Иоаннида, или О Ливийской войне - Флавий Кресконий Корипп
В то же время сиртский вождь Карказан собрал с окрестных земель рассеянные там ужасом силы и со слезами, струящимися из его глаз, обратился к ним в печали: «Непобедимые племена, никогда я не видел ранее, чтоб мавров так унизили. Илагуаны, которых прежде никто не бил, потеряли все и вернулись битыми. Мы потеряли матерей, жен и молодежь, всех вместе. Что ж тогда еще остается мужчинам, кроме смерти? Что теперь доставит нам удовольствие? Быть в безопасности? Или же удовольствие – в том, чтобы вызвать этих же крепких воинов на бой и скрестить с ними оружие? Да, постыдная и жалкая вина – быть однажды разбитыми и сдаться [после того]. Но не исчезла на тех полях та помощь, что наши боги ниспослали нам. Не таковы воля Аммона и воля Гурзила, который даже сейчас оплакивает свою подвергшуюся насилию божественную сущность. Фортуна, которая хотела спасти наших людей, не угрожает нам таким образом. Мы потеряли только наши стада; мы все еще сильны. Посчитайте, сколь многих людей мы потеряли. Это все равно что горшок вычерпал бы несколько волн из переполненного водой моря. Что, разве Фетида уменьшилась бы от этого или [вообще] почувствовала бы потерю? Что ж, много звезд падает огнями с неба, однако небо, наполненное созвездиями, всегда имеет их в достатке. Так и это бедствие коснулось нашего народа, но он, такой храбрый, каков он есть, вряд ли чувствует случившееся. Примите ж совет: помогите немедленно своей державе».
Когда Брутен услышал эти скорбные слова, его дикий разум устремился к войне. «Могучий отец, – сказал он, – если ты возобновишь эту войну и поверишь в наши усилия, ты, пожалуй, сможешь вызволить наших жен и детей. Я так скажу: нам следует пожертвовать своими жизнями и найти конец в этой войне. Какова будет наша известность среди всех народов земли, если оскорбление, нанесенное нашему народу этой бойней, останется неотмщенным и о нем расскажут по всему миру? Пусть лучше смерть овладеет нашими племенами, поглотив их разверзшейся землей. Пусть пасть Тартара и темные обители бледной смерти отверзятся пред нами. Пусть Прозерпина утвердит царство, которое не знает отца из-за войн черного мужа[98]. У тебя есть твои войска и наше оружие. Вперед, к войне! С тобой как нашим полководцем я уверенно расстанусь с жизнью, свободный от любой вины. Вот спасение, которое не подведет. Ты – слава нашего племени, ты – честь нашей доблести, ты – истинная надежда мавров».
Едва Брутен успел сказать эти слова, как все ответили криком. Они прорычали имя Карказана и провозгласили своими сердцами и языками, что Карказан один – вождь [всех] их племен.
Когда он увидел, что та ярость, которую он взрастил в своих людях, увеличилась и что их сумасшедшее желание безумной войны окрепло, он отправился в земли мармаридов, где обитает рогатый Аммон, и спросил ответа от жестокого Юпитера. Но тот Юпитер, которого ты, глупец, вопрошаешь, – лжец, и всегда находит удовольствие в обмане нестойких умов, подобных твоему. Пугающий бог, он находит радость в [пролитой] крови и ищет случая истребить все народы. Но у святыни, когда дикого быка ударили по темени топором и он упал, зловещая и мрачная жрица взяла в свои руки ее шумный тамбурин и, пронзительно визжа, скачками закружилась вокруг алтаря. Ее длинная шея извивалась взад-вперед, ее глаза блистали огнем, волосы встали на ее голове дыбом, а лицо стало красным и жарким – в знак присутствия бога. Теперь ее щеки покрылись бледными пятнами, глаза вращались, и на всей ее голове под пронзительный визг засияли жестокие огни. Но когда она почувствовала, как божество заполнило всю ее грудь, она уставилась на сиявшую кровавым светом высоко в ночном небе луну и начала изучать судьбы и предсказывать их. Она вся горела, тяжело дышала, вздыхала, бледнела, краснела, безумствовала, тряслась, шествуя по пути пророчества. Наконец ее нечестивый голос и дикарские губы произнесли вслух секреты судеб так, что услышали все: «В ожесточенной войне победоносные илагуаны выдворят вон латинян в смешении, и мазаки со своей великой доблестью навсегда овладеют полями Бизацены. Тогда настанет благотворный мир, и вождь Карказан, превосходящий всех и безмятежный, войдет в высокую цитадель Карфагена через распахнутые ворота и проедет, окруженный толпой, в центр города. Африканцы будут дивиться на их ужасные лица и, по его прибытии, понесут пальмовые ветви и лавр. Карфаген будет назван благословенным среди всех народов мира, и страх перед Карказаном подчинит дерзкие племена, так что они возлюбят договоры, несущие им мир».
Пока жрица изрекала пророчества, дух сбивал ее речь и препятствовал [ей], обманывая убогие умы слушавших. Такими вот обманами лживый Аммон подвел массалов. Ибо даже когда он вещает истину, он обволакивает ее туманом и таким образом расставляет свои словесные ловушки. Мавры действительно навечно овладели полями Бизацены и так и будут продолжать держать их – своими костями, переломанными силой Иоанна, нашего могучего полководца. И вождь Карказан действительно высоко пронесся посреди высоких стен карфагенской цитадели в окружении толпы – да затем, когда его шея была перерублена, вся Африка увидела, как его голову насадили на крепкий кол.
Лишенный рассудка и слишком доверяющий этим злым ответам, Карказан подготовил ужасную войну. Средь всех людей повсюду разлетелся слух, что Аммон предвозвестил племенам царство. Быстрые конные отряды примчались от горячих Сиртов и, выдвинув ложное притязание [на создание] империи, пригласили прочие дикие племена присоединиться к ним. Собравшаяся варварская масса становилась все больше и вооруженнее. Кавалерия и пехота резво присоединялись [к варварам], равно как и те, кто по обычаю мааров ездит на высоких верблюдах. В эту толпу вошли не только илагуаны и все те племена, что недавно принимали участие в войне, но и другие тоже – грубые насамоны, пашущие поля Сиртов и те, которые организуют хозяйство, как соседи земли гарамантов, и пьют из водоемов вдоль берегов плодородного Нила. Кто мог бы назвать или перечислить племена? Вы
