы поскорей изгнать беса, ведь нельзя же себе представить, что все это заранее подготовил человеческий разум.
— Со всем тем, — продолжал дядюшка Изабеллы, — я хочу услышать из его и из ее уст, как понять эту помолвку: взаправду они обручаются или же это игра.
— Взаправду, — отвечала Изабелла: — ведь Андреа Марулло не сумасшедший, а я не бесноватая. Я его люблю и хочу выйти за него замуж, если только и он меня любит и намерен на мне жениться.
— Я не сумасшедший и не бесноватый, господу богу было угодно даровать мне ум здравый, — молвил Андреа и снова протянул руку Изабелле, в то же мгновение она протянула ему свою, оба они изъявили свое согласие, и таким образом помолвка состоялась.
— Да что же это такое? — возопил Каструччо. — Добились-таки своего! Боже, боже! Позор на мою седую голову!
— Породниться со мной — это не позор, — возразил отец Андреа. — Я благородного происхождения и хоть и небогат, а в посторонней помощи не нуждаюсь. Во всем этом происшествии я ни сном, ни духом: детки без меня сумели поладить. У влюбленных смекалка развита не по летам Правда, в подобных обстоятельствах молодежь частенько попадает впросак, но многие все же угадывают верно, а уж если угадывают, хотя бы к совершенно случайно, то такие браки оказываются гораздо счастливее заранее обдуманных. Со всем тем я желал бы знать, имеет ли законную силу то, что сейчас произошло на наших глазах, и если это возможно расстроить, то ради богатого приданого Изабеллы я унижаться не стану.
Два при сем присутствовавших священника объявили, что законность помолвки сомнению не подлежит, ибо если вначале Андреа Марулло и Изабеллу Каструччо можно было принять за невменяемых, то, подтверждая свое согласие на брак, они уже были в полном разуме.
— А мы еще раз подтверждаем, — объявил Андреа.
Подтвердила вновь и Изабелла. Когда же ее дядя это услышал, крылья его сердца опустились, голова свесилась на грудь, глаза закатились, и, испустив тяжелый вздох, он внезапно упал без чувств. Слуги положили его на кровать, Изабелла, напротив, встала с постели, Андреа повел ее как законную свою супругу в отчий дом, а два дня спустя в одну из луккских церквей вошли мальчуган, младший брат Андреа Марулло, коему предстояло креститься, и Андреа с Изабеллой, коим предстояло обвенчаться и похоронить ее дядю; подобное стечение обстоятельств трудно было не признать за нарочитое, имеющее целью показать, какие странные совпадения бывают в жизни: одних крестят, другие женятся, третьих хоронят, и все это происходит одновременно.
Со всем тем Изабелла надела траур, — та, что именуется Смертью, часто ставит рядом брачное ложе и гроб, свадебные же уборы перемешивает с траурными одеждами.
Странники наши и проезжающие пробыли в Лукке еще несколько дней, и все это время им оказывали гостеприимство новобрачные и благородный Джованни Баттиста Марулло. И на сем автор этой истории оканчивает третью ее книгу.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Глава первая
Странники наши долго еще потом судили-рядили, действителен или же не действителен брак Изабеллы Каструччо, коль скоро он зиждется на обмане, причем Периандр всякий раз отвечал утвердительно, и отвечал он так с легким сердцем оттого, что вся эта история ни малейшего касательства к ним не имела. Периандр был подавлен лишь совпадением крестин, свадьбы и похорон, и возмущало его невежество лекаря, так и не разгадавшего хитрость Изабеллы и не распознавшего болезнь ее дяди. Путники то принимались толковать о недавних событиях, то вспоминали невзгоды, приключившиеся с ними самими. Крорьяно и Руперта всячески старались допытаться, кто такие Периандр и Ауристела, Антоньо и Констанса, каковых усилий им не потребовалось, дабы узнать, кто такие француженки, ибо те, не успев познакомиться, все о себе рассказали. Наконец, не особенно мешкая в пути, достигли они Акуапенденте — городка, расположенного неподалеку от Рима; при въезде же в него Периандр и Ауристела оказались немного впереди всей остальной компании, и тут, не боясь, что кто-нибудь их случайно услышит или же нарочно подслушает, Периандр обратился к Ауристеле с такою речью:
— Тебе хорошо известно, сеньора, какие благородные побуждения и какие важные причины вынудили нас оставить отчизну и проститься с довольством. И вот уже мы дышим воздухом Рима, и вот уже надежды, все это время поддерживавшие нас, оживились, и вот уже внутренний голос твердит мне, что я накануне долгожданного и сладостного обладания. Вот почему я прошу тебя, сеньора: снова и снова раскинь умом, проверь свое чувство, убедись, все ли ты верна первоначальному своему решению и останешься ли ты ему верна после того, как будет исполнен обет твой, в чем я, однако ж, не сомневаюсь, ибо царская кровь, в твоих жилах текущая, не может явиться источником ложных обещаний и двойной игры. Что же касается меня, прелестная Сихизмунда, то вот этот самый Периандр, которого ты сейчас видишь перед собой, не кто иной, как Персилес, которого ты видела во дворце моего отца короля, Персилес, который в чертогах отца дал тебе слово быть твоим супругом и который свое слово исполнит, даже если враждебный рок забросит нас в пустыни ливийские.
Сомнения Периандра привели Ауристелу в недоумение, и, устремив на него пристальный взор, она заговорила с ним так:
— За всю мою жизнь, Персилес, у меня была только одна сердечная склонность, и назад тому два года я, никем не принуждаемая, по своей доброй воле тебе в ней призналась, и склонность моя так же сильна во мне и неколебима, как и в тот день, когда ты во мне ее вызвал; более того, она, если только это возможно, еще усилилась и возросла среди бесчисленных мытарств, выпавших на нашу долю. Я бесконечно тебе признательна за то, что и твои чувства остались неизменны, и, как скоро обет мой будет исполнен, я не премину осуществить то, о чем ты мечтаешь. Скажи мне, однако ж: что мы с тобой будем делать после того, как нас свяжут одни и те же узы и опутают одни и те же цепи? Мы оторваны от родины, на чужбине мы никого не знаем, мы с тобой словно плющ, лишившийся опоры в годину бедствий. За себя я не боюсь — лишь бы ты был со мною, но случись что с тобой, — вот этого я уже не перенесу. До сего дня или, вернее, почти до сего дня моя душа страдала только за себя, отныне же она будет страдать и за себя и за тебя; впрочем, я не так выразилась: ведь наши души неразделимы, душа у нас с тобой одна.
— Послушай, сеньора, — снова заговорил Периандр: — хоть и говорят, будто каждый из нас творец своей судьбы с первого и до последнего шага, на самом деле никто в своей судьбе не волен, вот почему я не могу ответить тебе сейчас на твой вопрос: что мы будем делать после того, как счастливая звезда нас соединит? Лишь бы поскорей настал конец нашей разобщенности, скорей бы нам быть вместе, а уж там всегда найдется клочок земли, который нас прокормит, всегда найдется хижина, где можно укрыться, всегда найдется расселина, где можно спрятаться. Коль скоро, как ты выразилась, душа у нас с тобою одна, то с этим блаженством ничто на свете не сравнится, никакие золоченые кровли нам не нужны. Мы всегда сумеем известить мою мать королеву о нашем местопребывании, она же всегда сумеет найти способ оказать нам помощь, а пока что нам сослужат службу твой бриллиантовый крест и жемчужные серьги, коим цены нет. Я только вот чего опасаюсь: если обнаружится, что мы обладаем такими сокровищами, то выйдет наружу весь наш обман, ибо кто поверит, что эти драгоценности — достояние женщины, в низкой доле рожденной?
