Мари Мадлен де Лафайет - Принцесса Клевская (сборник)
– Что я вижу? – воскликнул он. – Уж не мерещится ли мне? Возможно ли, чтобы человек, которого я так люблю, пытался соблазнить мою жену, не найдя для этого другой женщины среди всех, какие есть в мире? А вам, сударыня, – продолжал он, повернувшись к принцессе, – разве не довольно было лишить меня чести и своей любви? Зачем вы отняли у меня вдобавок единственного друга, который мог бы утешить меня в моем горе? Пусть же кто-нибудь из вас двоих объяснит мне, что здесь происходит, ибо я не могу поверить своим глазам.
Принцесса не в силах была отвечать, а граф де Шабан лишь беззвучно открывал рот – голос не повиновался ему.
– Я виновен перед вами, – вымолвил он наконец, – и недостоин той дружбы, которой вы одарили меня, но вина моя не в том, в чем вы можете меня заподозрить. Я более несчастен, чем вы, если такое возможно, и отчаянию моему нет предела. Я не вправе сказать вам больше. Смерть искупит мое преступление, и, если вам угодно убить меня прямо сейчас, вы исполните тем самым единственное мое желание.
Эти слова, произнесенные со смертельным страданием во взгляде, ясно говорившем о полной невиновности графа, ничего не объяснили принцу и только еще крепче убедили его в том, что в этой истории есть некая тайна, разгадать которую он не в силах. Неопределенность сокрушила его окончательно.
– Лучше уж вы убейте меня, – сказал он графу, – или прекратите эту пытку. Это самое малое, к чему обязывает вас моя былая дружба, ибо только благодаря ей вы еще живы – любой другой на моем месте уже отомстил бы вам за оскорбление, в котором я почти не сомневаюсь.
– Видимость глубоко обманчива, – вставил граф.
– Это чересчур! – вскричал принц. – Сначала я отомщу вам, а потом уж буду заниматься выяснениями.
С этими словами он в бешенстве бросился к графу, но принцесса, испугавшись беды, которая, впрочем, не могла произойти, ибо у принца не было при себе шпаги, поднялась, чтобы встать между ними. Она так обессилела, что ноги не держали ее, и, едва приблизившись к мужу, она упала без чувств. Сердце принца дрогнуло при виде ее слабости и того спокойствия, с которым граф ждал его приближения. Не имея более сил смотреть на этих двух человек, вызывавших у него столь противоречивые чувства, он отвернулся и опустился на кровать принцессы, сраженный невыразимым горем. Граф де Шабан, полный раскаяния, оттого что злоупотребил дружбой, которую принц не раз имел случай ему доказать, и уверенный, что загладить вину ему не удастся вовеки, стремительно вышел во двор, приказал подать лошадей и ускакал куда глаза глядят, гонимый отчаянием. Тем временем принц де Монпансье, видя, что принцесса никак не приходит в себя, поручил ее заботам женщин и удалился в свою опочивальню, безмерно страдая. Герцог де Гиз благополучно выбрался из парка, едва сознавая от волнения, что с ним происходит, и отъехал от Шампиньи на несколько лье, однако он не мог ехать дальше, не узнав, что сталось с принцессой. Он остановился в лесу и послал стремянного спросить у графа де Шабана, чем закончилась эта ужасная сцена. Стремянный графа не нашел и узнал только, что, по слухам, принцесса опасно заболела. Услышав это, герцог встревожился еще больше, но, не имея возможности что-либо предпринять, вынужден был отправиться восвояси, дабы не вызвать подозрений слишком долгим отсутствием. Принесенное стремянным известие о болезни принцессы де Монпансье оказалось верным: когда ее уложили в постель, у нее поднялся сильный жар, всю ночь она металась в тяжелом бреду, и уже наутро возникли опасения за ее жизнь. Принц тоже сказался больным, чтобы никто не удивлялся, отчего он не приходит ее проведать. Приказ явиться ко двору, разосланный всем принцам-католикам, которых вызывали для уничтожения гугенотов, вывел его из затруднительного положения. Он уехал в Париж, так и не зная, чем кончится болезнь жены и какого исхода ему следует желать или опасаться. Не успел он прибыть в столицу, как там начались убийства гугенотов: первым пострадал их вождь, адмирал де Шатийон, а через два дня произошла ужасная резня, печально известная по всей Европе. Несчастный граф де Шабан, укрывшийся на окраине одного из парижских предместий, дабы в уединении предаться своему горю, разделил участь бывших единоверцев. Хозяева дома, где он нашел приют, узнали его и, вспомнив, что некогда его подозревали в принадлежности к партии гугенотов, убили его в ту самую ночь, которая стала роковой для стольких протестантов. Наутро принц де Монпансье, отправившись за город сделать кое-какие распоряжения, проезжал по той самой улице, где лежал труп графа. Он был поражен этим душераздирающим зрелищем, в нем проснулись на миг былые дружеские чувства, и он опечалился, но потом, вспомнив об оскорблении, которое якобы нанес ему граф, обрадовался, сочтя, что за него отомстила сама судьба. Герцог де Гиз, охваченный поначалу желанием отомстить за смерть отца, а потом и упоением этой местью, все меньше и меньше тревожился о том, что сталось с принцессой де Монпансье: встретив маркизу де Нуармутье[24], даму весьма умную и красивую, к тому же сулившую больше приятных надежд, нежели принцесса, он полностью отдал ей свое сердце, полюбив ее страстной любовью, которая угасла лишь вместе с его жизнью. Между тем недуг принцессы, после того как миновал кризис, начал отступать. Она пришла в сознание, сообщение об отъезде принца принесло ей облегчение, и появилась надежда на выздоровление. Силы, однако, возвращались к ней медленно из-за тяжелых душевных переживаний; ее неотступно терзала мысль, что за все время своей болезни она не имела никаких известий о герцоге де Гизе. Она спросила у дам из своего окружения, не приходил ли к ней кто-нибудь и не было ли для нее писем. Не услышав ничего утешительного, она почувствовала себя несчастнейшим существом на свете, ибо человек, ради которого она рисковала всем, покинул ее. Еще одним потрясением стала для нее гибель графа де Шабана, о которой она узнала стараниями принца де Монпансье. Неблагодарность герцога де Гиза заставила ее еще тяжелее переживать утрату друга, чья преданность была ей так хорошо известна. Столько тяжких потерь вскоре вновь повергли ее в то опасное состояние, от которого она едва успела оправиться. И, поскольку маркиза де Нуармутье была из тех женщин, которые прилагают столько же усилий к тому, чтобы об их любовных похождениях стало известно, сколько другие к тому, чтобы их скрыть, ее связь с герцогом де Гизом получила такую широкую огласку, что принцесса де Монпансье, даже болея и живя вдали от Парижа, не могла остаться в неведении. Этот последний удар стал для нее смертельным. Она потеряла все: самого верного в мире друга, уважение мужа, сердце возлюбленного – и не смогла пережить боль этих утрат. За несколько дней смерть унесла в расцвете лет эту прекраснейшую принцессу[25], которая могла бы стать и счастливейшей, если бы всегда поступала так, как велят добродетель и благоразумие.
Графиня Тандская
Дочь маршала Строцци[26], близкая родственница Екатерины Медичи, вышла замуж в первый год ее регентства за графа Тандского из Савойского дома[27]; это был один из самых блистательных придворных той поры, красивый, богатый и более способный внушать уважение, нежели любовь. Молодая супруга, однако, поначалу страстно влюбилась в него. Она была столь юной, что он относился к ней как к ребенку и вскоре увлекся другой. Графиня Тандская, пылкая, темпераментная итальянка, начала ревновать, она не давала покоя ни себе, ни мужу; он стал избегать ее и прекратил с ней супружеские отношения.
Графиня делалась день ото дня все красивее и проявляла незаурядный ум, свет начал восхищаться ею, она же была занята только собой и незаметно излечилась и от ревности, и от любви.
Она близко подружилась с принцессой Невшательской[28], молодой, красивой вдовой, унаследовавшей после смерти мужа его владения и титул, что делало ее одной из самых блистательных невест при дворе.
Шевалье Наваррский[29], в чьих жилах текла кровь властителей этого королевства, тоже был молод, красив, умен и благороден, но волею судьбы не имел иного достояния, кроме высокого рождения. Он остановил свой выбор на принцессе Невшательской, угадав в ней женщину не только умную, но и страстную, брак с которой мог бы принести богатство и положение такому человеку, как он. Он начал ухаживать за ней, не будучи влюблен, и добился расположения с ее стороны: она принимала его ухаживания, но он был еще весьма далек от полного успеха. Никто не знал о его намерениях, он открылся лишь самому близкому своему другу, который был одновременно другом графа Тандского. Он уговорил шевалье Наваррского довериться графу, чтобы тот похлопотал за него перед принцессой. Граф любил шевалье; желая ему помочь, он обратился к жене, уже успевшей заслужить его уважение, и попросил ее поговорить с принцессой.
Принцесса Невшательская еще прежде призналась ей в своей склонности к шевалье, графиня постаралась углубить эту склонность. Шевалье нанес графине визит, чтобы обо всем условиться, но с первого же взгляда полюбил ее. Поначалу он противился этому чувству, понимая, как трудно будет ему достичь цели, разрываясь между честолюбием и любовью. Однако, чтобы устоять, ему надо было пореже видеться с графиней, а он видел ее чуть ли не каждый день, добиваясь с ее помощью благосклонности принцессы Невшательской; в конце концов он влюбился без памяти. Ему плохо удавалось скрывать любовь, графиня все поняла, это польстило ее самолюбию, и она почувствовала непреодолимое влечение к нему.
