Новые забавы и веселые разговоры - Маргарита Наваррская
Так говорила презренная в то время, как брат ее переживал те же муки. Отвращение мешает мне приводить их проклятые и развратные оправдания.
Не это является задачей моей — целью своей имею изобразить и изобличить мерзость порока, а не его защиту. Итак, скажу только, что после разного рода колебаний последовали они обычаю, установленному погаными языческими богами Юноной и Юпитером. Они продолжали гнусные свои наслаждения, ни в ком не возбуждая подозрений. Так что, хоть и заставали их порой на одной постели целующимися у всех на глазах, или удалялись они в лес и другие уединенные и безлюдные места, кто бы когда подумал об этого рода близости! Тем не менее небо, не пожелавшее долее терпеть этого ужасного и кровосмесительного прелюбодеяния, позволило прислужнице застичь их однажды за делом. Она тысячу раз перекрестилась и закрыла глаза, дабы не видеть вещи, столь отвратительной, и, не желая тотчас же разносить о замеченном, она ограничилась тем, что в частной беседе указала хозяйке своей на великое преступление, ею совершаемое, и великий позор, могущий произойти в случае обнаружения всего этого.
Доралиса, вместо того, чтобы с благодарностью принять предостережение, поступила с ней каким только можно вообразить себе унизительным образом: ибо оскорбив ее словами, еще очень сильно побила ее, а потом дала ей расчет. Женщина, возмущённая обидой, полученной в обмен за добро, тайно уведомила Тимандра о причине, побудившей его супругу выгнать ее из дому, и советовала ему за ней присматривать, ибо, несомненно, брат ее бесстыдно пользовался родной сестрой. Муж, весьма изумленный таким сообщением, не знал ни что ему сказать, ни что делать. Сначала хотел он им отомстить без всякого рассуждения, так сильно владело душой его желание мести, потом, однако, представив себе, что все это могло быть просто клеветой, он, затаив свою боль, стал так настойчиво следить за поступками жены и шурина, что не мог не проникнуться слишком большой уверенностью в действительности их кровосмесительного разврата. Любовь, питаемая им к жене, соединенная с некоторыми усвоенными им соображениями о том, что все это могло быть неправдой, хотя бы он и наблюдал все возможные обнаружению приметы, сделали то, что он удовольствовался тем, что отказал шурину от дома. Большая кротость в муже, которому нанесли столь тяжкую обиду. И вот наши влюбленные лишены возможности видеться, к великому обоюдному неудовольствию. Доралиса, притворяясь добродетельной женщиной, спрашивает у мужа, какую причину он имеет для вражды к брату, что отказал ему от дома. Тимандр обличает тогда их отвратительный разврат и говорит о справедливом гневе, который он должен бы к ним питать, не предпочти он кротость мести; обещает все забыть, если она захочет вести лучший образ жизни и умолить Бога о прощении столь страшного и омерзительного прегрешения, не то принудят его применить к ним заслуженное ими наказание. Она, слушая рассуждения мужа, стала горько плакать. Уста ее произнесли затем жалобы и сожаления, смешанные со столь страшными клятвами, что способны были заставить Тимандра поверить противности того, что было ему известно, не овладей безраздельно душой его ревность. Люди, вошедшие уже в возраст, любовным огнем пылают не так, как молодые, но зато они много ревнивей. Малейшее подозрение остается у них в мозгу, и можете себе представить, насколько сильно отпечатлелась вещь, виденная собственными глазами. Он кончает тем, что наотрез отказывает допустить Лизарана вернуться в этот дом, и клянется, что, если здесь его увидит, плохо им придется. В то время как происходило все это, Лизаран вернулся к отцу, ничего не знавшему о всех этих семейных неприятностях. Он стал проводить дни и ночи в муках о том, что лишен возможности видеть предмет отвратительной любви своей. С другой стороны, и она была истерзана самой ужасной тоской и горем столь тяжким, как только можно вообразить себе. Поистине, не будь они в такой кровной близости, можно бы им еще извинить безумие их страсти, ибо она была одной из совершеннейших красавиц, каких я только видел, он же один из прекраснейших дворян, каких кто-либо когда встречал. Однако, вспомнив об ужасном их пороке, я принужден удивляться, как мог Всевидящий так долго выносить подобное злодейство, не покарав его. Как велико долготерпение его, если столько времени ожидает раскаяния грешников, столь упорствующих в скверне своей.
Когда Лизаран прожил несколько месяцев у отца, желание увидеть сестру не позволило ему выносить дальнейшую разлуку, не послав ей о себе вестей при посредстве письма, составленного в таких выражениях:
«Лишенный радости видеть вас, я испытываю смертные муки. Если долго еще принужден буду жить вдали от прекрасных очей ваших, вы понесете потерю, которую вам никто никогда не возместит. Средство к сохранению моей жизни — предоставить мне возможность переговорить с вами об избавлении вас от заточения, которому вы подвергнуты, меня — от терзаний этой разлуки. Приложите к тому все возможные для вас средства, дорогая сестра моя, если желаете спасти спокойствие свое и жизнь, от вашего лишь лицезрения зависящую».
Написав и запечатав это письмо, он отдал его отцовскому слуге, которому вполне доверял. Человек этот, наученный тому, что ему следовало делать, прибыл однажды под вечер в замок Тимандра, притворяясь, что пришел не из дома тестя, а из другого места. Его хорошо приняли, не подозревая о его поручении. Вечером он передал это письмо Доралисе, которая, прочитав его, не пожелала ответить чем-либо, кроме приглашения брату прийти попоздней, на следующий день к ней в дом, через садовую калитку, которая будет отворена и где она будет его ждать. Слуга этот, простившись поутру с Тимандром и его супруге»; не имея никаких сведений о распутстве брата и сестры, возвратился в дом своего хозяина, где и передал Лизарану, что сообщила ему сестра. Тот, услыхав такую новость, садится на коня и приезжает в тот же вечер к месту, где ждала его сестра. Обнявшись и утолив развратные желания свои, они стали обсуждать совместно, какие им избрать средства, чтобы достичь большей свободы предаваться наслаждению. Решено было, что на следующий день она возьмет все свои драгоценности и когда потом, вечером, все лягут, он усадит ее за седлом и увезет ее в какую-нибудь провинцию, где они могли бы спокойно провести остаток дней своих. Предприятие, исполненное такой же дерзостью, как и беспорядочные их желания. Близилось время получения возмездий страшному их прелюбодеянию. Божественное правосудие, идущее неслышными стопами, уже простерло над ними железную десницу свою.
Они сделали, как решили, и путешествие, предпринятое на другой день мужем в один из городов той области,
