Джованни Боккаччо - Декамерон
В остальных новеллах первого дня в духе новой гуманистической морали «перевоспитываются»: короли (I, 5, 9); итальянские государи-тираны (I, 7), новые аристократы вроде Эрмино де Гримальди, который после урока, преподанного ему Гвильельмо Борсьере, человеком свободной профессии, стал «самым щедрым и самым любезным» (I, 8), и, конечно, прежде всего духовенство (I, 4, 6). Не одна новелла «Декамерона» подчинена задаче «показать, каково и сколь сильно лицемерие монахов». Яркую и развернутую инвективу против монашеского лицемерия Боккаччо вкладывает в уста «почтенного мирянина» (I, 6) и Тедальдо (III, 7). Боккаччо высмеивает монахов не за то, что они — святые, а за то, что они принадлежат к общественно вредной породе паразитов и тунеядцев. Именно в этом корни нелюбви Боккаччо к монахам. Для него монах — определенный общественно-исторический тип, он — один из представителей враждебной гуманизму феодальной идеологии.
Однако из-за этого монах не перестает быть в «Декамероне» человеком, а поэтому и «типическим характером», значительно более широким в своем человеческом содержании, чем тот социальный тип, который он, казалось бы, должен олицетворять. Как человеку монаху в «Декамероне» могут быть свойственны и некоторые положительные черты, выводящие его за пределы идей и представлений «старого мира», а потому и обеспечивающие ему победу, или, во всяком случае, удачу в том реальном мире, в котором он живет на тех же правах, что и все остальные персонажи человеческой комедии Боккаччо.
7После того как выяснено отношение к основным проблемам времени (бог, церковь, монашество, «жирный народ»), общество «Декамерона» устанавливает темы дней. В новеллах второго дня рассматриваются «многоразличные испытания». Такая тема непосредственно обусловлена гуманистической революцией, давшей начало «Декамерону». На смену средневековому богу и дантовскому Провидению приходит капризный случай — это новое божество, которое Боккаччо именует Фортуною и которое, казалось бы, безраздельно господствует в его новеллах на всем географическом пространстве средневековой Европы — от Александрии (II, 7) до Шотландии (II, 3). Почти все новеллы второго дня являются высокими образцами искусства авантюрного рассказа. Но даже среди них особо выделяется новелла об Андреуччо из Перуджи (II, 5). В ней самые невероятные приключения реалистически мотивированы, с одной стороны, характером провинциала, впервые оказавшегося в Неаполе, а с другой — законами того преступного мира, с которым ему неожиданно пришлось столкнуться.
Судьба властвует в «Декамероне» отнюдь не полновластно. «У Боккаччо даже Фортуна приобретает человеческие и разумные размеры».[7] Главным героем и господином мира «Декамерона» является умный, мужественный и интеллигентный человек. В ряде случаев он оказывается сильнее судьбы. Это специально демонстрируется в первой новелле десятого дня. Для Боккаччо, так же как для великих гуманистов Кваттроченто, человек — «кузнец собственного счастья». В течение третьего дня в обществе «Декамерона» рассказывают, «как люди, благодаря хитроумию своему, добивались того, о чем они страстно мечтали, или же вновь обрели утраченное» (II, заключение).
«Хитроумие» героев третьего дня направлено главным образом на достижение любовной удачи. Почти все новеллы здесь эротические и изображают по преимуществу чувственную любовь. Именно им «Декамерон» больше всего обязан репутацией «неприличной книги». Несомненно, «не Боккаччо принадлежит почин реабилитации плоти», «не он изобрел скоромную новеллу, она существовала ранее, в грубо-откровенных фабльо, и блюстителям конфессиональной нравственности следовало бы обратить свои громы на все средние века».[8] Однако только у Боккаччо плоть обрела пластичность и реальность, и он был первым европейским писателем, показавшим роль здоровой чувственной любви в жизни нормального человека. Это было художественное открытие. Эротика в «Декамероне» существует не ради нее самой и не для комического принижения человека, как это было в средневековой литературе. Она тоже становится гуманистической и поэтичной. Примеры тому — новелла о Катерине и соловье (V, 4), в которой еще сохранена инерция народной песни, и новелла о Джилетте из Нарбонна (III, 9). Эротика в «Декамероне» служит не только правдивому изображению «природы» человека, но и решает порой важные идеологические задачи. В восьмой новелле второго дня приводится, например, любопытное рассуждение жены французского королевича, пытающейся склонить к адюльтеру графа Антверпенского и доказывающей ему, что она имеет больше прав на прелюбодеяние, чем плебейка или крестьянка. Общество «Декамерона» судит уже по-другому. Феодальные софизмы королевны специально опровергаются в начале третьего дня, после чего рассказывается знаменитая новелла о Мазетто, эротика которой (вопреки мнению некоторых современных исследователей) должна показать не скотскую сексуальность тосканского крестьянина, а то, что пред голосом плоти или, как говорит Боккаччо, голосом «природы» простая монахиня и королевна совершенно равны. Пройдет еще день, и Фьямметта расскажет трагическую новеллу о Гисмонде и Гвискардо, в которой голос чувственной любви приобретет патетические интонации гуманистической декларации прав человека.
Одним из проявлений реализма «Декамерона» было то, что герои действовали и думали в нем как люди, живущие в реальном средневековом мире. Герои «Декамерона» не свободны от общества и от его сословных предрассудков. Боккаччо показывает это со всей присущей ему объективностью. Однако правдиво изображая мир феодальных и корпоративно-сословных отношений, в которые вовлечены персонажи его новелл, Боккаччо отнюдь не думал, что мир этот — лучший из миров и что изменить его никак невозможно. Именно это доказывала риторика речи Гисмонды и весь внутренний пафос новелл четвертого дня, где трагедия царственного Джербино (IV, 3) эстетически уравнивалась с трагедией Симоны (IV, 7), которой приходилось добывать себе пропитание «собственными руками». В «Декамероне» действительность изображена объективно, но вовсе не объективистски. В книге Боккаччо реалистически утверждалась не незыблемость иерархической системы, шаткость которой была показана уже в новеллах первого дня, а право отдельной человеческой личности не укладываться в ее жесткие, склеротические рамки. Для Боккаччо принцип сословности продолжал сохранять свою силу, но гораздо большую роль, чем средневековые сословия и касты, в «Декамероне» играл человек — реальный, земной человек, который, благодаря своему образу мыслей и поступкам, способен был подняться над своим положением в обществе, как хлебник Чисти (VI, 2), или же оказаться ниже его, как то случилось с королем Кипра, пристыженным одной гасконской дамой (I, 9).
Все новеллы шестого дня посвящены теме находчивости, остроумия и внутреннего достоинства человека, благодаря которым тому или иному персонажу удалось овладеть ситуацией и «предотвратить утрату, опасность и бесчестье» (V, заключение). Тема остроумного ответа — одна из распространеннейших в средневековой новеллистике — становится у Боккаччо еще одним предлогом для раскрытия интеллигентности его любимых персонажей и рассказывающего о них декамероновского общества. Среди новелл шестого дня имеется новелла о Кикибио, гениальное остроумие которого непроизвольно и выявляется виртуозностью повествования (VI, 4), но главные герои тут — Чисти, Джотто и Гвидо Кавальканти.
Идейно-эстетический центр трех последующих дней составляют рассказы о художниках Бруно и Буффальмакко, потешающихся над средневековым филистерством глуповатого Каландрино и издевающихся над схоластической премудростью самодовольного доктора Симоне (VIII, 3, 6, 9; IX, 3, 5). Смех, который звучит в «Декамероне», — веселый, жизнерадостный и, несмотря на свирепствующую вокруг чуму, очень оптимистический. Это смех, с которым новое, гуманистическое общество прощается с умирающим средневековьем.
Покидая Флоренцию, рассказчики «Декамерона» еще говорили о чуме с некоторым страхом. Но в начале девятого дня о них сказано: «Их и смерть не возьмет, а если они и умрут, то благословляя жизнь». В процессе рассказов общество «Декамерона» тоже «перевоспитывается» и становится подлинно новым обществом Возрождения. Именно поэтому, не ограничиваясь осмеянием прошлого, оно утверждает в конце «Декамерона» те новые идеалы, которые обеспечат, с его точки зрения, вечную жизнь как отдельному человеку, так и всему человечеству. Намечая тематику последнего, десятого дня, Панфило говорит, что рассказы о высоких подвигах человечности «усилят жажду подвига и у рассказчиков и у слушателей, коих помыслы к этому устремлены, и жизнь нашу, которая не может не быть быстротечной, коль скоро она в бренном обретается теле, увековечит слава; подвига же всем, кто, в отличие от животных, заботится не только о своей утробе, надлежит не просто желать, но и всечасно искать и неустанно на сем поприще подвизаться». Это уже та гуманистическая философия «virtù» и славы, которую итальянское Возрождение противопоставит проповедям христианской добродетели смирения и самоотречения. В завершающих «Декамерон» новеллах об испанском короле, исправляющем ошибку судьбы, о щедрости Митридана, о великодушии мессера Джентиле де Каризенди и Саладина, о выдерживающей все испытания дружбе между Титом и Гисиппом, о несокрушимой супружеской любви Гризельды сооружалось величественное здание целиком светской социальной этики, основанной на признании прав «природы» и поэтому подлинно гуманной и альтруистической. С его проектом новое общество рассказчиков «Декамерона» бесстрашно вернулось во все еще зачумленный мир.
