Мигель Сервантес - Дон Кихот
Когда они оба, рыцарь и оруженосец, уселись верхом, Дон-Кихот, остановившись у дверей, позвал хозяина и твердым и важным голосом оказал ему:
– Полученные мной в вашем замке милости велики и многочисленны, господин владелец замка, и, пока я жив, я обязан сохранять сердечную признательность к вам за них. Если я могу отблагодарить и отплатить вам за них, предав мщению какого-нибудь нахала, нанесшего как какое-либо оскорбление, то знайте, что мои обязанности в том только и состоят, чтобы помогать слабым, мстить за оскорбленных и наказывать всякие вероломные деяния. Обратитесь к вашей памяти и если вы найдете поручить мне что-либо в этом роде, то вам стоит только сказать, и я носимым мною званием рыцаря обещаю дать вам всякое удовлетворение, какое только вы пожелаете.
Хозяин так же спокойно ответил ему:
– Мне нет надобности, господин рыцарь, чтобы ваша милость мстили за меня какую-либо обиду, потому что, когда меня обидят, я сумею сам за себя отомстить… Я желаю только, чтобы ваша милость заплатили мне за все забранное вами сегодня ночью на моем постоялом дворе, как за солому и ячмень, которые были даны этим двум животным, так за ужин и постели.
– Как! – воскликнул Дон-Кихот, – это, стало быть, постоялый двор?
– И очень известный, – ответил хозяин.
– В таком случае, – сказал Дон-Кихот, – я до сих пор странным образом заблуждался, потому что, по правде сказать, я думал, что это – замок и даже не из плохих. Но так как это постоялый двор, а не замок, то с вашей стороны лучше всего отказаться от получения платы за издержки, потому что я не могу нарушать правил странствующих рыцарей, которые, – как я знаю из надежных источников, не читав ничего противоречащего этому, – никогда не платили ни за постой, ни за что другое на каком-либо постоялом дворе. В самом деле, по своим правам и особым преимуществам, они должны находить хороший прием всюду, куда они являются, в вознаграждение за невыносимые труды, которым они предаются в поисках за приключениями ночью и днем, зимой и летом, пешком и на лошади, испытывая жажду и голод, стужу и жар, подвергаясь всем небесным невзгодам и земным неудобствам.
– Я ничего этого знать не хочу, – ответил хозяин, – заплатите, что вы мне должны, и бросьте рассказы о рыцарях, в том и состоит мое занятие, чтобы не упускать ничего своего.
– Вы – наглец и неуч, – проговорил Дон-Кихот; – затем, пришпорив Россинанта и взяв наперевес пику, он выехал, никем не остановленный, и поскакал, не заботясь о том, следует ли за ним его оруженосец или нет.
Когда хозяин увидел, что рыцарь уехал, не заплатив ничего, то стал требовать уплаты долга у Санчо Панса. Но и этот тоже ответил, что так как господин его не хотел платить, то и он заплатит не более того, и что, будучи оруженосцем странствующего рыцаря, он имеет право пользоваться преимуществами своего господина и не платить за свои издержки ни в гостиницах, ни на постоялых дворах. Сколько хозяин ни бесился, как вы грозил ему порядком намять бока, если он все еще будет отказываться от уплаты, Санчо стоял на своем и клялся рыцарскими законами своего господина, что он не заплатит ни одного мараведиса, хотя бы это стоило ему жизни, так как он не хочет, чтобы через него исчез этот древний и превосходный обычай странствующих рыцарей, и чтобы оруженосцы преемников его господина жаловались и упрекали его в нарушении их законных преимуществ.
По воле злой судьбы несчастного Санчо, между людьми, бывшими на постоялом дворе, находились четыре суконщика из Сеговии, три кордовских разнощика и два проезжих севильских купца – все люди веселые, изобретательные и любившие пошутить, эти молодцы, как будто сговорившись одновременно, приблизились к Санчо, стащили его с осла и, когда один из них стащил и принес одеяло с постели хозяйки, бросили на это одеяло бедного оруженосца. Однако, подняв глава, они заметили, что потолок сеней немного низок для исполнения их намерения, и потому решили отправиться на задний двор, которому крышей служило только одно небо. Там они растянули Санчо на одеяле и стали подбрасывать его на воздух, играя им, как играют собакою во время карнавала.
Пронзительные крики несчастного Санчо дошли до ушей его господина, который, остановившись с целью повнимательнее прислушаться, сначала подумал, что ему представляется какое-нибудь новое приключение; скоро, однако, он положительно убедился, что кричит так отчаянно никто иной, как его оруженосец. Поэтому, повернув коня, он ускоренным галопом возвратился к постоялому двору и, найдя ворота запертыми, объехал вокруг, чтобы посмотреть, нельзя ли проникнуть внутрь каким-нибудь другим путем. Но только что он подъехал к невысокому забору двора, как увидал злую шутку, жертвой которой был его оруженосец. Он увидел, как необыкновенно легко и грациозно порхал Санчо вниз и вверх по воздуху, и, наверно, сам разразился бы хохотом при таком зрелище, если бы тому не препятствовал душивший его гнев. Он пробовал было взобраться со своей лошади на стену, но, избитый и обессиленный, не мог даже твердо стоять на ногах. Принужденный оставаться на лошади, рыцарь стал посылать качающим Санчо столько ругательств и вызовов, что перечислить все их нет возможности. Но, несмотря на все его проклятия, качающие по-прежнему продолжали заниматься своим делом и потешаться, а порхающий Санчо не прекращал своих полетов и жалоб, попеременно присоединяя к последним то угрозы, то просьбы. Ничто не помогало и шутники только от усталости бросили свою потеху.
Привели тогда осла, посадили на него Санчо и закутали его в плащ. Увидав его таким измученным, сострадательная Мариторна сочла своим долгом предложить ему кувшин воды и для этого накачала из колодца свежей. Санчо взял кувшин и поднес его уже ко рту, но в туже минуту остановился, услыхав голос своего господина, кричавшего ему:
– Санчо, сын мой, не пей этой воды! не пей ее, дитя мое! она тебя убьет. Ведь у меня есть благодетельный бальзам (и он показал ему свою жестянку); достаточно выпить тебе две капли, и ты непременно будешь здоров.
Санчо обратил свои глаза в ту сторону и еще громче крикнул:
– Или ваша милость опять позабыли, что я не рыцарь? или вы хотите, чтобы у меня вырвало и последние внутренности, которые еще остались от вчерашнего? Берегите ваш напиток для всех чертей, а меня оставьте в покое.
Произнеся последние слова, он начал было пить, но, с первого же глотка разобрав, что это была вода, отдал кувшин обратно и попросил Мариторну дать ему вина, что она исполнила с большою любезностью и даже заплатила за вино из своих денег, так как, говорят, несмотря на свои слабости, она не совсем была лишена христианских добродетелей.
Выпивши вино, он толкнул пятками своего осла и выехал в открытые настежь ворота двора, радуясь, по крайней мере, тому, что как-никак выпутался из беды, хотя бы и в ущерб своим плечам, расплачиваться которыми у него стало обыкновением. Хозяин, правда, оставил себе его сумку в уплату за долг; но Санчио выехал настолько расстроенный, что и не заметил этой дочери. По выезде его хозяин хотел было запереть ворота, но начальники воспротивились его намерению, потому что это были такие молодцы, что, будь Дон-Кихот хоть самим рыцарем круглого стола, они и тогда ни крошки не струсили бы.
ГЛАВА XVIII
В которой рассказывается о беседе, происходившей между Санчо Панса и его господином Дон-Кихотом, а также и о других приключениях, достойных упоминания
Санчо присоединился к своему господину настолько измученным и слабым, что даже не в состоянии был подогнать своего осла. При виде его болезненного состояния Дон-Кихот сказал:
– Теперь, добрый Санчо, я окончательно убедился, что этот замок или, если хочешь, постоялый двор – очарован. Иначе, кем могут быть те, которые там жестоко играли тобою, как не призраками и выходцами с того света? В этой мысли меня особенно утверждает то, что в то время, как я смотрел на эту печальную трагедию через забор двора, я не мог не только перелезть через него, но даже слезть с лошади. Это происходило несомненно оттого, что я сам был очарован ими. Клянусь честью, что, если бы я мог перелезть через забор или слезть с лошади, я отомстил бы за тебя этим негодяям так, что у них навсегда осталась бы память о своей скверной проделке, хотя бы мне пришлось при этом преступить рыцарские законы, запрещающие рыцарю, как я уже много раз говорил тебе, поднимать руку против не рыцаря, иначе, как только для защиты собственной жизни и в крайних случаях.
– Я тоже, – ответил Санчо, – сам порядком отомстил бы за себя – все равно, рыцарь я или нет, – если бы только мог, да в том то и дело, что я не мог. Однако я вполне уверен, что негодяи, забавлявшиеся мною, не были ни призраками, ни очарованными людьми, как это думает ваша милость, но такими же людьми из мяса и костей, как и мы; я у каждого из них было свое имя, как это я слышал в то время, как они меня подбрасывали: одного звали Педро Мартинес, другого Тенорио Фернандес, а хозяину было имя Хуан Паломек Левша. Стало быть, господин, если вы не могли, ни перепрыгнуть через забор, ни слезть на землю, то это происходило от другой причины, а не от очарования. Что же касается меня, то я вижу из всего случившегося, что эти приключения, искать которые мы отправляемся, доведут нас, в конце концов, до таких злоключений, что мы не сумеем отличить вашу правую ногу от левой. Лучше и благоразумнее всего было бы, по моему суждению, вернуться в свою деревню, теперь же, во время жатвы, чем странствовал, попадая беспрестанно каждый день, как говорится, из огня да в полымя.
