Гасьен де Куртиль - Мемуары

На следующий день я все сделал так, как мы договорились, и так как ее муж не мог смириться с идеей увидеть распродажу собственной мебели, он поймал меня на слове. Я упросил Атоса соблаговолить одолжить мне его имя для этого дела, мне передали расписку, и мы прожили всю зиму в довольно добром согласии, муж, жена и я.

/Муж одурачен и доволен./ Когда три месяца подходили к завершению, муж умолял меня попросить новой отсрочки у моего друга, потому что он не был еще в состоянии расплатиться. Его жена требовала от меня сказать ему, что Атос нуждается в своих деньгах, дабы нагнать на него страху и прижать его еще теснее; но я счел, что не следовало так подступать к нему с ножом к горлу, он и так уже достаточно потрепан. Вскоре должна была начаться кампания, она давала прекрасный предлог для того, что хотела от меня его жена. Однако я призвал ее прислушаться к голосу разума, и мы сделались лучшими друзьями на свете, муж и я, поскольку я сказал ему, что по моей просьбе Атос охотно подождет до нашего возвращения из армии.

Часть 3

/Политика Кардинала./ Испанцы, у кого был взят Аррас под носом их Генерала, и потерявшие в той же Провинции еще несколько городов большого значения, боялись, как бы те, что у них остались, не замедлили бы подвергнуться той же участи; а так как они рассудили, что завоевание Королем Эра не поведет ни к чему иному, как к его приближению к приморской Фландрии, они старались не только передать свое беспокойство Англичанам и Голландцам, но еще и привести себя в такое состояние, чтобы все отобрать назад. Им нетрудно было преуспеть в мнении Англичан, потому что эта Нация во все времена была настроена против нашей, и, кажется, ее неприязнь еще увеличилась с некоторого времени; но Кардинал де Ришелье, никогда не ждавший, пока что-то совершится, чтобы потом туда вмешиваться, настолько хорошо принял собственные меры, что эта Нация не могла вмешиваться в дела других, потому что была достаточно обременена распутыванием своих. Она сделалась нетерпимой к секретному покровительству, оказываемому ее Королем Католикам его Королевства, и к тесной связи, существовавшей тогда между этим Принцем и Людовиком Справедливым, на сестре которого он женился. Эта Принцесса была красива, обладала совершенно очаровательным характером и привлекала множество людей ко Двору Короля, ее мужа, вопреки нравам Англичан, обычно уверенных в том, что есть нечто от рабства и низости в ухаживаниях, проявляемых к их государю; это обращало все дела еще более подозрительными в глазах тех, кто хранил в сердце ту независимость и ту свободу, к каким их Нация расположена превыше всех других Наций в мире.

Препятствие, поставленное Кардиналом де Ришелье с этой стороны против намерений Испанцев, состояло в том, что он разжигал огонь, вместо того, чтобы его гасить. Политика, обычное основание всех действий Министров, требовала этого от него в ущерб благотворительности. Ведь благотворительность — добродетель, не только неизвестная больше при всех Дворах, среди Куртизанов и Политиков, но и частенько называемая многими химерой, хотя никто ее не порицает, напротив, каждый пользуется любым случаем для превознесения ее до седьмого Неба. Испанцы, быстро разобравшиеся в том, что они тяжело ошибутся, если понадеются на какую-то помощь с этой стороны, и признав то же самое со стороны Голландии, где интересы Фредерика Анри Принца д'Оранж, Стадхаудера и Генерального Адмирала этого Государства, вступали в противоречие их удовлетворению, возложили отныне полное доверие лишь на их собственные силы, поддержанные их же ловкостью.

/Борьба против Высшей Знати./ Власть, так сказать, абсолютная, какую Кардинал де Ришелье приобрел при дворе, во всякое время порождала большое число завистников, особенно среди Высшей Знати, потому что, возвышаясь над ними, он умело втягивал Короля и Государство в свои дрязги. Этот Принц, кто был так же добр, как мало прозорлив, с удовольствием видел, как под предлогом установления Верховного могущества в его Королевстве мало-помалу губил всех способных воспротивиться ему их влиянием и их благоразумием. Я говорю благоразумием, потому что, каким бы ни казалось парадоксом желать быть благоразумным и в то же время противиться воле своего Принца, тем не менее, когда высшая воля только и делает, что опрокидывает законы Государства, часто случается, что большую услугу оказывают своему Государю, противясь ему со всем должным к нему почтением, чем соглашаясь с ним из духа трусости и раболепия. Вот так Парламент Парижа часто делал предостережения Его Величеству в деликатных обстоятельствах; иногда какие-то из них были с успехом выслушаны, тогда как другие были отвергнуты, потому что случалось, как почти всегда, — те, кто их делал, вместо привнесения в них надлежащего почтения, позволяли себе увлечься или своей страстью, или же своими интересами.

Испанцы, не столько полагаясь на их собственные силы, сколько пытаясь еще растравить зависть, царившую в нашем Государстве, отправили тогда ко Двору доверенного человека по имени… (Мы не пытались отыскать имена, вместо которых Мессир д'Артаньян счел своим долгом оставить пробелы в его манускриптах. Так как понимание текста от этого нисколько не страдает, а розыски, может быть, оказались бы тщетными в определенных случаях, мы предпочли повсюду уважать сдержанность (или изъяны памяти) Капитана Мушкетеров) под предлогом сделать там несколько предложений по примирению. Кардинал де Ришелье, правивший почти с такой же абсолютной властью, как сам Король, охотно отказал бы ему в паспорте, необходимом, чтобы туда попасть, если бы не боялся, что народ за это на него озлобится. Он знал, что народ очень быстро утомляется от войны, потому что именно в такие времена он наиболее отягчен податями; и он не упустит случая сказать, — если тот желает ее продолжать, значит, он скорее служит своим личным интересам, а не интересам Нации в целом. Однако они не сказали бы правды, когда бы говорили таким образом; поскольку, если уж говорить всю правду, то давно уже дела Франции не находились в таком добром состоянии, в каком они были тогда. Ее армии со стороны Германии действовали великолепно вплоть до самого Рейна; они взяли Бризак и захватили весь Эльзас. В Италии — Пиньероль, и во Фландрии — Аррас. Его домогательства не произвели ни малейшего эффекта в Португалии и Каталонии, если все-таки мы не должны скорее сказать, что произошедшее там имело еще более важные последствия, чем все случившееся в других местах. Это Королевство и эта Провинция восстали против Испанцев; одно отошло под господство Герцогов де Браганс, заявивших на него права законных наследников, другая — под покровительство Франции, введшей туда гарнизоны.

/Герцог де Буйон замышляет заговор./ Кардинал, взбунтовав эти Государства против их прежних Мэтров, указал им дорогу, по какой они должны были следовать, если они уже не догадались об этом сами; и тот, о ком я недавно упомянул, едва прибыв ко Двору, секретно встретился там с Герцогом де Буйоном. Этот Принц всегда имел секретные связи с Испанией, хотя был рожден Французом и имел еще и обязательства перед Королевством, возложившим на его голову корону, какую он носил. Он ее унаследовал от своего отца, а тот сам получил ее от Генриха IV, женившего его на наследнице де ла Марк, кому принадлежали Герцогство Буйон и княжество Седан. Король сделал для него еще и много больше. Его Величество поддерживал его своим покровительством в обладании этим Княжеством, в ущерб Месье де ла Буле, к кому оно должно было законно перейти, поскольку он женился на сестре этой Принцессы, умершей, не оставив своему супругу детей. Но так как непременно, становясь Государем, меняют и свое поведение, все его огромные обязательства исчезли при виде той зависти, какую возбуждало к нему положение его Страны. Он нисколько не сомневался, что она представляет собой удобство для Франции, поскольку является ключом к этому Королевству; придет время, и от него потребуют возврата того, что ему не принадлежало, и, выражаясь ясно, он должен рассматривать себя всего лишь, как человека, кому доверено наместничество, и вскоре его принудят, помимо его воли, отдать в нем отчет.

Вот какова была причина секретных сношений Месье де Буйона с Испанцами. Он надеялся, что при их посредстве он сможет удержаться в своей новой Стране, а при необходимости получить гарнизоны для его замков Буйон и Седан. Первый считался неприступным в те времена, когда не знали еще, как следует осаждать крепость, и когда войну вели совсем иначе, чем сегодня. Второй был очень надежен или, по меньшей мере, славился такой известностью, хотя, по правде сказать, был менее крепок, чем о нем заявляли. Король, конечно же, подозревал, что Месье де Буйон не был ему слишком верен; но так как дела окружали его со всех сторон, он был убежден, что должен притворяться и не придавать этому значения, тем более, он думал, что Герцог делал все это из осторожности. В самом деле, все прошлые договоры до настоящего времени заключались лишь тогда, когда его собирались атаковать, и так как Король не имел никакого резона делать это в данный момент, он уверился, что должен продолжать по-прежнему до тех пор, пока обстоятельства не позволят ему разразиться неудовольствием к его поведению.