Европейские поэты Возрождения - Данте Алигьери

УЛИНГЕР Веселый рыцарь на коне Скакал по дальней стороне, Сердца смущая девам Пленительным напевом. Он звонко пел. И вот одна Застыла молча у окна: «Ах, за певца такого Я все отдать готова!» «Тебя я в замок свой умчу. Любви и песням научу. Спустись-ка в палисадник!» — Сказал веселый всадник. Девица в спаленку вошла, Колечки, камушки нашла, Связала в узел платья И — к рыцарю в объятья. А он щитом ее укрыл И, словно ветер быстрокрыл, С красавицей влюбленной Примчался в лес зеленый. Не по себе ей стало вдруг; Нет никого — сто верст вокруг. Лишь белый голубочек Уселся на дубочек. «Твой рыцарь, — молвит голубок,— Двенадцать девушек завлек. Коль разум позабудешь — Тринадцатою будешь!» Она заплакала навзрыд: «Слыхал, что голубь говорит, Как он тебя порочит И гибель мне пророчит?» Смеется Улингер в ответ: «Да это все — пустой навет! Меня — могу дать слово — Он принял за другого. Ну, чем твой рыцарь не хорош? Скорей мне волосы взъерошь! На траву мы приляжем И наши жизни свяжем». Он ей платком глаза утер: «Чего ты плачешь? Слезы — вздор Иль, проклятый судьбою, Покинут муж тобою?» «Нет, я не замужем пока. Но возле ели, у лужка,— Промолвила девица,— Я вижу чьи-то лица. Что там за люди? Кто они?» «А ты сходи на них взгляни, Да меч бы взять неплохо, Чтоб не было подвоха». «Зачем девице нужен меч? Я не гожусь для бранных встреч. Но люди эти вроде Кружатся в хороводе». Туда направилась она И вдруг отпрянула, бледна: В лесу, на черной ели, Двенадцать дев висели. «О, что за страшный хоровод!» — Кричит она и косы рвет. Но крик души скорбящей Никто не слышит в чаще. «Меня ты, злобный рыцарь, здесь, Как этих девушек, повесь, Но не хочу снимать я Перед кончиной платья!» «Оставим этот разговор. Позор для мертвых — не позор. Мне для моей сестрицы Наряд твой пригодится». «Что делать, Улингер? Бери — Свою сестрицу одари, А мне дозволь в награду Три раза крикнуть кряду». «Кричи не три, а тридцать раз,— Здесь только совы слышат нас. В моем лесу от века Не встретишь человека!» И вот раздался первый крик: «Господь, яви свой светлый лик! Приди ко мне, спаситель, Чтоб сгинул искуситель!» Затем раздался крик второй: «Меня от изверга укрой, Мария пресвятая! Перед тобой чиста я!» И третий крик звучит в бору: «О брат! Спаси свою сестру! Беда нависла грозно. Спеши, пока не поздно!» Ее мольбу услышал брат. Созвал он всадников отряд,— На выручку сестрицы Летит быстрее птицы. Несутся кони, ветр свистит, Лес вспугнут топотом копыт. До срока подоспели Они к той черной ели. «Что пригорюнился, певец? Выходит, песенке — конец. Сестру свою потешу — На сук тебя повешу!» «Видать, и я попался в сеть. Тебе гулять, а мне — висеть. Но только без одежи Мне помирать негоже!» «Оставим этот разговор. Позор для мертвых — не позор. Камзол твой и кирасу Отдам я свинопасу!» И тотчас головою вниз Разбойник Улингер повис На той же самой ели, Где пленницы висели. Брат посадил в седло сестру И прискакал домой к утру С сестрицею родимой, Живой и невредимой. БЕГЛЫЙ МОНАХ Я песню новую свою Готов начать без страха. А ну, споемте про швею И черного монаха. Явился к повару монах: «Давай скорей обедать! Что в четырех торчать стенах? Хочу швею проведать!» Вот он поел да побежал, Плененный белой шейкой. Всю ночь в постели пролежал С красоткой белошвейкой. Меж тем колокола гудят, Зовут монахов к мессе. «Эх, что сказал бы мой аббат, Когда б узнал, что здесь я?» Он пред аббатом предстает, Потупив долу очи. «Мой сын, изволь-ка дать отчет, Где был ты этой ночью?» И говорит ему чернец: «Я спал с моею милкой И пил вино, святой отец, Бутылку за бутылкой!..» Весь день томительно гудят Колоколов удары. Монахи шепчут: «Бедный брат, Побойся божьей кары!» И говорит чернец: «Друзья, Погибнуть мне на месте, Но мне милей моя швея, Чем все монахи вместе!» Кто эту песенку сложил, Ходил когда-то в рясе, В монастыре монахом жил, Да смылся восвояси.