Жуанот Мартурель - Тирант Белый
Никогда и никто, светлейшая сеньора, — ответил Тирант, — не видел меня в печали от великой потери, ни в превеликой радости от щедрой награды. Истинно, душа человека сомневается, сердце же иной раз веселится, иной раз печалится. Но кто привычен к трудам и лишениям, к ранам и великим невзгодам, не может падать духом, что бы с ним ни приключилось. Более огорчает меня несправедливость, что творится на моих глазах, чем все опасности, которые мне угрожают.
В этот час король с судьями отбыли из лагеря, объявив Тиранта победителем, как если бы сразил он рыцаря в бою, поскольку видели они, что отбросил Тирант меч, сражаясь с псом, и были оба равны в оружии. И велено было глашатаям, трубачам и герольдам возвестить всем сословиям и горожанам о почете, что получил Тирант в тот день. И когда привели его в покои, оказали ему такие же почести, как после прочих сражений.
А в ту же пору, сеньор, в прошлом году, как известно мне из рассказов многих рыцарей и придворных, два единоутробных брата — короли Фризы[133] и Аполлонии[134], очень друг друга любившие, порешили встретиться и отправиться в Рим получить святое прощение и договорились в письме повстречаться в городе Авиньоне, дабы оттуда отбыть в Рим, как делали в том году многие знатные сеньоры.
Прибывши в Рим, братья оделись так, чтобы не быть узнанными и вместе со множеством народа вошли в собор Святого Петра в тот самый день, когда выносили Плат святой Вероники и прочие святые реликвии. Но как только показали реликвии, один из придворных герцога Бургундского узнал короля Аполлонии, приблизился к нему и склонился в глубоком поклоне, как подобает перед королевскими особами. Король же спросил его, не в соборе ли находится и сам герцог.
Да, сеньор, — ответил слуга, — мой господин молится в той часовне.
Сказал тогда король:
Очень я рад, что он здесь, и еще большей радостью будет наша встреча.
И оба короля отправились в часовню, где молился герцог. Слуга же поспешил сообщить своему сеньору, что короли тотчас придут с ним увидеться. Герцог весьма обрадовался такому известию, быстро вышел навстречу, и приветствовали они друг друга с огромной радостью, ибо очень дружили и нередко виделись, поскольку Бургундия почти что граничит с Аполлонией. И рассказали они друг другу о том, зачем прибыли в Рим.
Что ж, — сказал король Аполлонии, — коли добрая судьба'свела нас здесь, желал бы я пригласить вас сегодня вместе отобедать, а также и в остальные дни, что мы здесь задержимся.
Герцог сердечно поблагодарил короля за приглашение и сказал:
Сеньор, прошу меня извинить, но сегодня я не могу принять ваше приглашение, поскольку здесь герцог Баварский Филипп.
Спросил тогда король:
Тот ли это Филипп, что свидетельствовал против своей матери и заставил ее закончить дни свои в тюрьме?
Да, сеньор, притом он сын германского Императора. Ведь вам известно, что Императором может стать лишь тот, кто ведет происхождение от одного из двух родов — Баварского или Австрийского, а потому и стал Императором его отец. И сегодня приглашены ко мне на обед герцог Баварский и герцог Австрийский.
Никак сие невозможно, — сказал король, — либо все вы отобедаете у меня, либо мы с моим братом к вам присоединимся. И будет для меня истинным удовольствием, ежели столь знатные сеньоры примут мое приглашение.
Тут сели они на коней и, проезжая по городу, повстречали герцога Баварского и герцога Австрийского, с которыми сей же час познакомил королей герцог Бургундский. Все остались весьма довольны этой встречей и пообедали вместе, ко всеобщему удовольствию, вкусив обильные и изысканные кушанья, как подобает столь знатным сеньорам.
И все дни, что провели они в Риме, ели короли и герцоги только вместе, и потом суждено им было садиться вместе за стол до той самой поры, пока не положили их в могилу.
Однажды за обедом разговорились они о короле Англии и необыкновенной красоте английской королевы, а также о больших празднествах, устроенных по случаю свадьбы, и о чести, которую оказывают всем прибывшим туда иноземцам и прочим гостям. И зашла речь о состязаниях, что там происходили, о боях турнирных и смертельных, а также о том, какое множество народу отправилось на те празднества, дабы участвовать в поединках или полюбоваться на пышные пиры и забавы, что устраивались в Скале. И сказал тогда король Фризы:
Очень я желал бы отправиться туда, ибо получил уже святое прощение.
А надобно заметить, что королю Фризы было двадцать семь лет, а королю Аполлонии — тридцать один.
Сказал тогда герцог Австрийский:
Клянусь, ежели не терзали бы мою землю большие напасти и войны, охотно бы я отправился с вами, дабы испытать себя в поединке с этими двадцатью шестью рыцарями на турнире, а потом и в смертельном бою.
И сказал тогда герцог Бургундский:
Сеньоры, не каждый день случаются такие празднества и не всегда может рыцарь получить такой почет. А потому, ежели угодно будет вам отправиться в Англию, оставлю я все дела, которые еще не завершил здесь со святым отцом нашим, и охотно присоединюсь к вам. И даю я вам теперь мое рыцарское слово, что не возвращусь в свои земли, прежде чем не сражу рыцаря в смертельном бою.
Герцог, — сказал король Аполлонии, — ежели брат мой, король Фризы, желает поехать туда, охотно обещаю я вам отправиться с вами и участвовать в самых опасных поединках.
И сказал тогда сын императора герцог Баварский:
Сеньоры, и за мной дело не станет — с радостью поеду я с вами.
Раз во всем мы согласны, — сказал король Фризы, — дадим же все четверо друг другу клятву в любви и верности и пообещаем, что не будет в этом путешествии меж нами сеньоров и господ, но все мы будем равны как друзья и братья по оружию.
И все четверо согласились с теми словами короля Фризы и вместе отправились в собор Святого Иоанна Латеранского, где принесли торжественную клятву, преклонив колена пред алтарем. А вслед за тем велели они приготовить все необходимое — оружие, лошадей и многое другое, о чем речь пойдет позже, и за шесть дней и ночей по суше и по морю добрались, никем не узнанные, до берегов чудесного острова Англия. И вот, выведав досконально о том, как проводит свои дни король, и о его привычках, однажды ночью подошли рыцари к Скале, где располагался король со свитою, совсем близко — почти на расстояние одного арбалетного выстрела.
И той же ночью велели они расставить четыре больших шатра, подняв их не слишком высоко, отчего казались шатры еще просторнее. Утром солнце ярко позолотило их верхушки, так что сразу же заметили их из королевского стана и рассказали турнирным судьям, те же поспешили доложить королю.
Велел тогда король, посоветовавшись с судьями, отправить к шатрам герольда, дабы выяснить, какого роду-племени были вновь прибывшие. И выбрали для этого герольда по имени Жерузалем. Надел он тунику и один отправился в стан к незнакомцам. Едва подошел он к первому шатру, вышел оттуда старый рыцарь с длиннющей седою бородой. Было на нем торжественное одеяние из черного бархата, подбитое горностаем, в одной руке держал он огромный посох, в другой — халцедоновые четки, а на шее у него была толстая золотая цепь. Увидев такого рыцаря, замер герольд от изумления и, снявши с головы шапочку, учтиво поклонился и приветствовал незнакомца. Рыцарь же с достоинством склонил голову, отвечая на приветствие герольда, однако не произнес ни слова. Тогда сказал герольд:
О рыцарь, кто бы вы ни были, хочу я сообщить, что сеньор мой король и турнирные судьи послали меня к вам разузнать о том, кто здесь находится. Скажите же, главный ли вы в этом стане и кто ваши спутники, дабы мог я о том поведать. Очень вы меня обяжете, коли откроете мне это, а ежели могу я быть вам полезен как герольд, готов я немедля повиноваться вашим приказаниям.
Услышав, зачем явился герольд, рыцарь вновь наклонил голову, снявши шапочку в знак благодарности герольду за его слова, и, не говоря ни слова, взял его за руку и повел к шатрам. И вошли они сначала в шатер, где стояли четыре крепких и красивых сицилийских скакуна в золотой сбруе и под седлами, покрытыми стальными пластинами. Затем рыцарь повел герольда во второй шатер, где стояли четыре очень красивые и необычные постели.
И что же было в них необычного? — спросил отшельник.
Сеньор, я расскажу вам об этом. На каждой постели лежало множество подушек, белье и покрывала были из зеленой парчи с подкладкою из красного шелка, расшитые золотом и серебром и украшенные свисавшими по бокам кистями, и при малейшем ветерке слышалось шелестение шелков. И убраны были все четыре постели покрывалами необыкновенного цвета с великолепною вышивкой, а возле каждой постели стояла девица поразительной красоты в чудесном наряде, и оттого поражали те постели еще более. Две постели стояли справа и две слева, а возле входа подвешены были четыре щита, замечательно расписанные.
