Путешествие в Россию - Якоб Ульфельдт
Храмы их украшены многочисленными идолами и иконами[492]. Как только они их видят, сразу же им молятся. Образы есть у них даже в домах, причем у каждого свои. Им они оказывают необыкновенное почтение. У них также висят на шеях кресты, которые они чтут особым образом[493]. Не стоит здесь обходить молчанием [того], что я очень часто беседовал с их священниками и боярами об их религии и обрядах. Я говорил, что никоим образом не следует обращаться с молитвой к святым, и доказывал это словами Священного Писания, приводя некоторые свидетельства, а именно, 20 главу Исхода [и] пятую Второзакония: “Не делай себе кумиров, не поклоняйся им, не воздавай им почитания”. Также из Исайи (44), который резко осуждает тех, кто делает идолов, также Варуха (6), псалом 115, также из Послания Павла к коринфянам: “Убегайте идолослужения”[494].
Я считал, что с помощью этих [цитат смогу] убедить их [поверить мне], но зря потратил время. Они не смогли привести никакого обоснования и никаких доводов (они очень сдержанно говорили об этих, столь значительных вещах) и ответили мне только следующее: “Наши предки чтили изображения святых, и мы будем делать то же самое”. Они также прибавили, что ежедневно совершаются чудеса, чем они могут доказать, что почитание икон оправданно. Они также добавили: “Никто не [станет] отрицать, что земные государи имеют своих канцлеров, сенаторов, секретарей, к которым подданные обращаются раньше, чем предстать перед ними [государями], и чем больше их влияние на государей, тем быстрее можно добиться чего бы то ни было у последних”.
На это я ответил: “На небе дела обстоят иначе, нежели на земле, и у нас есть явное свидетельство, что следует чтить Единого Бога в Троице, Троицу же — в единстве, а не святых”. Я также сказал, что нет никакого [другого] посредника между Богом и человеком, кроме Иисуса Христа, что к Отцу мы имеем доступ через Сына, а не через Петра, Павла, Николая или кого другого; что Господом нам заказано чтить изваяния и в первой заповеди запрещено призывать других богов, поэтому нужно избегать идолопоклонства[495].
Мои аргументы заставили их замолчать, и им нечего было ответить. Поняв это, они с гневными лицами выпалили на мои слова: “До сих пор тех, кто говорил что-нибудь оскорбительное о предметах нашего культа, всегда бросали в темницы и наказывали смертью[496]; яснее ясного, что Лютер[497] и все его последователи осуждены [на вечные муки], те же, кто не стесняется поклоняться святым, спасутся; в России, скажем, ныне в Новгороде, есть примеры, когда можно увидеть (если только верить их словам) даже и теперь тела умерших, похороненные много лет тому назад, но нисколько не тронутые тлением, у них снова поднимается голова, шея, грудь, плечи, руки, так что все могут это видеть, и отсюда легко можно заключить, что эти люди отмечены величайшей святостью и причтены к лику святых”[498].
Услыхав подобного рода вещи, я положил конец [этому] спору, и, приняв во внимание их угрозы, больше не упоминал об иконах, но приложил палец к губам.
После того как мы против нашей воли пробыли в этом месте месяц и 5 дней, 4-го августа, едва взошло солнце, между 3 и 4 [часами] пришли приставы, стали стучать в дверь моего дома и потребовали открыть им, чему я немало удивился, так как раньше они никогда не посещали меня так рано и тело [мое] еще отдыхало под покровом одеял. Как только им открыли дверь, они тотчас подошли к моей постели, показывая полученные ими письма, которыми мы наконец вызывались в Москву; они потребовали, чтобы мы как можно скорее приготовились к отправлению, и доложили, что им поручено в этот же день увезти нас из Новгорода в другое место; если же это не будет сделано, им грозит смертная казнь.
Выслушав это, я сказал, что давно готов и ничего не желал более и так часто, как отъезда [отсюда], нет ничего важнее отправления, поэтому никоим образом за мной не будет задержки. Сообщив все это, они удалились, обещая возможно скорее позаботиться о лошадях и повозках. Однако из-за того, что у них был большой недостаток в лошадях[499], мы не смогли отправиться в путь раньше 2-х часов пополудни, когда мы поднялись на корабли[500] с небольшим количеством слуг и направились в Бронницу[501], город, отстоящий от Новгорода на 4 морские мили. Прочие же на повозках и верхом совершали сухопутное путешествие, и, проделав 8 миль, этой же ночью присоединились к нам в вышеупомянутом месте[502].
На другой день, очень рано отправившись в дорогу, мы прибыли в Зайцево, проделав 7 миль[503], отсюда в течение дня проделали путь в 8 миль до Крестцов[504], а оттуда в Яжелбицы, расположенные на расстоянии 8 миль[505].
Эти переходы, как и последующие, мы совершали с огромным трудом, так как наши лошади, которые должны были тянуть повозки, были нагружены сверх меры, кучера же, оставив их, решили сбежать, и наши слуги волей-неволей вынуждены были исполнять их обязанности на протяжении 67 миль, ведь из всех деревень, где мы ночевали, все мужчины с лошадьми и имуществом убегали, так что нам предстояло добираться до Торжка[506] на лошадях, полученных в Новгороде.
Поэтому получилось так, что в пути некоторые лошади задохлись и погибли от сильной жары и тяжести поклажи, а наши слуги устали до такой степени, что еле могли передвигать ноги. Но не только продолжительность и трудность пути, который они проделали пешком, истощили их силы, их уменьшили также голод и жажда, так как от Новгорода вплоть до Вышнего Волочка[507] (а это расстояние составляет 53 мили) им не было дано ни капли пива, меда
