Иоаннида, или О Ливийской войне - Флавий Кресконий Корипп

128

К сожалению, топоним не идентифицируется. Некоторые исследователи считают, видимо, по самому значению, что Катоновы Поля находились недалеко от Утики, в которой Катон Младший покончил с собой, но Утика стоит на побережье, а Корипп ясно пишет, что «Иоанн покинул побережье».

129

Можно предположить, что в данный момент идет суббота, раз следующий – «день Господень», то есть воскресенье. Правда, это мог быть и какой-нибудь великий христианский праздник, поэтому это только предположение. Для Средневековья была весьма типична «оглядка» на святые праздничные дни при военных действиях. Можно вспомнить одну из величайших и кровавейших битв Средневековья – ирландский бой при Клонтарфе в Страстную пятницу 1014 года. Как сказано в «Саге о Ньяле»: «[Викинг] Бродир был раньше христианином и диаконом, но отошел от веры, стал предателем Бога, начал приносить языческие жертвы и был необычайно сведущ в колдовстве. У него были доспехи, которые не брало железо… Бродир никого не убивал ночью… Пользуясь колдовскими чарами, Бродир решил узнать исход боя, и полученное им предсказание гласило, что если бой будет в пятницу, то король Бриан погибнет, но одержит победу, если же бой будет раньше, то погибнут все его противники. Тогда Бродир сказал, что нельзя биться до пятницы».

130

Очевидно, речь о Куцине, о котором Корипп и ранее писал, что он не был чужд «римлянам» ни по духу, ни по крови; теперь второе становится более ясным.

131

В греческом варианте – Кинфия, одно из имен Артемиды (Дианы), являвшейся, среди прочего, богиней Луны (несмотря на «параллельное» существование Селены), отчего нередко изображалась с полумесяцем на головном обруче. Кроме того, можно предположить, что несколько туманная фраза Кориппа (или его англоязычного переводчика) имеет в виду «прибавление» площади лунного диска, а не сил римлян – либо то и другое вместе.

132

Вероятно, вернее всего было бы перевести это слово acolytes обычным – «псаломщики», или «церковные служки». Однако нельзя не отметить, что этот византийский термин (именно без перевода, ἀκόλουθος, мн. ч. – ἀκόλουθι; дословно – «тот, кто сопровождает») обозначал также наемников-гвардейцев византийских императоров – по крайней мере, с Константина Багрянородного и позже, до самого падения Византии. Это, конечно, намного позднее эпохи Юстиниана и Кориппа, однако не отметить это было бы невозможно. Естественно, с точки зрения здравого смысла, причетники больше подходят на роль плачущих сладкопевцев – однако утверждается, что отдельная прослойка пономарей (именно с названием аколуфов, иначе – аколитов) характерна была для древней римской церкви, византийские пономари так не именовались; т.о. приложимость этого термина к византийской церковной иерархии под вопросом (хотя Церковь тогда была единая). И если учесть, что сам Иоанн подолгу плакал и молился (кстати, давно надо было бы отметить, что для Византии и Средневековья вообще мужские слезы – вовсе не недостаток, а обычное явление, порой даже похвальное; «дар слез» ценился тогда особенно), а также весьма тесное соединение в Византии жизни церковной и гражданской, почему бы не представить и его телохранителей в виде этаких церковных ангелочков, поющих последование церковной службы?.. Как писал византийский святой Иоанн Лествичник: «Плач есть златое жало, уязвлением своим обнажающее душу от всякой земной любви и пристрастия, и в назирании сердца святою печалию водруженное… Не на брачный пир, о друзья, не на брачный пир мы приглашены; но Призвавший нас сюда поистине призвал на плач о самих себе… Слезы без помышлений свойственны бессловесному естеству, а не разумному. Слеза есть порождение помышлений; а отец помышлений есть смысл и разум. Ложась на постель, воображай твое возлежание во гробе; и будешь меньше спать. Когда сидишь за столом, приводи себе на память плачевную трапезу червей; и ты будешь меньше наслаждаться. Когда пьешь воду, не забывай о жажде в пламени неугасающем; и без сомнения понудишь самое свое естество… Как огонь пожигает хворост, так и чистые слезы истребляют всякие внешние и внутренние скверны… В бездне плача находится утешение; и чистота сердца получает просвещение». А в ранневизантийском «Стратегиконе» Маврикия прямо сказано: «Главнокомандующему, прежде чем предпринять какое-либо опасное предприятие, надо сперва снискать себе помощь Божью. Потому что, склоняя Бога на свою сторону, он будет отважнее».

133

В английском тексте это передано довольно коряво, будто Иоанн дошел до порога святилища и затем вошел [внутрь]. Гораздо логичнее предположить, особенно исходя из описания обустройства священником (походного) алтаря, что служба проводилась под открытым небом, наподобие «полевой обедни» швейковских времен, тем паче что плачущие и молящиеся византийские воины должны были (и были!) непосредственными участниками производимого действа. Вряд ли логично представить себе описание их мольбы и покаяния, происходивших в то время, как внутри, положим, шатра священник служил обедню только для главнокомандующего и его приближенных. Тем более что последующие строки вполне подтверждают все, изложенное в этом примечании.

134

Вулканический кратер на Флегрейских полях в Италии, принимался древними за один из входов в подземный мир теней. Странное, конечно, уподобление Бога, здесь Кориппа явно «занесло» в его любви к эпическим сравнениям.

135

Далее в тексте лакуна. Из последующего можно предположить, что союзник Иоанна Куцина начал терпеть поражение от восставших, равно как и положение другого союзника, Ифиздайи, тоже потребовало вмешательства византийской помощи.

136

Корипп сравнивает героическую гибель Пуцинтула со знаменитыми подвигами древнеримских полководцев, носивших одно и то же имя, – Публий Деций Мус; это были дед, отец и внук. Первые двое свершили один и тот же подвиг, пожертвовав собой ради спасения или победы римского войска: дед – в 340 г. до н.э., отец – в 295 г. до н.э.; внук неудачно попытался это сделать в 279 г. до н.э. Фронтин кратко пишет в трактате «Стратегемы»: «П. Деций, сначала – отец, позднее – сын, во время своей магистратуры обрекли себя на смерть за отечество и, направив коней в ряды неприятеля, достигли и доставили отечеству победу». Действительно, такая практика существовала, когда совсем в неблагоприятных условиях римский полководец обрекал себя на жертву ради победы. Тит Ливий так описывает подвиг Деция Муса Старшего в