Автор неизвестен - Плутовской роман
На последних словах она сделала нежные рулады и взяла несколько особо звучных аккордов — Маркине почудилось, что не человеческий голос он слышит, а небесный хор ангелов, донесшийся до грешной земли; он подождал, не будет ли пенье продолжено, но Руфина отложила гитару, и он вступил в комнату со словами:
Благословен день, час и миг, когда глаза мои, осматривая дом, узрели вас, прелестная Теодора, ибо счастливый сей случай позволил мне узнать столь совершенное и полное прелестей создание. Ныне мое жилище могло бы возгордиться пред небесами — его почтил ангел, в нем обитает и его озаряет божество; никакими словами не передать сжигающую меня страсть, но если б я мог достойно выразить ее и свое восхищение вами, о несравненная, Цицерон и Демосфен со всем их красноречием были бы посрамлены.
— О, что вы, сеньор, — молвила Теодора, изображая смущенье, — я-то знаю себя и понимаю, что эти похвалы чрезмерны для столь ничтожного и жалкого предмета; догадайся я, что вы меня слушаете, я прекратила бы пенье, ибо тому, кто слыхал знаменитых певцов этого огромного города, мой голос никак не может понравиться; впрочем, людям благородным свойственно поощрять недостойных и одарять их незаслуженными почестями.
— Довольно говорить любезности, — возразил, пылая любовью, Маркина, — я готов повторить все, что сказал, и уверяю вас, сеньора Теодора, что хоть мне приходилось слышать божественные голоса севильских певцов, ваш голос может соперничать с ними всеми и наверняка одержит победу.
— Целую ваши руки за такую похвалу, — сказала Руфина, — я счастлива это слышать и желала бы одного — чтобы мое горе не помешало мне и впредь доставлять вам приятность игрой на этом инструменте; оно, однако, упорно гнетет мою душу, и сейчас я взяла гитару лишь затем, чтобы попробовать, не сумеет ли она отогнать воспоминание о былых бедах.
— В моем доме, — сказал Маркина, — всем им придет конец; взгляните, с какой радостью и любовью я служу вам, и вознаградите меня за это повеселевшим взором.
— Ценю ваше благородное намерение, — сказала Руфина, — украшенное столь щедро делами, и постараюсь, насколько смогу, исполнить ваш приказ; не знаю, однако, удастся ли это, — ведь даже тот, кто привез меня сюда, уж третий день не является и, верно, забыл обо мне.
— Не тревожьтесь, — сказал влюбленный старик, — ему, скорей всего, мешают вас навестить какие-то важные причины.
— Подозреваю, — сказала Руфина, — что он вернулся в Гранаду, убоявшись, как бы его не сочли сообщником в моем бегстве, и ежели это так, я пропала — он унес с собою то немногое, что было у меня.
— Не предавайтесь грусти, — сказал Маркина, — жалость вряд ли ему позволит сбежать и покинуть вас в одиночестве и горе; но пусть все вас покинут, не покину я, ибо люблю вас так пылко, что сам себя не узнаю.
И тут Маркина сгоряча выложил гостье все о своих чувствах к ней. Она же, притворяясь, будто не понимает, что речь идет о браке, поблагодарила лишь за участие и намерение оказать ей покровительство. Время было обеденное, стол уже накрыли, и оба они сели подкрепиться, причем Маркина потчевал даму самыми редкими и отборными яствами — где воцарится любовь, там нет места скупости, даже Маркина стал щедрым.
С Гараем Руфина условилась, чтобы он, когда ее обожателя не будет дома, приходил повидаться с ней под видом нищего, в лохмотьях, не вызывающих подозрений. Сама она тем временем выведывала, каким способом удобней ограбить скаредного Маркину, однако комната, где хранились его деньги, была так неприступна, что Руфину не раз брало отчаяние. Прошло еще три дня, Гарай все не появлялся, и Руфина ходила хмурая, что весьма тревожило Маркину, — он робел и не решался снова заговорить о своей любви; за эти дни Руфина высмотрела, где старик хранит ключи от сундуков, и изучила расположение комнат в доме, что ей могло сгодиться для ее замысла.
Перед заходом солнца, когда Маркина еще не вернулся, сидела Руфина у окна, смотревшего в сторону Севильи, и приметила, что к усадьбе ковыляет на двух костылях Гарай в обличье нищего; Руфина была не одна, а с садовницей, поэтому он лишь попросил у нее милостыни; бросив ему монеты через окно, она спросила, откуда он идет. Гарай ответил, что из Гранады; тогда Руфина, изобразив радостное удивление, сказала садовнице:
— Ах, дорогая, прошу вас, спустимся вниз, мне так хочется поболтать с этим нищим — ведь он недавно был у меня на родине.
Садовница не стала спорить, обе они, спустившись вниз, подошли к воротам, и Руфина, приказав мнимому нищему войти во двор, спросила, как давно он покинул Гранаду. Тот ответил, что, мол, уже дней десять. Тогда Руфина стала задавать ему весьма пространные и обстоятельные вопросы, и садовница, соскучившись, вернулась в дом хлопотать по хозяйству; сообщники только этого ждали, для того-то Руфина и тянула свои расспросы. Обрадовавшись, что садовница ушла, они вдвоем обсудили, как исполнят то, о чем вы услышите дальше, — это был настоящий заговор против Маркины, мишени, в которую целили оба, готовя ему погибель. На том Руфина рассталась с Гараем и взошла в дом, садовнице она сказала, что узнала от нищего много важных новостей, и они, мол, заставляют ее торопиться с возвращением на родину; та приняла ее слова с неудовольствием, равно как и экономка Маркины, которой тоже сообщили об этом; обе они опасались, что с отъездом гостьи, побуждавшей их хозяина к щедрости, им вновь овладеет прежняя скаредность, — тогда прощай привольная жизнь для челяди.
Явился Маркина, этим вечером его дама глядела веселей, чем прежде, и он осмелился заговорить более пространно о любовных своих муках и желаньях; Руфина слушала милостиво, была нежней обычного, даже вселила в него некоторые надежды, и влюбленный старик уверился, что крепость вскоре будет завоевана; дабы ускорить любовную победу, он подарил в этот вечер гостье нарочно для нее купленный перстень с брильянтом, стоившим не менее пятидесяти эскудо и окруженным мелкими рубинами. Дама рассыпалась в благодарностях и хотела было на радостях потешить Маркину пением романсов, но затем сказала, что гитара, мол, дрянная, прямо в руки брать не хочется; тогда Маркина пообещал на другой день привезти арфу — Руфина и на арфе была мастерица играть. Удалились на покой, каждый со своими мыслями, — Маркина, мечтавший о благосклонности Руфины, обдумывал, как он добьется этого подарками, ибо знал, что дары ускоряют любое дело; Руфина же прикидывала, как бы побыстрей совершить кражу.
На следующий день Гарай, человек искушенный в воровских хитростях, подобрал себе дружков, также мастеров своего дела; они следили за Маркиной весь вечер, дожидаясь, когда он уляжется, что на сей раз он сделал позже обычного, ибо Руфина нарочно занимала его своим пеньем. Около полуночи Гарай с товарищами притащили к усадьбе соломенное чучело, накрытое плащом, и поставили его стоймя, против окна спальни Маркины. Чучело подперли жердью, чтобы потверже стояло. Ночь была темная, для грабителей самая подходящая. Поставив чучело, они принялись громко стучать в ворота, по всей усадьбе пошел грохот и разбудил Маркину, заснувшего первым сном; он проснулся и тревоге, странным показалось ему, что в такой час кто-то ломится в усадьбу, чего раньше не случалось ни разу, — все знали, какой он нелюдим, и по ночам его никто не навещал; Маркина кликнул слугу, велел посмотреть, кто стучится в ворота; полусонный слуга пошел к воротам и стал спрашивать, кто там, но ответа не было; не заметив чучела, стоявшего у ограды, слуга возвратился в дом и доложил хозяину, что никого не видать. Маркина немного успокоился, но покой был недолгим — Гарай, зачинщик всей проделки, принялся стучать еще громче. Сильно встревожившись, Маркина приказал слуге еще раз взглянуть, кто стучит; однако и на сей раз никто на вопрос слуги не ответил, и он снова принес эту весть хозяину — тот в сердцах накинул плащ прямо на голое тело, стал у окна и закричал:
— Кто это стучится ко мне в такой час?
Но и ему не ответили, тогда Маркина, оглядев местность более внимательно, чем слуга, заметил чучело — стоя неподвижно, оно было главным действующим лицом проделки, предметом которой был Маркина. Страх объял Маркину, когда он увидел, что, сколько он ни кричит, незнакомец не отвечает, и, черпая силы в слабости, он громко сказал:
— Сеньор любезник, ежели вы решили ломать комедию от праздности и по юношескому недоумию, я этого не потерплю; добром прошу вас убираться прочь и не тревожить наш покой, не то вам придется бежать по севильской дороге так быстро, как вам и не снилось, — ежели вздумаете еще раз меня беспокоить, я буду стрелять.
С этими словами он закрыл окно и направился к кровати, но едва улегся, как раздался еще более громкий и отчаянный стук. Тогда Маркина схватил заряженный мушкет, всегда стоявший наготове для охраны и защиты его скарба, и опять подошел к окну; увидав на том же месте фигуру, которая сама, разумеется, не могла сдвинуться, он сказал:
