Маргарита Наваррская - Гептамерон
А когда слуги удалялись, он посылал за капитаном, и они принимались беседовать о поездке своей в Иерусалим, причем престарелый супруг нередко засыпал на середине их разговора. Когда капитан видел, что муж спокойно спит у себя в постели, а сам он сидит тут же, оставшись с глазу на глаз с красивейшей и добродетельнейшей из женщин, от страха и от смущения сердце его всякий раз сжималось, и он порой не мог даже вымолвить слова. Но чтобы красавица не заметила его смущения, он с еще большим жаром рассказывал ей о святых местах, о городе Иерусалиме, где сохранились знаки превеликой любви, которую Иисус Христос питал к нам, людям. И, рассказывая об этой любви, он тщательно скрывал в сердце свою собственную любовь и, глядя на прелестнейшую из женщин, только вздыхал и обливался слезами, которых та даже не замечала. Но видя, сколько благолепия написано на его лице, она сочла его таким праведником, что стала просить его рассказать побольше о своей жизни и о том, какими путями он обрел в своем сердце Бога. Тогда он поведал ей, что был человеком бедным и, чтобы приобрести богатство и почет, женился на некоей женщине, которая приходилась ему близкой родственницей; прельстился же он только ее богатством, ибо она была безобразна и стара и он нисколько ее не любил. А завладев всем ее состоянием, он отправился в морской поход искать счастья и столь отважно дрался, что вернулся оттуда с почестями и славой. Но стоило ему встретить ту, к которой обращены сейчас эти слова, как он стал другим: своими благими речами и живым примером она повлияла на него так, что он изменил свою жизнь и теперь только и думает о том, как, вернувшись домой из похода, он повезет ее с мужем в Иерусалим. И он будет надеяться, что ему простятся его былые грехи, которых он отныне никогда уже больше не повторит. И хоть жена его до сих пор еще не простила, он непременно постарается с ней примириться. Рассказ его произвел сильное впечатление на молодую даму, особенно же была ей радостна мысль о том, что именно она послужила причиною обращения этого человека к Господу и к святой вере. И до самого дня его отъезда капитан продолжал бывать у них по вечерам и подолгу беседовал с нею, так и не смея открыть ей свою любовь. И он подарил ей распятие и изображение скорбящей Божьей Матери и просил, чтобы, глядя на них, она каждый день его вспоминала.
Настал день отъезда, и, простившись со старым дворянином, который уже начинал дремать, капитан стал прощаться с той, кого он любил. Но даже и тогда, когда он увидал на глазах ее слезы, вызванные добрым чувством, которое она питала к нему, он все равно не решился открыть ей свою любовь. Сам же он едва не лишился чувств; прощаясь с ней, он заливался слезами и едва не упал к ее ногам, причем казалось, что не только глаза его, но все тело источает слезы. И так вот, не проронив ни слова, он уехал и этим несказанно поразил молодую даму, ибо такого странного проявления горя она никогда не встречала. Однако своего мнения о нем она от этого нисколько не изменила и спокойно напутствовала его молитвами и полными доброты словами. А месяц спустя, вернувшись однажды домой, дама эта застала у себя незнакомца, который передал ей письмо капитана и попросил прочесть его непременно наедине. Посланный рассказал ей, что проводил капитана в далекий путь, что тот уезжал, полный решимости послужить своему королю и христовой вере, и что сам он вернулся в Марсель, чтобы там устроить некоторые дела капитана. Дама отошла к окну и распечатала письмо: два листа бумаги были исписаны с обеих сторон. И вот что там было написано:
Так долго чувства я в душе таил,Что скрыть их доле не хватает сил,И если не дадут мне опасеньяИзлить их, смерть одна – мое спасенье.Я так всегда робел перед тобой,Смущался и молчал. И вот – судьбойСюда заброшен. И теперь, в изгнаньеИ в тишине, рождается признанье.И должен я открыться иль сойтиВ могилу – нет мне третьего пути:Мне жизнью не дано распоряжаться.Слова пришли – они в письмо ложатсяИ обещают мне, что, хоть сейчасНе суждено мне видеть милых глаз,Которые навек меня пленилиИ в жизни все собою заслонили,Они, слова, найдут их, – все, что тутСейчас пишу я, те глаза прочтут.Услышь меня, пойми: с собою в спореСегодня я, и безысходно горе.А ведь не раз мне думалось сперва,Нужны ли эти глупые слова,Которые в разлуке лишь роятся,А при тебе робеют и боятся;Не лучше ль, их оставив взаперти.Себя убрать мне с твоего пути?Чтоб больше здесь не быть тебе докукой,Смирюсь я даже с вечною разлукой.Но мысль свою додумать я хочу:Вдруг смертью я тебя же огорчу?И сам уже заранее жалеюЯ ту, чья скорбь мне смерти тяжелее.Не я ль тебе поклялся – коли живОстанусь я, поход свой завершив, —Сюда вернуться прежним, верным другомТвоим и увезти тебя с супругомТуда, куда давно стремится он,В места святые, на гору Сион?Но если буду поглощен могилой,Расстанешься и ты с мечтою милой,Тебе краев далеких не видатьИ не изведать Божью благодать.Нет, жить я буду – жди меня спокойно,К тебе вернусь я, чуть утихнут войны;Пусть смерть сладка, пусть славен мир иной,Здесь жить я буду для тебя одной.А чтобы выжить, я без промедленьяИзбавить должен сердце от томленья.Пускай же страсть, что кровь мне горячит,Летит к тебе и сердце облегчит,И пусть его не мучит, не тревожит, —Оно с тревогой справиться не может.Слова мои, ответьте мне скорей,Готовы ль вы стучаться у дверей.Чтоб громко о любви моей великойЕй прокричать? Иль тенью вы безликойОстанетесь, бессильные в мольбе?Скажите ей хотя б о худобеМоей, о том, что, распаленный светомОчей ее, я высох, стал скелетом…Но может жизнь вдохнуть в меня она.Не ваша, о слова мои, вина,Что так бедны, и жалки вы, и хилы,Не передать вам, видно, дивной силыЕе сияющих спокойных глазИ голоса, ласкающего нас.Шепните ж ей, как часто я, влюбленный.Оторопев, стоял пред ней смущенныйИ в умиленье тихом слезы лил;Как вечерами с нею говорилО том, о сем, и что ни слово – промах!Я слов не узнавал давно знакомых.Не раз хотелось душу мне излить,А я сбивался и, теряя нить,О звездах речь вел, впутывал в беседуКассиопею или Андромеду.И вот опять доверился словам…Но знаю, нет, не доводилось вамРассказывать о несказанной муке;Не родились еще на свете звукиПод стать тому, чем сердце смущеноСейчас, – и вы бессильны все равноИзмерить глубь тоски моей великой.Так малой хоть довольствуйтесь толикойСкажите: «Чтоб тебе не досаждать,Готов он был терпеть и долго ждать,Таясь, и так, в любви неистребимой,Жить перед Богом и перед любимой».Любовь моя чиста, – не оттого льВсе радостнее горе мне и боль?Она ведь дар, а если счастье длится,То можно ль им с другими не делиться?Пускай же всюду с нынешнего дняУзнают люди правду от меня.И прав я буду, Бог тому свидетель,Люблю я ту, чье имя добродетель!Нет, осуждать им надо бы того,Кто не увидел счастья своего,Того, кто слеп, а мне мое открылось;Оно – любовь, что в сердце воцарилась.Оно – без мысли тайной, без тщеты,В нем то, к чему сама стремишься ты.Оно тебя ничем не опорочит,Поблажек и наград оно не хочет.Так честью я твоею дорожу,Что если сам ее не пощажу,Себя же истерзаю я упреком –Тогда уж лучше смерть в краю далеком.Твои преображаются черты:Чем праведней, тем совершенней ты.Мне мило все, что есть в тебе благого.Так как же я хотеть могу другого?Иным порой не терпится утехИскать в безумствах, – верь, я не из тех.Люблю любовью ровной, неизменнойЯ ту, кому нет равной во вселенной,И в мире перед этой красотойНе устоит ни ангел, ни святой.Но если ни любви, ни пониманьяМне не дождаться, то хотя б вниманьяИ уваженья удостой того,Кто стал слугою чувства одного,В ком все другие помыслы убиты, —Надежней не найдешь себе слуги ты.Но если в этом ты откажешь мне,То знай, что счастлив буду я вполне,Любовь свою тая; не докучаюТебе ничем я и навек вручаюТеперь свой жребий твоему суду:Я на алтарь любви его кладу.И если жизнь в сраженье сохраню я,Вернувшись, снова голову склоню я,А если мне не свидеться с тобой,Грустить ты будешь над моей судьбой.Пускай же волн поток неукротимыйУносит вдаль, все дальше от любимой.Простор морской давно меня зовет.А сердце ничего не признает;Оно не хочет по свету скитаться,Оно к тебе вернется, чтоб остаться.Ах, если бы взамен могла ты датьЧастицу своего! Как благодать,Я б принял дар твой и увез с собоюИ с ним бы выходил навстречу бою.Но только, знаю, не бывать тому.Ну что же, будь что будет, – все приму.Моя отныне нерушима воля.А чтоб ты в том не сомневалась боле,Посланец мой вручит тебе сейчасВот этот драгоценнейший алмаз.Эмблему твердости и постоянства,И в море дальнем, бороздя пространства.Задумавшись над вековечной тьмой,Я счастлив буду, если камень мойСиянием украсит перст прекрасныйИ скажет: «В путь он ринулся опасный,Он испытать решил себя в бою,Чтобы потом, на родину своюС победой воротившись из сраженья,Твое он мог снискать расположенье».
Дама прочла письмо от начала до конца. Любовь капитана несказанно ее поразила, она ведь о ней даже не подозревала. И, разглядывая подаренный ей драгоценный камень в черной эмалевой оправе, она была смущена и не знала, как с ним поступить. Она думала об этом всю ночь и очень обрадовалась, узнав, что ей не надо будет писать ответа, ибо посланец уже уехал. Да она и сама уже решила, что у этого дворянина и без того достаточно всяких огорчений и хлопот и не следует умножать их посланием, в котором она все равно не может сообщить его господину ничего утешительного, и почла за благо помедлить с ответом до возвращения самого капитана. Но как же ей поступить с драгоценным алмазом? Она ведь привыкла носить только украшения, которые дарил ей муж. И благонамеренность подсказала ей воспользоваться этим кольцом, чтобы успокоить голос совести, неотступно мучивший капитана. Она послала одного из своих слуг к несчастной супруге капитана и вручила ему следующее письмо к ней, будто бы написанное некоей монахиней из Тараскона[61]:
