Коллектив авторов - Европейские поэты Возрождения

ФРАНЧЕСКО ПЕТРАРКА

В собранье песен, верных юной страсти,Щемящий отзвук вздохов не угасС тех пор, как я ошибся в первый раз,Нe ведая своей грядущей части.

У тщетных грез и тщетных дум во власти,Неровно песнь моя звучит подчас,За что прошу не о прощенье вас,Влюбленные, а только об участье.

Ведь то, что надо мной смеялся всяк,Не значило, что судьи слишком строги:Я вижу нынче сам, что был смешон.

И за былую жажду тщетных благКазню теперь себя, поняв в итоге,Что радости мирские — краткий сон.

О вашей красоте в стихах молчу,И уповать не смею на прощенье,И, полагаясь на воображенье,Упущенное наверстать хочу.

Но это мне, увы, не по плечу,Тут не поможет все мое уменье,И знает, что бессильно, вдохновенье,И я его напрасно горячу.

Не раз преисполнялся я отваги,Но звуки из груди не вырывались.Кто я такой, чтоб взмыть в такую высь?

Не раз перо я подносил к бумаге,Но и рука, и разум мой сдавалисьНа первом слове. И опять сдались.

Мгновенья счастья на подъем ленивы,Когда зовет их алчный зов тоски;Но, чтоб уйти, мелькнув, — как тигр, легки.Я сны ловить устал. Надежды лживы.

Скорей снега согреются, разливыМорей иссохнут, невод рыбакиВ горах закинут, — там, где две реки,Евфрат и Тигр, влачат свои извивы

Из одного истока, Феб зайдет,—Чем я покой найду иль от врагини,С которой ковы на меня кует

Амур, мой бог, дождуся благостыни.И мед скупой — устам, огонь полыниИзведавшим, — не сладок, поздний мед!

О благородный дух, наставник плоти,В которой пребыванье обрелаЗемная жизнь достойного синьора,Ты обладатель славного жезла,Бича заблудших, и тебе, в расчетеУвидеть Рим спасенным от позора,—Тебе реку, грядущего опора,Когда в других добра померкнул светИ не тревожит совесть укоризна.Чего ты ждешь, скажи, на что отчизнаНадеется, своих не чуя бед? Ужели силы нет,Чтоб разбудить лентяйку? Что есть духуЗа волосы бы я встряхнул старуху!

Едва ли зов, тем паче одинокий,Ее поднимет, спящую такимТяжелым сном, что трудно добудиться.Но не случайно днесь рукам твоим,Способным этот сон прервать глубокий,Былая наша вверена столица.Не медли же: да вцепится десницаВ растрепанные косы сей жены,В грязи простертой, и заставит веждыОткрыть ее. К тебе мои надеждыСегодня, римский вождь, обращены;Коль Марсовы сыныИсконной вновь должны плениться славойТо это будет под твоей державой.

Остатки древних стен, благоговеньеВнушающие либо страх, когдаБылого вспоминаются картины,Гробницы, где сокрыты навсегдаОстанки тех, кого не надет забвенье,Какой бы срок ни минул с их кончины,И прошлых добродетелей руиныС надеждой ныне на тебя глядят.О верный долгу Брут, о Сципионы,Узнав, что в Риме новые законы,Вы станете блаженнее стократ.И думаю, что, радНежданным новостям, Фабриций скажет:«Мой славный Рим еще себя покажет».

На небесах, за дольний мир в тревоге,Святые души, оболочку телВ земле оставя, заклинают нынеТебя раздорам положить предел,Из-за которых людям нет дорогиВ дома святых, и бывшие святыниБезлюдные стоят в земной пустыне,Разбойничий напоминая грот:Меж алтарей и статуй оголенныхВо храмах, для молений возведенных,Растет жестоким заговорам счет.Все днесь наоборот,И нет чтобы Творца восславить боем,Колокола зовут идти разбоем.

Рыдающие женщины и дети,Народ — от молодых до стариков,Которым стало в этом мире дико,Монахи, бел иль черен их покров,Кричат тебе: «Лишь ты один на светеПомочь нам в силах. Заступись, владыко!»Несчастный люд от мала до великаУвечья обнажает пред тобой,Что Ганнибала бы и то смягчили.Пожары дом господень охватили,Но если погасить очаг-другойРешительной рукой,Бесчестные погаснут притязанья,И бог твои благословит деянья.

Орлы и змеи, волки и медведиПодчас колонне мраморной вредятИ тем самим себе вредят немало.По их вине слезами застлан взглядИх матери, которая воззвалаК тебе, в твоей уверена победе.Тысячелетие, как в ней не сталоВеликих душ и пламенных сердец,Прославивших ее в былое время.О новое надменнейшее племя,Позорящее матери венец!Ты муж, и ты отец:Увы, не до нее отцу святому,Что предпочел чужой родному дому.

Как правило, высокие стремленьяНаходят злого недруга в судьбе,Привыкшей палки ставить нам в колеса,Но ныне, благосклонная к тебе,Она достойна моего прощенья,Хоть на меня всегда смотрела косо.Никто себе не задавал вопроса,Зачем она не любит открыватьПри жизии людям путь к бессмертной славе.Я верю, — благороднейшей державеТы встать поможешь на ноги опять,И смогут все сказать:«Другие ой во цвете лет служили,Он старую не уступил могиле».

На Капитолии, канцона, встретишьТы рыцаря, что повсеместно чтимЗа преданность свою великой цели.Ты молвишь: «Некто, знающий доселеТебя, синьор, лишь по делам твоим,Просил сказать, что РимТебя сквозь слезы умоляет нынеСо всех семи холмов о благостыне».

Благословен день, месяц, лето, часИ миг, когда мой взор те очи встретил!Благословен тот край и дол тот светел,Где пленником я стал прекрасных глаз!

Благословенна боль, что в первый разЯ ощутил, когда и не приметил,Как глубоко пронзен стрелой, что метилМне в сердце бог, тайком разящий нас!

Благословенны жалобы и стоны,Какими оглашал я сон дубрав,Будя отзвучья именем Мадонны!

Благословенны вы, что столько славСтяжали ей, певучие канцоны,—Дум золотых о ней, единой, сплав!

Кто плаванье избрал призваньем жизниИ по волнам, коварно скрывшим рифы,Пустился в путь на крошечной скорлупке,Того и чудо не спасет от смерти,И лучше бы ему вернуться в гавань,Пока его рукам послушен парус.

Дыханью сладостному этот парусДоверил я в начале новой жизни,Надеясь лучшую увидеть гавань.И что же? Он понес меня на рифы,И все-таки причина страшной смертиНе где-то кроется, а здесь, в скорлупке.

Надолго запертый в слепой скорлупке,Я плыл, не поднимая глаз па парус,Что увлекал меня до срока к смерти.Однако тот, кто нас ведет по жизни,Предупредил меня про эти рифы,Дав — издали хотя бы — узреть гавань.

Огни, что ночью призывают в гавань,Путь указуют судну и скорлупкеТуда, где штормы не страшны и рифы.Так я, подняв глаза на вздутый парус,Увидел небо — царство вечной жизни —И в первый раз не испугался смерти.

Нет, я не тороплюсь навстречу смерти,Я засветло хочу увидеть гавань,Но, чтоб доплыть, боюсь — не хватит жизниК тому же трудно плыть в такой скорлупке,Когда дыханием наполнен парус —Тем самым, что несет меня на рифы.

Когда бы смертью не грозили рифы,Я не искал бы утешенья в смерти,А повернул бы непокорный парусИ бросил якорь — сам бы выбрал гавань.Но я горю под стать сухой скорлупке,Не в силах изменить привычной жизни.

Ты, без кого ни смерти нет, ни жизни!Скорлупке утлой угрожают рифы,—Направь же в гавань изможденный парус.

О высший дар, бесценная свобода,Я потерял тебя и лишь тогда,Прозрев, увидел, что любовь — беда,Что мне страдать все больше год от года.

Для взгляда после твоего ухода —Ничто рассудка трезвого узда:Глазам земная красота чужда,Как чуждо все, что создала природа.

И слушать о других, и речь вести —Не может быть невыносимей муки,Одно лишь имя у меня в чести.

К любой другой заказаны путиДля ног моих, и не могли бы рукиВ стихах другую так превознести.

Узнав из ваших полных скорби строкО том, как чтили вы меня, беднягу,Я положил перед собой бумагу,Спеша заверить вас, что, если б мог,

Давно бы умер я, но дайте срок —И я безропотно в могилу лягу,Притом что к смерти отношусь, как к благуИ видел в двух шагах ее чертог,

Но повернул обратно, озадаченТем, что при входе не сумел прочесть,Какой же день, какой мне час назначен.

Премного вам признателен за честь,Но выбор ваш, поверьте, неудачен:Достойнее гораздо люди есть.

Италия моя, твоих страданийСлова не пресекут:Отчаянье, увы, плохой целитель,Ио я надеюсь, пе молчанья ждутНа Тибре, и в Тоскане,И здесь, на По, где днесь моя обитель.Прошу тебя, Спаситель,На землю взор участливый склониИ над священной смилуйся страною,Охваченной резнеюБез всяких оснований для резни.В сердцах искорениЖестокое началоИ вечной истине отверзни их,Позволив, чтоб звучалаОна из недостойных уст моих.

Помилуйте, случайные владельцыИзмученных земель,Что делают в краю волшебном сворыВооруженных варваров? УжельДолжны решать пришельцыВ кровопролитных битвах ваши спорыВы ищете опорыВ продажном сердце, по велик ли прокВ любви, подогреваемой деньгами:Чем больше рать за вами,Тем больше оснований для тревог.О бешеный поток,В какой стране пустыннойРодился ты, чтоб наши нивы смять?Когда всему причинойМы сами, кто тебя направит вспять?

Чтоб нам тевтоны угрожать не смели,Природа возвелаСпасительные Альпы, но слепаяКорысть со временем свое взяла,И на здоровом телеГноеточит лишай, не заживая.Сегодня волчья стаяВ одном загоне с овцами живет.И кто страдает? Тот, кто безобидней,И это тем постыдней,Что нечисть эту породил народ,Которому животВспорол бесстрашный Марий,Не ведавший усталости, покаОт крови подлых тварейСоленою не сделалась река.

Нe стану здесь перечислять победы,Которые не разНад ними Цезарь праздновал когда-то.Кого благодарить, когда не вас,За нынешние беды,За то, что неуемной жаждой златаОтечество разъятоИ пришлый меч гуляет по стране?По чьей вине и по какому правуЧините вы расправуНад бедным, наживаясь на войне,И кличете извнеЛюдей, готовых кровьюРасходы ваши оправдать сполна?Не из любви к злословьюГлаголю я, — мне истина важна.

На хитрого баварца положитьсяИ после всех изменНе раскусить предателя в наймите!Едва опасность, он сдается в плен,И ваша кровь струитсяОбильней в каждом из кровопролитий.С раздумий день начнитеИ сами убедитесь, до чегоГубительное вы несете бремя.Латинян славных племя,Го пи пришельцев всех до одного,Оспорив торжествоОтсталого народа.Коль скоро он сильнее нас умом,То вовсе не природа,Но мы, и только мы, повинны в том.

Где я родился, где я вырос, еслиНе в этой стороне?Не в этом ли гнезде меня вскормили?Какой предел на свете ближе мне,Чем этот край? Не здесь лиПочиют старики мои в могиле?Дай бог, чтоб исходилиИз этой мысли вы! Смотрите, какНесчастный люд под вашей властью страждет;Он состраданья жаждетОт неба и от вас. Подайте знак —И тут же свет на мракОружие поднимет,И кратким будет бой на этот раз,Затем что не отниметНикто исконной доблести у нас.

Владыки, не надейтесь на отсрочку,—У смерти свой расчет,И время не остановить в полете:Вы нынче здесь, но знайте наперед,Что душам в одиночкуДержать ответ на страшном повороте.Пока вы здесь бредете,Сумейте зло в себе преодолеть,Благому ветру паруса подставивИ помыслы направивНе на бесчинства, а на то, чтоб впредьВ деяниях греметьУма иль рук. ИначеНа этом свете вам не обрестиБлаженства, и тем пачеНа небо вам заказаны пути.

Послание мое,Стой на своем, не повышая тона,Поскольку к людям ты обращено,Которые давноОт правды отвернулись оскорбленно.Зато тебя, канцона,Приветят дружно те,Что о добре пекутся, к чести мира.Так будь на высоте,Иди, взывая: «Мира! Мира! Мира!»

Что ж, в том же духе продолжай, покудаВсевышний не спалил тебя дотлаЗа все твои постыдные дела,Грабитель обездоленного люда!

Чрсвоугодник, раб вина и блуда,Ты мир опутал щупальцами зла,Здесь Похоть пышное гнездо свила,И многое еще пошло отсюда.

В твоих покоях дьявол, обнаглев,Гуляет, зеркалами повторенный,В объятья стариков бросая дев.

Богач никчемный, в бедности вскормленный,Дождешься — на тебя обрушит гневГосподь, услышав запах твой зловонный.

Источник скорби, бешенства обитель,Храм ереси, в недавнем прошлом — Рим,Ты Вавилоном сделался вторым,Где обречен слезам несчастный житель.

Тюрьма, горнило лжи, добра губитель,Кромешный ад, где изнывать живым,Неужто преступлениям твоимПредела не положит вседержитель?

Рожденный не для этих святотатств,Ты оскорбляешь свой высокий чин,Уподобляясь грязной потаскухе.

Во что ты веришь? В торжество богатств?В прелюбодейства? Вряд ли КонстантинВернется. Не в аду радеть о духе.

Земля и небо замерли во сне,И зверь затих, и отдыхает птица,И звездная свершает колесницаОбъезд ночных владений в вышине,

А я — в слезах, в раздумиях, в огне,От мук моих бессильный отрешиться,Единственный, кому сейчас не спится,Но образ милый — утешенье мне.

Так повелось, что, утоляя жажду,Из одного источника живогоНектар с отравой вперемешку пью,

И чтобы впредь страдать, как ныне стражду,Сто раз убитый в день, рождаюсь снова,Не видя той, что боль уймет мою.

Нет больше величайшей из колонн,Нет лавра. За утратою — утрата.От стран Восхода и до стран ЗакатаЯ не найду того, чего лишен.

Ты нанесла мне, Смерть, двойной урон,И скорбью день и ночь душа объята:Любовь и дружество дороже злата,Камней Востока, скипетров, корон.

Когда ж была на это воля Рока,Что делать? Он поставил на своем.О жизнь, ты только с виду не жестока!

Красавица с приветливым лицом,Легко отъемлешь ты в мгновенье окаТо, что годами копится с трудом.

Поют ли жалобно лесные птицы,Листва ли шепчет в летнем ветерке,Струи ли с нежным рокотом в реке,Лаская брег, гурлят, как голубицы,—

Где б я ни сел, чтоб новые страницыВписать в дневник любви, — моей тоскеРодные вздохи вторят вдалеке,И тень мелькнет живой моей царицы.

Слова я слышу… «Полно дух крушитьБезвременно печалию, — шепнула.—Пора от слез ланиты осушить!

Бессмертье в небе грудь моя вдохнула.Его ль меня хотел бы ты лишить?Чтоб там прозреть, я здесь глаза сомкнула».

Свой пламенник, прекрасней и яснейОкрестных звезд, в ней небо даровалоНа краткий срок земле; но ревновалоЕе вернуть на родину огней.

Проснись, прозри! С невозвратимых днейВолшебное спадает покрывало.Тому, что грудь мятежно волновало,Сказала «нет» она. Ты спорил с ней.

Благодари! То нежным умиленьем,То строгостью она любовь звалаБожественней расцвесть над вожделеньем.

Святых искусств достойные делаГлаголом гимн творит, краса — явленьем:Я сплел ей лавр, она меня спасла!

Я припадал к ее стопам в стихах,Сердечным жаром наполняя звуки,И сам с собою пребывал в разлуке:Сам — на земле, а думы — в облаках.

Я пел о золотых ее кудрях,Я воспевал ее глаза и руки,Блаженством райским почитая муки,И вот теперь она — холодный прах.

А я, без маяка, в скорлупке сиройСквозь шторм, который для меня не внове,Плыву по жизни, правя наугад.

Да оборвется здесь на полусловеЛюбовный стих! Певец устал, и лираНастроена на самый скорбный лад.

Той, для которой Соргу перед АрноЯ предпочел и вольную нуждуСлуженью за внушительную мзду,На свете больше нет: судьба коварна.

Не будет мне потомство благодарно,—Напрасно за мазком мазок кладу:Краса любимой, на мою беду,Не так, как в жизни, в песнях лучезарна.

Одни наброски — сколько ни пиши,Но черт отдельных для портрета мало,Как были бы они ни хороши.

Душевной красотой она пленяла,Но лишь доходит дело до души —Умения писать как не бывало.

Промчались дни мои быстрее лани,И если счастье улыбалось им,Оно мгновенно превращалось в дым.О, сладостная боль воспоминаний!

О, мир превратный! Знать бы мне заране,Что слеп, кто верит чаяньям слепым!Она лежит под сводом гробовым,И между ней и прахом стерлись грани.

Но высшая краса вознесенаНа небеса, и этой неземноюКрасой, как прежде, жизнь моя полна,

И трепетная дума сединоюМое чело венчает: где она?Какой предстанет завтра предо мною?

Быть может, сладкой радостью когда-тоБыла любовь, хоть не скажу когда;Теперь, увы! она — моя беда,Теперь я знаю, чем она чревата.

Подлунной гордость, та, чье имя свято,Кто ныне там, где свет царит всегда,Мне краткий мир дарила иногда,Но это — в прошлом. Вот она, расплата!

Смерть унесла мои отрады прочь,И даже дума о душе на волеБессильна горю моему помочь.

Я плакал, но и пел. Не знает болеМой стих разнообразья: день и ночьВ глазах и на устах — лишь знаки боли.

Прошу, Амур, на помощь мне приди,—Написано о милой слишком мало:Перо в руке натруженной усталоИ вдохновенья пыл ослаб в груди.

До совершенства строки доведи,Чтоб цели ни одна не миновала,Затем что равных на земле не зналаМадонна, чудо — смертных посреди.

И говорит Амур: «Отвечу прямо,Тебе поможет лишь любовь твоя,—Поверь, что помощь не нужна другая.

Такой души от первых дней АдамаНе видел мир, и если плачу я,То и тебе скажу — пиши, рыдая».

Отрывок