Джеффри Чосер - Кентерберийские рассказы

Блаженством большим только райский сад

Их мог бы наделить. Счастливей пары

Не видел, не увидит мир наш старый.

Констанца попросила, чтоб супруг,

Вновь ею обретенный, в облегченье

Ее столь долгих и жестоких мук

Не отказал ей ныне в одолженье:

Чтоб от ее отца соизволенье

Пожаловать к обеду получил,

Ни слова чтоб о ней не проронил.

Передают, что к римскому владыке

Был послан с пригласительным письмом

Не кто иной, как маленький Маврикий;

Но я, признаться, сомневаюсь в том:

Ведь Алла вовсе не был простаком

И знал, что это было б неприлично.

Он, верно, с мальчиком явился лично

Свое согласье император дал.

На мальчика при этом, вероятно,

Упорный взор не раз он устремлял

И думал о Констанце безвозвратной.

Король же поспешил к себе обратно,

Чтоб подготовить праздничный обед,

Принять достойно христианства цвет.

Назавтра Алла в пышном одеянье

Навстречу императору верхом,

Исполнен радостного ликованья,

С женой своей отправился вдвоем.

Отца увидев, перед ним ничком

Упала дочь. «Отец, — она вскричала,—

Констанцу, верно, помните вы мало.

Я — ваша дочь Констанца. Верьте мне:

Я — та, что вы когда-то в край неверный

Послали, та, что по морской волне

В ладье носилась, мучась беспримерно.

Теперь ко мне вы будьте милосердны,

К язычникам не посылайте вновь.

Вот мой супруг, — он заслужил любовь».

Кто в мире радость описать сумеет,

Которой предались они втроем?

Я мой рассказ кончаю, — вечереет,

И на ночлег уж скоро мы придем.

Веселую беседу за столом

Они всю ночь вели, не уставая,

В блаженстве этом их я оставляю.

Маврикий после папой на престол

Был возведен, и в нем оплот великий

Себе весь христианский мир нашел.

Но от рассказа в стороне Маврикий.

Прочесть о жизни этого владыки

В «Деяньях римских»[132] может всяк из вас.

Я посвятил Констанце свой рассказ.

Король страны Нортумберландской вскоре

С возлюбленной супругою святой

В Британию вернулся через море,

Где ждали их довольство и покой.

Но скоро счастье их затмилось мглой.

Царит над нами рок бесчеловечный,—

Все радости земные быстротечны.

Увы, прожить сумел ли кто-нибудь

Хоть день один, не омраченный тенью,

Не злобясь, не завидуя ничуть,

Не поддаваясь чувству раздраженья?

Я привожу вам это изреченье,

Чтобы сказать, что мрак чрез краткий срок

На счастье Аллы и Констанцы лег.

Еще не больше года миновало,

А смерть уже безжалостной рукой

Навеки вырвала из жизни Аллу.

Господь его на небе упокой!

Он горячо оплакан был женой;

Констанца же — мы тут рассказ кончаем —

Вернулась в Рим, с чужим простившись краем.

Родных и близких всех она нашла

Во здравии, и после всех мучений

Под отчим кровом отдохнуть смогла

От истомивших душу приключений.

Перед отцом упавши на колени,

Она — рыдая, но душой светла —

Христу хвалу стократно воздала.

Семьею набожной и богу милой

Все вместе прожили остаток дней,

Покуда смерть их всех не разлучила.

Тут окончанье повести моей.

Исус Христос, что в благости своей

Сменяет людям радостью мученья,

Да не оставит вас без попеченья.

ПРОЛОГ ШКИПЕРА

(пер. И. Кашкина)

Хозяин наш на стременах привстал.

«Мы слышали, друзья, — он нам сказал,

Рассказ, который всем на пользу будет.

Клянусь Христовым телом, не убудет

Почтенья нашего к вам, сэр священник,

Коль, слова данного послушный пленник,

Вы мудростью поделитеся с нами:

Ведь, вот вам крест, невежды мы пред вами».

       Ему священник: «Друг мой, мир с тобой,

Но отучись ты речь мешать с божбой».

       Тогда хозяин: «Ба, все жив курилка!

Не почата еще твоя бутылка,

И присказку лишь начал ты свою.

По запаху лолларда узнаю.[133]

И кажется, клянусь крестом господним,

Про адские мученья в преисподней

Сейчас мы проповедь твою услышим.

Лолларду слово, вы ж, о други, тише».

       «Клянусь отцовым прахом, пусть молчит,

Вскричал моряк, — и воду не мутит.

Он проповедник! Ну и что ж такого?

Чтобы вещал лоллард господне слово,

Да это значит поле засорять.

Нет, дай-ка мне, хозяин, рассказать.

Так протрезвонит вам моя особа,

Что не забудете того до гроба.

Ни капли вашей мудрости змеиной

И философии и медицины

В моем еще не застревало ухе —

Ни зернышка латыни нету в брюхе»

РАССКАЗ ШКИПЕРА[134]

(пер. И. Кашкина)

Купец один в совсем недавни дни

Жил в городе французском Сен-Дени.

Он был богат, и потому считали

Все умником его и почитали.

Жена его была собой красива,

Общительна и весела на диво.

А этакую женщину одеть

Дороже много, чем вздыхать и млеть

И нежно преклоняться перед ней;

Мелькнут, как тени на пустой стене,

Подарки, восхищенья, взгляды, вздохи,

А утром на столе одни лишь крохи:

И за веселье вечно платит муж;

Он кормит, одевает нас к тому ж,[135]

И хорошо, когда за честь считает

Нас ублажать; наряды покупает,

Устраивает пышные пиры,—

Когда ж он беден, иль от той игры

Устал порядком, или скуповат он

И почитает лишнею затратой

Нам на уборы денежки мотать,—

Тогда другой нас должен содержать

Иль в долг давать, что иногда опасно.

       Купец был щедр, жена его прекрасна,

В их пышный дом толпой стекались гости

Равно как белой, так и черной кости.

И среди них — прошу к нему вниманья —

Монах бывал: когда — для назиданья,

Когда — и просто время провести.

Был от роду монах лет тридцати,

Собой красив, учен, неглуп, не робок;

Детьми они росли с купцом бок о бок

Да и родились в городе одном.

И вот в воспоминание о том

Монах купца считал как бы кузеном,

А тот был рад, в своем тщеславье тленном,

Иметь в родстве духовное лицо.

Он провожал монаха на крыльцо,

Встречал его, как дорогого брата,

И говорил, что все, чем сам богат он,

Мог почитать кузен как бы своим.

А братец Жан твердил, что деньги дым.

Он в дом подарки приносил им часто

И развлекал гостей порой ненастной

Рассказом, притчею у камелька.

Была ко всем щедра его рука.

Не забывал он наделить подарком

Не только друга иль жену, — кухарку,

Поденщика, любого из гостей

Не забывал он в щедрости своей.

И каждому, согласно гостя званью,

Свое преподносил он назиданье.

Как птицы наступления зари,

Его все ждали. Хватит говорить

О нем, пожалуй. Как-то раз собрался

Купец тот в Брюгге, где намеревался

Товаров закупить, и, как обычно,

Слугу в Париж отправил, чтоб тот лично

Звал гостем в дом к нему кузена Жана.

Другие гости не были им званы:

С кузеном и с женой купец втроем

Хотел побыть пред длительным путем.

       А брата Жана отпускал без страха

Аббат повсюду: был среди монахов

Всех осторожнее и всех хитрей

Наш братец Жан. Гроза монастырей,

Он собирал для ордена доходы

Иль выяснял причину недорода.

       Он в Сен-Дени приехал утром рано.

Встречали с радостью милорда Жана,

Любезного кузена и дружка.

Привез монах два полных бурдюка

(Один с мальвазией, другой с вернейским[136])

И дичи к ним, — монах был компанейский.

И на два дня пошел тут пир горой.

       На третье утро, хмель стряхнувши свой,

Чем свет, весь в предвкушении дороги,

Купец затеял подводить итоги,

Подсчитывать доходы, и расход,

И барыши за весь минувший год.

Вот разложил он на большой конторке

Счета, и книги, и мешочков горки

С дукатами, с разменным серебром,—

И столько он скопил своим трудом,

Что, запершись, чтоб счету не мешали,

Он все считал, когда уже все встали,

А все была наличность неясна.

       Брат Жан меж тем, поднявшись ото сна,

В пустом саду рассеянно бродил

И втихомолку утреню твердил.

       Спустилась в сад хозяина супруга

И, повстречав учителя и друга,

С ним поздоровалась, речь завела.