Автор неизвестен - Исландские саги. Ирландский эпос

— Не годи ли ты?

Тот ответил, что до этого ему далеко.

— Тогда ты бонд? — спросил Сам.

Он сказал, что нет. Сам спросил:

— Кто же ты тогда такой?

Тот отвечает:

— Я человек одинокий. Я приехал в Исландию прошлой весной. А семь лет провел в Миклагарде и стал приближенным короля Миклагарда. Но сейчас я живу у своего брата по имени Торгейр.

— А он не годи ли? — спрашивает Сам.

Торкель отвечает:

— Да, он и вправду годи Трескового Фьорда и вообще Западных Фьордов.

— А что, он здесь, на тинге? — спрашивает Сам.

— Он и правда здесь.

— Сколько при нем людей?

— Семьдесят, — говорит Торкель.

— А еще у тебя есть братья?

— Есть еще и третий, — говорит Торкель.

— Кто же? — спрашивает Сам.

— Его зовут Тормод, — отвечает Торкель, — а живет он во Дворах на Лебедином Мысу. Он женат на Тордис, дочери Торольва, сына Скаллагрима из Городища.

— Не окажешь ли ты нам помощи? — спрашивает Сам.

— А что вам нужно? — говорит Торкель.

— Поддержка и сила знатных людей, — говорит Сам, — ибо мы намерены судиться с Храфнкелем Годи по поводу убийства Эйнара, сына Торбьёрна, и с вашей поддержкой мы вполне ручаемся за исход дела.

Торкель отвечает:

— Но я же сказал, что я не годи.

— Почему это тебя так обделили? Разве ты не такой же сын знатного человека, как и другие твои братья?

Торкель сказал:

— Я не говорил тебе, что мне ничего не досталось, но, прежде чем уехать из Исландии, я передал свою власть годи Торгейру, моему брату, и с тех пор не пытался вернуть ее, потому что мне очень на руку, что он годи. Ступайте поговорите с ним и просите у него поддержки. Он человек недюжинный и благородный, во всем хорошо разбирается, а к тому же молодой и честолюбивый. Такой человек вернее всего вам поможет.

Сам говорит:

— Мы ничего не добьемся, если ты не замолвишь за нас слово.

Торкель отвечает:

— Готов пообещать, что буду скорее за вас, нежели против, потому что, по-моему, это законное право всякого человека требовать возмещения за убийство своего близкого родича. Ступайте же теперь к той землянке и зайдите внутрь. Там все еще спят. Вы увидите там два спальных мешка поперек землянки. В одном спал я, а в другом лежит мой брат Торгейр. Когда он приехал на тинг, у него сделался большой нарыв на ноге, и из-за этого он плохо спал ночью. А теперь нарыв прорвался и гной вышел, и он после этого заснул. А ногу он выставил из мешка и примостил на подставку — так она у него горит. Пусть этот старик идет вглубь землянки. Он, похоже, совсем слаб глазами и дряхл. Когда ты, старик, — говорит Торкель, — подойдешь к мешку, тебе надо посильнее споткнуться и упасть на подставку. Ухватись за обвязанный палец и дерни как следует, а там увидишь, как Торгейр поведет себя.

Сам сказал:

— Ты, верно, будешь нам добрым советчиком, но это не кажется мне разумным.

Торкель отвечает:

— Что-нибудь одно: либо вам придется делать, как я говорю, либо не просите у меня советов.

Сам в ответ на это сказал:

— Нужно сделать, как он советует.

Торкель сказал, что придет попозже, потому что сейчас он ждет своих людей.

Вот Сам с Торбьёрном заходят в землянку. Там все спали. Вскоре они увидели, где лежит Торгейр. Старый Торбьёрн пробирался впереди, спотыкаясь. Подойдя к спальному мешку, он упал прямо на подставку для ног, схватился за больной палец и дернул. Торгейр проснулся, вскочил и спрашивает, кто это ходит тут, не разбирая дороги, и наступает людям на ноги, которые и без того болят. И Торбьёрн с Самом не нашлись, что ответить.

Тут в землянку вбежал Торкель. Он сказал Торгейру, своему брату:

— Полно рвать и метать, родич, ничего с тобой не случится. Многие хотят одно, а выходит другое, и трудно бывает за всем уследить, когда на душе большая забота. Понятно, у тебя болит нога, которая так сильно нарывала, и никто не чувствует этого лучше тебя. Но может статься, что этому старику доставляет не меньшую боль смерть его сына, ведь он не получил за нее возмещения, а сам он беспомощен. И он чувствует это, как никто другой. Не удивительно, что человек с такою заботой на душе не может равно за всем уследить.

Торгейр говорит:

— Я не думаю, что он может поставить мне это в вину, ведь я-то не убивал его сына, и поэтому он не мне должен мстить за это.

— Он и не собирался тебе за это мстить, — говорит Торкель. — Он налетел на тебя с такою силой нечаянно и поплатился за свою слепоту: ведь он ждал найти у тебя помощь. И это благородно — помочь в нужде старому и беспомощному человеку. Долг, а не корысть побуждает его судиться из-за убийства сына, а все знатные люди отказали им в поддержке, выказав тем самым большое неблагородство.

Торгейр спросил:

— Кого обвиняют эти люди?

Торкель ответил:

— Храфнкель Годи убил ни за что сына Торбьёрна. Он совершает одно преступление за другим и никому не желает платить виры.

Торгейр сказал:

— Я присоединяюсь к остальным. Насколько я знаю, я ничем таким не обязан этим людям, чтобы пойти на распрю с Храфнкелем. Он, по-моему, каждое лето одинаково расправляется со всеми, кто затевает с ним тяжбу; большинству эта тяжба приносит мало почета или вовсе никакого, и со всеми бывает одно и то же. Вот, думаю, почему те, кого не вынуждает долг, не расположены ввязываться в тяжбу с ним.

Торкель говорит:

— Быть может, и я повел бы себя так же, имей я власть. И мне казалось бы, что мало хорошего в распре с Храфнкелем. Но сейчас я смотрю на это иначе: по мне, лучше уж потягаться с тем, от кого все терпят. И мне кажется, что возросло бы уважение ко мне или к кому другому, кто сумел бы взять верх над Храфнкелем, и меня бы не стали меньше уважать, если бы и со мною вышло, как с другими. Ведь что случается с большинством, может быть и со мною. Но не рискнешь — не получишь.

— Вижу, — говорит Торгейр, — что ты склоняешься к тому, чтобы помочь этим людям. Тогда я, пожалуй, передам тебе свою власть годи. Пусть у тебя будет все то, что доныне было у меня, и таким образом мы поделимся поровну. Тогда помогай им, если тебе нравится.

— Я считаю, — говорит Торкель, — что будет лучше, если власть годи как можно дольше останется у тебя. Никто мне так не по душе на этом месте, как ты, потому что тебе дано больше разума, чем любому из нас, братьев. Я же все никак не решу, за что мое теперь приняться. Ты ведь знаешь, родич, что я мало к чему приложил руку с тех пор, как вернулся в Исландию. Но теперь я вижу, во что ставят мои советы. Я высказал пока все, что хотел. Что ж, Торкель Светлая Прядь пойдет туда, где будут больше ценить его слова!

Торгейр говорит:

— Теперь мне ясно, к чему все клонится, родич. Ты разобиделся, и напрасно. Если тебе так хочется, мы поможем этим людям, к чему бы это ни привело.

Торкель сказал:

— Я прошу только о таком, что, по-моему, лучше исполнить.

— А на что считают себя способными сами эти люди, — спрашивает Торкель, — чтобы добиться успеха в своей тяжбе?

— Я уже говорил сегодня: нам нужна только поддержка знатных людей, а ведение тяжбы я беру на себя.

Торгейр сказал, что это облегчает помощь.

— А теперь дело за тем, чтобы получше подготовиться к тяжбе. Мне кажется, Торкель хочет, чтобы вы зашли к нему раньше, чем откроется суд. И тогда одно из двух: ваше упорство принесет вам либо утешение, либо унижение больше прежнего, горе и разочарование. Теперь же ступайте домой и будьте веселы, потому что, если уж вы затеваете тяжбу с Храфнкелем, вам все это время надо держаться стойко. И никому не говорите, что мы обещали вам поддержку.

И они пошли к себе в землянку и стали пить пиво и веселиться. Все удивлялись, как это у них так скоро переменилось настроение, ведь, уходя из дому, они были совсем не веселы.

И вот они ждут, когда откроется суд. Тогда Сам созывает своих людей и идет к Скале Закона, где тогда совершался суд. Сам начинает тяжбу решительно, тотчас называет свидетелей и возбуждает дело против Храфнкеля Годи по законам страны, без запинки и веско изложив свое дело. Тут скоро подоспели сыновья Тьостара и множество их людей. Их поддержали все, кто приехал с Западного Побережья, и сразу стало видно, что сыновья Тьостара не имели недостатка в друзьях.

Сам говорил до тех пор, пока не настало время вызывать Храфнкеля защищаться, если только на суде не окажется человека, кто пожелал бы выступить в его защиту, как это полагалось по закону. Все громко выражали одобрение словам Сама, и никто не вызвался защищать Храфнкеля.

Люди прибежали к землянке Храфнкеля и рассказали ему, что происходит. Он не стал мешкать, созвал своих людей и направился к суду, ожидая, что не встретит большого сопротивления. Он хотел отвадить этих людишек от тяжб, думая сорвать суд и посрамить Сама. Но теперь об этом не могло быть и речи. Впереди собралась такая толпа, что Храфнкелю не удалось подойти к суду. Его оттеснили назад, и он даже не слышал речи тех, кто его обвинял. Поэтому ему было невозможно отвести от себя обвинение.