Иоаннида, или О Ливийской войне - Флавий Кресконий Корипп
При этих словах доблесть мавров возгорелась вновь, их боевые линии повернули и пошли вперед. Более яростные, чем прежде, они вновь вступили в бой и смутили само небо густым полетом копий. Они напоминали корабль под воздействием урагана. Вновь и вновь сбиваемый со своего курса, он сносится все дальше в море в направлении, следовать которому его принуждает южный ветер, и опасности, угрожающие [судну], приводят моряков в замешательство. Но когда ветер дует теми порывами, о которых молила команда, тогда радостный кормчий встает [к рулю] с громким криком и, подбадривая товарищей, искусно правит кораблем, расправляя паруса под более спокойный ветер.
(ст. 193—318)
Так же родной командир ободрил подавленных людей своим голосом и словами вновь обратил их дикие души к войне.
Тогда Брутен нацелил свое копье на Павла, направившись на него. Дрожа в полете, копье пронзило теплую грудь героя, раскроив проходы его дышащих легких и, быстро и с силой выдернутое, раскрошило ребра с обеих сторон. Присоединившись к бою, Иалд ударил мечом Ларга, Синдзера поразил Крискента, а Иласан убил Серванда. Идреазан, вызвав на поединок трибуна Маркиана, со всей силой размахивая копьем, ужасный в ярости, нанес удар в лоб храброй лошади, несшейся на него. Лошадь, сваленная смертельной раной, упала и переломила своим тяжелым весом копье в голове. Всегда храбрый, трибун сразу вскочил и, не убоявшись смерти лошади, твердо стал, как пехотинец на ратном поле, с высоко поднятым шлемом и сияющим щитом. Дикий Идреазан затрепетал от одного взгляда на него, остановился и отступил, не отважившись напасть на противника в одиночку. Трибун погнался за ним с обнаженным мечом, но Идреазан повернул хорошо натренированную лошадь, подгоняя ее шпорами, и в страхе проехал сквозь ряды своих [воинов] и исчез среди этой вооруженной толпы. Теперь, когда его преследователь не смог достать противника, бросившего в него копье, он зарубил мечом Меразгуна, ставшего меж ними, а затем и Свартифана тоже. Горы спасли быстрого Гамаздруна, но бедный Изагуа встретил свою смерть, и победоносный трибун, смерч ярости, снял доспехи с побежденных [им] врагов. Яростный и бесстрашный, он останавливал тех [врагов], кто пробовал бежать, копьями их же товарищей, так что трупы людей и лошадей падали одни на другие здесь и там – все, кого настигли брошенные им дротики, падавшие средь вражеских сил.
Но Антала, издалека созерцая все происходившее, увидел его со своего наблюдательного пункта на высоком холме. Он отказался идти в бой вместе с первыми бойцами ранее, но задумал коварный план вступить в схватку в [качестве] резерва. Теперь же он не мог более выносить вида трибуна, жаркого до бойни. [Антала] сам горел [желанием] привести помощь изнуренным маврам, и потому послал за своими войсками, которые он малыми отрядами распределил повсюду средь холмов. Собрав их, он стремительно прорвался сквозь ряды сотоварищей и направился на Маркиана, преследовавшего отряды туземцев через луг. Римлянин был подобен льву, загнанному высоко в горы криками охотников. Бичуя лохматую спину собственным хвостом, словно стрекалом или хлыстом, он пробуждает в себе гнев к борьбе и, рыча, нападает на людей, могучий в [своей] доблести. Вот и трибун не был испуган видом своего врага Анталы, когда они встретились; он бросился вперед с занесенным мечом. Но, прежде чем он добежал, нечестивое копье пробило щит, который он держал для защиты, и широким стальным наконечником застряло в ребрах воина.
Поднялся большой шум, горы завибрировали от громких криков, и битва снова дико разгорелась, ибо паника [варваров] была прекращена. Когда Антала выехал и выказал доблесть, это усилило злобу туземцев и дало новую надежду проигравшим. Снова они дрались в бою. Они сомкнули ряды, образовали клинья и возобновили натиск. Когда он усилил их мощь, перегруппировав их отряды, Антала галопом яростно промчался сквозь ряды своих меченосцев, играя копьем, и налетел на сомкнувшего ряды врага.
Первым противоставшим его ярости был Орн. Он не был отпрыском Ромулова древа. Персия, его мать, взрастила его к войне, но Африка забрала его у его матери, когда он пал под рукой Анталы. Возвысившись над ним, вражеский вождь со всей силой пробил копьем и щит, и своего врага. Сразу несчастный Арсак, приговоренный к недоброй судьбе, вышел навстречу ему. Этого поединщика насильник Антала зарубил крепким мечом, разрубив его тело прямо посередине, там, где висел лук. Его легкие он рассек надвое, когда они еще дышали. Затем, использовав копье жертвы, он ударил им испуганного Малка и, еще ярясь, проткнул тела Артемия и Мавра – человека с мрачным именем, повалив их обоих оружием их же сотоварища.
Зудий, одетый в особенные доспехи, был гораздо смелее прочих. Он не стал садиться на коня, но пошел в бой как пехотный командир и в ликовании рубил вражеские конные отряды. Он сразил Мизанту и Тизеру – Тизера был одним из перебежчиков, а Мизанта носил в прическе перья. Следующим он послал в мир мертвых Сандзина, прервал поступь гордого Амара и затем использовал его меч, чтоб уложить двух братьев – Гарафина и Тилифана. Каждый, умирая, видел смерть другого и горевал о бедном сердце своей матери, последующие годы которой будут омрачены страданием и печалью. Затем с отдаленного холма Сидифан увидел яростного римлянина и отправился с ним переведаться. Направляясь к храброму командиру, разгоряченному бойней, он вел за собой большой отряд [обитателей] Сирта. И в конце концов численное превосходство врагов и их доблесть сокрушили [римлянина], пронзенного брошенным [в него] оружием со всех сторон. Они свалили героя и били его – тысяча вражеских воинов посреди поля боя, и он умер от ран.
Наша армия повернула. Ее знамена были рассеяны по бездорожным пустыням, и ужас заставил наших командиров отступить. Но наш полководец ринулся вперед в сопровождении верных телохранителей и облегчил положение битых товарищей, показав доблесть. Иоанн, могучий боец на мечах, первым пробился сквозь вражьи ряды, ранил Маддена в грудь быстрым, словно молния, дротиком и [навечно] положил на землю вместе
