История молодой девушки - Бернардин Рибейру
Думается, что само по себе выражение «сентиментальный Декамерон» применительно к роману Бернардина оказывается неудачным. Если «Декамерон» Боккаччо знаменует собой торжество ренессансных идеалов, праздник освобождения плоти, радость человека от ощущения своего всемогущества (или его иллюзии), то «История молодой девушки» с горечью констатирует крушение прежних норм жизни, рассматривает любовь как роковую силу, как правило, ведущую человека к гибели и невольному разрушению чувства долга, и вообще является произведением, проникнутым трагедийными, а не радостными настроениями.
Мы уже говорили, что идентификация прототипов романа мало проясняет его идейное своеобразие, но нельзя отрицать, что все имена главных героев являются анаграммами: Бимардер/Нарбиндел – Бернардин, Аония – Жуана, Белиза – Изабел, Авалор – Алвару, Арима – Мария и т. д. В связи с этим приведем попытку расшифровки некоторых анаграмм и выявления наиболее важных прототипов романа, предпринятую в прошлом веке видным историком португальской литературы Теофилу Брагой:
«Бимардер – Бернардин Рибейру;
Аония – Жуана Тавареш Загалу, двоюродная сестра писателя;
Арима – дочь доны Изабел Тавареш, удалившаяся в монастырь (в Удивелаше), где и умерла очень молодой;
Молодая девушка – дочь Бернардина Рибейру и его двоюродной сестры доны Жуаны, удалившаяся в Монастырь святой Клары в Эштремоше;
Дама былых времен – дона Жуана Диаш Загалу, мать поэта, жившая в Синтре вместе со своей внучкой».[16]
Эта идентификация может частично пролить свет на некоторые загадки романа, в частности, на описание духовного облика Аримы и ее нежелание вступить в союз с Аваларом: «Арима (ибо так звали питомицу няни) за это время стала самым прекрасным созданием на свете. Прежде всего от других ее отличала честность, причем непритворная. Чувство такта, проявлявшееся в ее словах и поступках, казалось пришедшим из другого мира. Ее слова и сам тон их также были выше человеческого разумения» (часть II, глава I). Сочувствующая Авалору дама говорит об Ариме: «Верно то, что она прекрасна и совершенна во всем, но она настолько не от мира сего, что никому не следует ее любить» (часть II, глава IX).
Однако независимо от реальной основы романа, весь он проникнут настроениями тоски (saudade), которая объясняется уже не действительно происходившими событиями, а авторской концепцией мироздания. В романе, кажется, нет ни одного счастливого персонажа, кроме, возможно, Ромабизы, почти насильственно женившей себе Тажбиана, но и ее счастье весьма относительно, она пережила смерть матери и сестры, прошла через тяжелые жизненные испытания, а кроме того, мы уже знаем из рассказанных ранее историй, что насильственно навязанная любовь никогда не заканчивается добром.
«Молодая Девушка» говорит о себе в самом начале романа: «Великое несчастье сделало меня печальной, и было бы большой ошибкой после тех несчастий, что я видела своими глазами, ждать от мира покоя, которого он не дал никому… во мне уже не осталось живого места, которое могло бы вместить в себя новую печаль… кажется, что одним горестям могут прийти на смену лишь другие».[17]
Дама Былых Времен, сочувствуя Девушке в ее печали, делает обобщение относительно сужденных роду человеческому, вернее, женской его половине, горестей: бывает только с бедными женщинами, у которых нет средств, чтобы избавиться от беды, которые есть у мужчин, ибо за свою недолгую жизнь я поняла, что мужчины не знают, что такое печаль».[18]
Здесь Дама впадает в явное преувеличение, и вскоре после ее слов читатель знакомится с ее стихами переодевшегося пастухом Бимардера, который заявляет:
От всего противоядье
Вмиг отыщет белый свет,
От моей печали – нет.
……………………………………………
Так далек конец желанный,
Так жестока длань судьбы,
Что, печалью обуянный,
Я смирился без борьбы.
Для какой же дали странной
Был рожден я – не пойму,
В толк вовеки не возьму.
Выше уже цитировались слова Авалора, с готовностью призывающего смерть. Ламентор после смерти Белизы превратил свой дом в нечто среднее между погостом и монастырем.
Узнав, что Ариму призывают ко двору и ей придется покинуть этот невеселый дом, Ламентор видит в этом только отрицательные стороны. «Ламентор остался со своими печалями, а Арима отъехала со своими, от которых ее немного отвлекли путешествие и известие отца. Она была печальна от природы, но это была умиротворенная печаль, которую едва было можно отличить от повышенной серьезности, также ей присущей и выгодно оттеняющей ее красоту».[19]
По поводу изобилующих в романе печалей Жуан Гашпар Симоэнш не без иронии замечает: «Быть печальным в «Истории молодой девушки» – это все равно что добродетель, привилегия, понятная лишь избранным»[20] и добавляет: – Мы действительно ощущаем, что рок, великая меланхолия, бесконечная печаль управляет не только судьбой персонажей «Молодой девушки», но и ходом мироздания – водами, впадающими в реку, птицами, падающими замертво, мужчинами, не любящими своих женщин, дамами, умирающими при родах».[21]
Для того чтобы проверить правомерность такого понятия, как «сентиментальный Декамерон» в отношении «Истории молодой девушки», рассмотрим, как трактуется в романе само понятие «любовь». Посланный на поединок с рыцарем, охраняющим мост, Бимардер пытается выполнить волю Акелизии-Круэлсии, «которая его очень любила, но с которой он был связан скорее чувством долга, чем любви». Но он не застает у моста рыцаря, ибо тот погиб на поединке с Ламентором. Вместо этого он слышит горький плач по умершей Белизе и «видит госпожу Аонию, которая в своей чрезвычайной печали была прекрасна: длинные распущенные волосы, мокрые от слез, покрывали ее с головы до пят и частично падали ей на лицо. Бимардер сразу проникся любовью к ней, даже не пытаясь преодолеть это чувство, ибо, поскольку любовь пришла вместе с жалостью, вначале ему казалось, что он испытывает к девушке только сочувствие».[22]
Таким образом, нарушенный долг, понятие о котором занимает, как мы попытаемся показать, важное место в мировоззрении Бернардина, является невольной виной его героя. Автор даже не винит его в этом. Любовь в художественной системе Бимардера является чувством роковым, приходящим к человеку по наитию, и он не волен что-либо изменить в ниспосылаемой свыше судьбе. Сцена встречи Бимардера с Аонией проникнута таким психологическим мастерством, которое как бы призвано доказать, что герой не мог не полюбить героиню.
Точно такое же наитие находит на Аонию. Хотя она и обращает внимание на «пастуха с флейтой», о
