Гасьен де Куртиль - Мемуары
/Советы друга./ Этот ответ не понравился ни Королевскому Судье, ни Прокурору; итак, этот последний отправил к нему ту же особу, какая у него уже была, сказать ему, что против него вынесено постановление, каким он приговаривается к представлению своих кружев; в случае неисполнения приговора в его дом будет поставлен гарнизон; тот настолько испугал этим бедного торговца, что, ответив ему, будто бы он пойдет повидать своего Прокурора и сделает все, что тот ему посоветует, он явился ко мне совершенно перепуганный. Я прекрасно увидел, что с ним кое-что приключилось, как только он вошел в мою комнату, и когда я спросил его, что это было такое, он ответил мне, что я сам был свидетелем совершенной у него кражи, я знал также, как счастливо он все вернул; но сегодня на него ополчились другие воры, и они были гораздо опаснее того, из чьих рук он вывернулся. Он рассказал мне в то же время о деле, какое эти два судьи пожелали против него возбудить, и каким они прислали ему грозить прямо в его дом. Я смог лишь пожать плечами, выслушав рассказ, вроде этого, и, не удержавшись, высказал ему все, что я об этом думал, воспользовавшись не слишком почтительными словами по отношению к этим двум Магистратам; наконец, я спросил его, что он намеревался по этому поводу делать. Он мне ответил, что за этим-то он и явился, попросить меня замолвить о нем словечко Королю; Его Величество, справедливый и беспристрастный, каким он и является, никогда не допустит такого неправосудия; и так как Месье Первый Президент часто является воздать ему свое почтение, он сможет приказать ему призвать к порядку этих двух судей. Я ему заметил, что то, о чем он меня просил, мне было совсем нетрудно сделать; но, за неимением лучшего мнения, я дам ему, однако, лучший совет; потому как этот путь, хотя он и хорош, может затянуться надолго, поскольку, хотя Король ненавидел несправедливость до такой степени, что он был смертельным врагом тех, кто ее совершает, так как он был загружен бесконечным числом забот, и одна заставляла его забывать другую, Месье Первый Президент, может быть, явится к нему более четырех раз, прежде чем он вспомнит поговорить с ним о его деле; по крайней мере, пусть он не думает, что я сказал ему все это, не желая исполнить его просьбу; это далеко не так, я нашел бы в этом и собственное удовлетворение, во-первых, я оказал бы ему услугу, во-вторых, я подольстился бы тем самым к Его Величеству, поскольку я объявил бы себя тем самым против несправедливости, какую ему собирались устроить; Королю бы понравилось увидеть, как я принимаю сторону слабого против сильного. Муази мне ответил, что он абсолютно не сомневается в моих благих намерениях, и мне не надо было говорить всего того, что я сказал ему в настоящий момент, дабы убедить его в моей к нему доброте; а так как я, очевидно, полагаю, будто бы знаю более короткий путь для него, чем этот, он попросил бы меня ему на него указать. Я ему ответил, что действительно знаю один такой, какой мне кажется лучшим, чем его собственный, и я охотно ему его укажу; ему просто надо сходить к Месье Кольберу, раз уж он имеет к нему все доступы, и сообщить ему о том, что произошло; этот Министр имеет достаточно власти, дабы вызвать к себе обоих Магистратов и устроить им такую взбучку, какую они вполне заслужили их поведением.
/Месье Кольбер вмешивается./ Он мне поверил, и, наняв в то же время карету на площади Пале-Рояль, он отправился в Сен-Жермен, где находился тогда Двор. Едва он сообщил Министру о той несправедливости, какую с ним собирались сделать, как тот ответил ему, что он отдаст такой добрый приказ, что он не верит, якобы даже подумали после этого причинить ему какое-нибудь зло. Он сказал ему также, что завтра к вечеру он уедет в Париж, и пусть тот не преминет явиться к нему на следующий день к восьми часам утра; пусть тот скажет его камердинеру доложить о себе, и камердинер тотчас же проведет торговца в его Кабинет.
Муази вернулся из Сен-Жермена совершенно довольный, и, явившись меня повидать на следующий день к моему утреннему туалету, он сказал мне, что пришел меня поблагодарить за добрый совет, какой я ему дал. Он рассказал мне в то же время об успехе своего вояжа, и как он не опасается больше угроз ни Королевского Судьи, ни Прокурора Короля. Я поздравил его с тем, что он получил удовлетворение, но когда он возвратился к себе, его жена сообщила ему, что эти два Магистрата снова присылали к нему сказать, что он просто насмехается над ними, не желая исполнять приговор, переданный ему через ефрейтора. Так как он был добрым торговцем, и они боялись, как бы это не нанесло ему ущерб, когда они поставят к нему гарнизон, они были счастливы еще раз предупредить его об обязательном подчинении правосудию, иначе ему не поздоровится, поскольку они его в последний раз предупреждали о его долге.
Муази, кто знал, что его свидание на следующий день у Месье Кольбера положит конец этому насилию, сказал Секретарю уголовного суда, кто явился к нему на этот раз вместо ефрейтора, что с отсрочкой всего лишь дважды по двадцать четыре часа он освободится от этого дела; но он никак не может раньше, потому как совершались свадьбы при Дворе, и он вынужден ходить то туда, то обратно, поскольку именно он их снабжал, и это тревожило его больше всего остального. Эти Магистраты вот так поменяли посланника, потому как они сочли, что этот будет иметь больше веса, чем другой, и слово из его уст послужит ударом шпор для Муази, дабы сдвинуть его с места.
Между тем, Месье Кольбер, кому надо воздать по справедливости и сказать, что он любит правоту и неохотно сносит, когда отклоняются от своего долга, как сделали оба эти Магистрата, едва прибыл в Париж, как вспомнил о том, что он пообещал Муази; итак, он послал им каждому по маленькой записке, какими он им приказывал от имени Короля явиться к нему на следующее утро к восьми часам. Они были у него с семи с половиной часов, дабы нисколько не заставлять его ждать, весьма озабоченные, тем не менее, отгадыванием, зачем этот Министр потребовал их к себе. Они абсолютно не подозревали, что все это вышло из-за дела Муази; они распорядились ему о себе доложить, дабы показать, насколько пунктуально они явились по его приказу. Месье Кольбер передал им подождать, их пригласят, когда будет время. Он дал им этот ответ, потому как Муази еще не явился, а он хотел отчитать их перед ним за их поведение, дабы подвергнуть их еще большему позору. Муази прибыл на четверть часа позже и прямо пошел разговаривать с камердинером этого Министра, кто охранял дверь его Кабинета. Он сообщил ему, что он здесь, как тот ему и приказывал. Его вид тотчас навел этих Магистратов на мысль, что он сыграл немалую роль в полученном ими приказе; итак, начиная размышлять об их совести, они бы очень не хотели теперь делать то, что они сделали — но к этому не было больше никаких средств, вино было налито, его приходилось пить. Итак, сделав самые добрые мины, какие они только могли сделать при столь скверной игре, они сказали один другому, что их дела совсем плохи, и они еще будут очень счастливы, если отделаются только выговором.
/Два смущенных Магистрата./ Камердинер Месье Кольбера доложил о Муази и получил приказ его впустить, что окончательно убедило их в крайней серьезности их положения. Поскольку этот Министр имел такую особенность, что когда действия какого-либо человека вызывали у него возражения, он нисколько не затруднялся выставить того на такой позор, какой он только мог себе вообразить. Моментом позже Месье Кольбер позвонил в маленький колокольчик, что было обычным сигналом для его камердинера зайти к нему. Два Магистрата, скорее мертвые, чем живые — такова уж правда, когда совесть нечиста, сам первый становишься своим палачом — тотчас сообразили, что это затем, дабы приказать им войти. Они не ошиблись, Министр отдал приказ камердинеру, и он со своей стороны исполнил свое поручение по отношению к ним; Месье Кольбер, едва увидел, как дверь его Кабинета закрылась, сказал им, что он был счастлив узнать, как они воздают правосудие народу, и он отдаст об этом точный отчет Королю; значит, они захотели немых свидетелей, чтобы беспощадно их обдирать, когда они не сумели рассудить иначе; значит, бедному торговцу было недостаточно, по их мнению, что он было подумал, будто потерял свои товары, поскольку им захотелось, чтобы он их потерял на самом деле; такие правила еще в тысячу раз более злокачественны, чем все, что можно сказать о них, поскольку, прикрываясь мантией правосудия, они совершали самую великую подлость, на какую только могут быть способны судьи. Они хотели было оправдаться тем, будто бы им недоставало свидетелей, и им было необходимо предъявить ворованные вещи тем, кто того обвинял. Муази, кто не желал им ничего хорошего и чувствовал за собой поддержку, ответил им, — что до свидетелей, то это вовсе не правда, не задевая почтения, каким он обязан к Месье Кольберу, их не могло им недоставать, поскольку стоило им только спросить об этом на улице, и они нашли бы сотню вместо одного. Здесь этот Министр снова взял слово и сказал, что им следовало бы запастись другими резонами, хорошими или дурными, лишь бы оправдаться; он бы не советовал им, однако, настаивать на столь неубедительной причине, потому как, если он поговорит об этом с Его Величеством, самое меньшее, что с ними может случиться — это команда отделаться от их должностей; если бы он был зловредным человеком, он прекрасно знал, скажи он об этом Королю хоть единое слово, и это произошло бы немедленно; но так как, слава Богу, он не делает зла никому, разве что в самом крайнем случае, он не скажет ему вообще ничего; во всяком случае, под тем условием, что он не услышит больше об их несправедливостях, потому как, если до него дойдет об этом когда-либо самая малейшая вещь, он им порукой, что Король заставит их поплатиться и за прошлое, и за настоящее разом, но в такой манере, что они сохранят об этом память на всю жизнь; итак, они не отделаются на этот раз потерей их должностей, но, весьма возможно, с ними обойдутся, как с судьями добродетельной Сусанны, каковые, как повествует нам Писание, были обречены на смерть.
