Иоаннида, или О Ливийской войне - Флавий Кресконий Корипп
Когда наш главнокомандующий собрал эту силу, присоединив к своему войску эти бесчисленные отряды, он двинул знамена и повел [войско] вперед, на упорную битву, и дикие племена разливались, словно реки по земле. Так случилось, что австуры начали вырезать своим смертельным оружием местное деревенское население Мамменсийской равнине, а также захватили часть Бизацены наряду со второй частью добычи. Антала снова соединил свое войско с отрядами врага и был готов к войне. Слух о прибытии главнокомандующего, бичуя воздух крыльями, достиг сиртского лагеря. Он летел от одного рта к другому, к ужасу надменного врага распространяя это горькое сообщение и говоря, что мощные племена вышли на бой, поддерживая нашего командующего. И он раздул еще большую ярость, ибо Антала, умный, как всегда, распространил ложь, что отряды мавров, вставшие под латинские знамена, были в сердцах трусами. Услышав это, свирепый Карказан немедленно захотел схватиться с врагом, но сын Гуенфана остановил его наставлениями и советами, заключив свою речь таким образом: «Если ты, могучий вождь, хочешь победить римлян, будь добр, выслушай те немногие слова, которые могут спасти тебе жизнь, и узнай четко, что тебе надобно сделать. Тебе не надо давать бой на этой земле. Твои храбрые воины, которых еще не коснулись смерть и разрушения войны, стойки и неистовы, но с такими людьми ты не устоишь против врагов, когда ими овладеет ярость боя, и ты не сможешь выстоять, пока их не одолеет голод. Лучше поднимай войска и притворись, что ты бежишь в тыл. Естественно, их сильное войско погонится преследовать наше. Затем, когда мы уничтожим весь урожай на полях, у них не будет еды. Так что враг либо рассеется, либо погибнет от голода. И вот если тогда ты дашь ярую битву, ты победишь, ибо голод, как и меч, одолеет твоего уже побежденного врага».
Этот несчастливый совет[114] был благосклонно принят, и полководец мавров вывел войска с позиций. Храбрый римский командующий преследовал бежавшего врага, ускорив вдвое скорость марша. Подходя к врагу, он беспрестанно подтягивал знамена, намереваясь вступить в бой [всем войском]. Однако Бог еще не даровал нашему полководцу час победы и сдерживал наше войско, полагая со временем удостоить его лучших триумфов. Итак, колонна [мавров] продолжала продвижение по раскинувшимся равнинам, и поднимаемое врагом облако пыли впереди наших войск становилось более и более явственным. Доблесть все возрастала [в римлянах], ибо их рассудок был переполнен злобой и ненавистью и они стремились сойтись с противником в бою, однако день стал неожиданно жарким. Солнце высоко взошло на тяжело дышащих конях и зависло посреди неба. Это был тот час дня, когда сократившаяся тень может занять не более места, чем две человеческих ступни. Африканский ветер, дышащий огнем, начал жечь землю порывами и уменьшать силу и ярость воинов. Все их тела стали иссушенными и одеревеневшими под пламенными ударами ветра, языки высохли, лица покраснели, а глубокое дыхание сотрясало их груди, когда им пришлось вдыхать и выдыхать из ноздрей [сущий] огонь. Поскольку слюна пропала, их шершавые губы стали горячими, огненный жар горел в их сухих глотках, обмен всей жидкости был нарушен, и она лилась из их внутренних органов. Она липла к их коже, которую смертельная жара воздуха скоро высушила, и она, еще теплая, лохмотьями висела на их телах.
Когда наш полководец Иоанн увидел это, он отложил битву и привел изжаждавшее войско к месту, где бил сладкий источник. Армия, с горевшими глотками, собралась у холодных вод и в жажде склонилась над ними. Так же точно бесчисленные пчелы собираются на грядки садов, когда, под полуденным солнцем, они прилетают с кормления, и их медоносный рой пьет из текущего потока. Таким же образом любое опаленное солнцем существо стремится к берегу источника. Удила не сдержат хорошо натренированных лошадей, и плотно завязанные веревки не удержат верблюдов. В смешанной толпе любое существо пьет воду, разливающуюся в разные стороны от источника, но, по мере того как [все] они пьют, они разогреваются и жаждут еще больше. Один человек склонился над водой, другой пил из сложенных рук, в то время как третий распростерся [на земле] и припал к воде ртом. Один пил из кувшина, другой держал чашу или урну. И вот поток уже уменьшился, и воин прижимал свои губы уже к песку, который взбаламутили лошади, беспрестанно топчась. Толпа, горя от жажды, не брезговала даже водой, смешавшейся с навозом. Вот до какой крайности жара довела бедных существ.
С другой стороны, сиртский лагерь был в чрезвычайном страхе и смущении, ибо опасность угрожала с двух сторон, поскольку жестокое пламя солнца жгло [мавров][115]. Вдобавок к ветру, мертвящий груз их страхов сам лишал их сил, увеличивал их жажду и принуждал возмущенные племена к дальнейшему риску. Африканский ветер был изрядным препятствием, поскольку был сильнее воинов, удерживая их [от действий]. Также страшная смерть нависла над африканскими заложниками, которых они забрали. Разбойные повстанцы гнали этих бедолаг вперед, но жар валил их назад. Копья били по спинам этих несчастных созданий, и африканский ветер, кипящий пламенем, обращал их сердца в смятение. Стонущая толпа распростерлась на полях и там, в пустыне, [решила] подчиниться одной либо другой судьбе. Один человек пал под пламенем ветра, другой – от раны, нанесенной жестоким клинком, третий упал на этих двух, ибо бунтовщики своими мечами приканчивали тех, на чьих устах уже еле теплилось дыхание жизни. Тут поднялся еще более сильный порыв ветра, опрокидывая тела мавров в беспорядочную кучу и забрав при этом много их жизней. Смешавшись с ними на поверхности земли, пали измотанные кони, ибо этот жестокий жребий лишил жизни и их. И еще страх продолжал подгонять вражеские отряды в их продвижении через пустыню. Их ужас не позволил им и лагерь обустроить; вместо этого он повел племена массилов в еще более отдаленные районы. Пятнадцать дней могучий африканский ветер становился все горячее, все сжигая своими огненными порывами, и такое же количество дней враги бежали от противников, и в ужасе они обнаружили себя на очень большом расстоянии от измотанных латинских воинов.
Действуя по приказу главнокомандующего, трибун Цецилид[116] отправился на разведку позиции врага в сопровождении резвых всадников, ценивших его за выдающуюся храбрость. Стать этого человека [давно] привлекла
