Сёсан Судзуки - Японская новелла
— Это не так?
— Да нет, я не могу назвать его плохим человеком...
Однако я почувствовал, что жена не слишком жалует этого Кусибэ. Зачем же она вышла за него замуж? Я готов был простить ей измену, но мне было нестерпимо слушать, как она пытается оправдать в моих глазах этого негодяя.
— Неужели ты сможешь заставить нашего ребенка называть этого типа отцом?!
— Зачем ты так?
— Не смей его защищать!
Еще до того как я на нее закричал, жена закрыла лицо рукавом, и я увидел, как у нее вздрагивают плечи.
— Какая же ты дура! С тобой даже умереть спокойно нельзя!
Вне себя от гнева, я бросился в свой кабинет, даже не оглянувшись на жену. Там над притолокой висел пожарный багор с рукояткой, выкрашенной черным и красным лаком. У кого-то я уже видел точно такой багор... Пытаясь вспомнить, у кого именно, я очутился вдруг уже не в кабинете, а на дорожке, идущей вдоль живой изгороди.
Начинало смеркаться. Посыпанная шлаком тропинка была мокрой то ли от дождя, то ли от росы. Все еще не остыв от гнева, я шел широким шагом, но живая изгородь не кончалась.
И тут я проснулся. Жена и ребенок по-прежнему безмятежно спали. Небо за окном уже стало светлеть, и откуда-то с дальних деревьев доносилось щемящее пение цикад. Я попытался снова заснуть, опасаясь, что иначе назавтра (вернее, уже сегодня) встану с тяжелой головой. Но уснуть мне не удавалось, и я во всех подробностях вспомнил свой давешний сон.
В этом сне, как ни грустно, жене моей досталась неблагодарная роль. Что касается S., то, пожалуй, в жизни он такой же, каким мне привиделся. А я... По отношению к жене я проявил себя самым настоящим эгоистом Если у меня такой же характер, как у моего двойника из сновидения, то я попросту чудовищный эгоист. Оснований же считать, что я не похож на своего двойника, у меня нет.
Для того чтобы, во-первых, уснуть, во-вторых, избавиться от болезненных уколов совести, я проглотил полграмма адалина и снова погрузился в крепкий сон...
КАРМЕН
Когда же это было? До русской революции или уже после? Кажется, все-таки после. Да нет, определенно после, потому что я запомнил каламбур, отпущенный Данченко33 в моем присутствии.
Дело было душным, дождливым вечером. Господин Т., театральный режиссер и мой приятель, стоя на балконе Императорского театра со стаканом газированной воды в руке, беседовал с Данченко — слепым поэтом с льняными волосами.
— Видно, таково веление времени, — заметил господин Т., — если русская опера приехала в далекую Японию.
— На то они и большевики, — откликнулся Данченко, — чтобы пропагандировать большое искусство.
В тот вечер, пятый с начала гастролей, давали оперу “Кармен”. Я был без ума от Ирины Бурской, исполнительницы главной роли. Большеглазая, с чуть вздернутым носиком, она покоряла всех чувственностью и силой страсти. Я с нетерпением ждал, когда она выйдет на сцену в костюме Кармен. Но вот поднялся занавес, и перед нами появилась не Ирина, а какая-то другая певица — носатая, с водянистыми глазами и невыразительным лицом.
Мы с господином Т. приуныли.
— Как жаль, что нынче Кармен поет не Ирина! — вздохнул я.
— Я слыхал, что сегодня она взяла выходной, — откликнулся господин Т. — На это есть причина, причем весьма романтического свойства.
— Что ты имеешь в виду?
— Третьего дня в Токио приехал какой-то русский князь, из бывших, — он кинулся сюда вдогонку за Ириной. Однако с некоторых пор у нее появился другой покровитель — коммерсант из Америки. Узнав об этом, князь с горя повесился у себя в номере.
Слушая господина Т., я припомнил одну сцену, свидетелем которой оказался накануне. Поздно вечером в своих гостиничных апартаментах Ирина, окруженная множеством гостей — мужчин и женщин, — раскладывала карты. Одетая в черное с красными оборками платье, она гадала на цыганский манер. Улыбнувшись господину Т., Ирина неожиданно предложила:
— Хотите, я вам погадаю?
Должен признаться, что сам я ни слова не понимаю по-русски, за исключением “да”, поэтому мне переводил господин Т., который владеет двенадцатью иностранными языками.
Раскинув карты, Ирина сказала:
— Вы счастливее, нежели он. Вам удастся жениться на той, кого вы любите.
Местоимение “он” относилось к русскому господину, который стоял подле Ирины, беседуя с кем-то из гостей. К сожалению, я не запомнил ни его лица, ни того, как он был одет. Помню только, что в петлицу у него была воткнута гвоздика. Быть может, это и был тот несчастный, который повесился, поняв, что Ирина разлюбила его...
— Значит, сегодня мы ее не увидим
— Не пойти ли нам отсюда куда-нибудь выпить по рюмочке? — Господин Т., разумеется, тоже принадлежал к числу поклонников Ирины.
— Может быть, все-таки останемся на следующее действие?
Скорее всего упомянутый мною разговор с Данченко произошел как раз в антракте перед вторым действием.
Следующий акт оказался не менее скучным, чем предыдущий. Однако не прошло и пяти минут после того, как мы уселись на свои места, как в ложу, находящуюся напротив нашей, вошло человек пять или шесть иностранцев во главе с Ириной Бурской. Опустившись в кресло в первом ряду, она, обмахиваясь веером из павлиньих перьев, с невозмутимым спокойствием стала смотреть на сцену. Но этого мало — по ходу действия она оживленно переговаривалась и даже смеялась со своими спутниками (в числе коих, надо полагать, был и ее американский покровитель).
— Смотри: Ирина!
— Вижу.
Мы так и не покинули своей ложи до самого конца оперы, когда Хосе, сжимая в объятиях мертвую возлюбленную, рыдает “Кармен! Кармен!” Разумеется, все это время мы смотрели не столько на сцену, сколько на Ирину — эту русскую Кармен, которой, как видно, совсем не было дела до того, что из-за нее погиб человек.
* * *Спустя дня два или три мы с господином Т. ужинали в ресторане. Наш столик находился в самом углу зала.
— Интересно, ты обратил внимание, что после того вечера у Ирины забинтован безымянный палец на левой руке? — спросил меня господин Т.
— Да, в самом деле, припоминаю.
— В тот вечер, вернувшись в гостиницу, Ирина...
— Погоди! Не пей! — воскликнул я, перебивая его. Несмотря на тусклое освещение, я заметил в бокале приятеля перевернувшегося на спинку маленького майского жука. Выплеснув на пол вино из своего бокала, господин Т. со странным выражением лица продолжал:
—...разбила о стену тарелку, взяла в руки осколки вместо кастаньет и, не замечая, что из пальца течет кровь...
— Пустилась в пляску, словно Кармен?
В этот миг седовласый официант, которому не было дела до охватившего нас волнения, невозмутимо поставил перед нами тарелки с лососиной.
КОММЕНТАРИИ
1 “Банкноты погребальных денег” — золотые и серебряные круглые бумажки, имитирующие металлические деньги.
2 Даос — последователь даосизма, учения о Дао — Пути, возникшего в Китае в VI—V вв. до н. э.
3 И — старинная китайская денежная единица большого достоинства.
4 Люйцзу — один из восьми знаменитых даосских мудрецов Древнего Китая.
5 Тао Чжу — знаменитый китайский богач.
6 “Винные черви” — Пишется двумя иероглифами, первый из которых — вино, второй — червь, а также — чувство. Обычно ими обозначается слово пьяница. Здесь использована игра слов.
7 Цао Цао (154—220) — знаменитый китайский полководец
8 Сутра Лотоса (санскр. “Садхарма Пундарика Сутра”) — священная сутра секты Нитирэн.
9 Идзуми-сикибу — выдающаяся поэтесса эпохи Хэйан (976— 1034).
10 “...был он родным сыном дайнагона Митицуны...” — Фудзивара Митицуна (954—1021). Дайнагон — одна из высших правительственных должностей.
11 “...не соблюдал ни Трех Заповедей, ни Пяти Запретов” — В основе буддийских морально-этических принципов лежат Три Заповеди — слово, дело, мысль — и Пять Запретов — убийство, воровство, прелюбодеяние, ложь, пьянство.
12 Брахма — один из трех высших богов религии брахмаизма и индуизма. Бог — творец вселенной.
13 Индра — один из великих богов ведической религии, Царь богов, Бог-воин, Бог-громовержец.
14 Бодхисаттва — достигший первой ступени просветления на пути превращения в Будду.
15 Эсин (942—1017) — глава-настоятель секты Тэндай.
16 Нирвана — достижение полного блаженства и полного просветления.
17 Царица Мая — мать Будды.
18 Дхарма — установление, образец, которому нужно следовать.
