Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 2. Гл. XLI – LXXX.
– Долго же ты спишь! – воскликнули девушки, завидев Баоюя. – Наше общество не собиралось чуть ли не год, и за это время никого не посетило вдохновение! Скоро праздник Начала весны, все рождается вновь, хорошо бы и нам возродиться!
– Наше общество было создано осенью, потому и увяло, – промолвила Сянъюнь. – Ныне, когда все встречают весну, надо его оживить, пусть вновь расцветет. К тому же у нас есть чудесное стихотворение «Песнь о цветах персика», и я предлагаю название нашего общества «Бегония» заменить на «Цветок персика». Что скажешь на это?
– Вполне одобряю, – кивнул Баоюй и взял листок со стихотворением.
– А сейчас давайте пойдем к Ли Вань в деревушку Благоухающего риса и посоветуемся, как возродить наше общество, – сказали девушки.
Все вместе они направились в деревушку Благоухающего риса, и Баоюй читал стихотворение на ходу:
Персика цветы за шторой, – там,Где восточный ветер лаской веет;Персика цветы за шторой, – здесь,Где служанка, сон сгоняя, млеет…Там, за шторой, – персика цветы,Здесь, за шторой, – я и все подруги.Девушки и персика цветыЛьнут друг к другу, нежась на досуге…Шторы так и сбросил бы с окнаВетер, слыша наши разговоры,Просятся цветы из сада к нам,Но они открыть не в силах шторы.Там, за шторой, – персика цветы:Расцветают, как и прежде, дружно.Здесь, за шторой, – им не пара мы,Ибо не цветем, а лишь недужим…Если бы нас поняли цветы,То и погрустили б с нами вместе,И за штору ветер бы проникИ принес нам радостные вести.Штор тогда б раздвинулся бамбук,Горница б наполнилась цветами,К нам пришла б весна во всей красе!..…Только грусть не разлучится с нами…Дом уныл, лишайником порос,В пустоте теряются ворота,У перил грустит в закатный часОдинокий и печальный кто-то…При восточном ветре слезы льетКто-то одинокий на перила,И украдкой персика цветокК юбке прикасается пугливо…
Всполошились персика цветыИ смешались с нежною листвою,У цветов румяны лепестки,А листва прельщает бирюзою.Но от взоров прячутся стволы,Десять тысяч их – и все в тумане,Все ж на стенах терема ониОставляют отблеск свой багряный…
Пряха шелк небесного станкаМне как весть счастливую прислала;Зарумянюсь, отойдя от сна,На своей подушке из коралла…[174]После из душистого ручьяВ золотой несет служанка чашеПерсиковых, нежных вод настой,Чтобы лик мой был милей и краше[175].Но зачем мне эта красота?Что мне свежесть, щек омытых алость?Яркий лик присущ цветам, а мнеТолько слезы проливать осталось!..Мне возможно ль персика цветокУподобить, если плачу горько?Чем я дольше плачу – он пышней,И ему не жаль меня нисколько!Но когда влажны мои глаза, —На цветок взгляну – слеза слетает,Выплакала б слезы до конца,Да цветы, к несчастью, увядают……Лишь на миг короткий приглушатМуку бесприютности сердечной, —И тотчас с ветрами улетят,Оставляя в жизни тусклый вечер…Пусть кукушка закукует вновь…Нет весны, и в мире одиноко.Тишина. За шторою окнаЛунное лишь не сомкнется око!
Баоюй прочел стихотворение, но громко выражать восторга не стал, а в задумчивости устремил взгляд куда-то вдаль. Хотелось плакать.
– Откуда у вас эти стихи? – спросил он.
– А ты догадайся! – улыбаясь, ответила Баоцинь.
– Конечно же, их написала Фея реки Сяосян, – сказал Баоюй.
– Вот и не угадал, – засмеялась Баоцинь. – Эти стихи сочинила я.
– Не верю, – засмеялся Баоюй.
– Значит, плохо разбираешься в поэзии, – заметила Баоцинь. – Ведь и Ду Фу не всегда одинаково пишет. Что, например, общего в строках: «Когда хризантема опять расцветает, я плачу, как в прежние дни», «Пурпуром пышным слива цветет под дождем» или «Кувшинок зеленая длинная нить под ветром в воде поплыла»? Ничего.
– Пожалуй, ты права, – ответил Баоюй. – Уверен, что старшая сестра не позволит тебе писать такие скорбные строки. Да и сама ты не станешь писать ничего подобного, хоть и обладаешь талантом. Наверняка стихи эти сочинила сестрица Дайюй в минуту грусти.
Все засмеялись. Они не заметили, как добрались до деревушки Благоухающего риса и, едва войдя в дом, показали стихи Ли Вань. Стихи ей очень понравились.
Они посидели немного, а перед уходом уговорились на следующий день, во второй день третьего месяца, собраться и изменить название общества. Главой общества решено было назначить Дайюй.
И вот утром, сразу после завтрака, все собрались в павильоне Реки Сяосян и первым долгом решили определить тему для стихов.
– Пусть каждый напишет стихотворение из ста строк о цветах персика, – предложила Дайюй.
– Не годится, – возразила Баочай. – О персике много писали, и, кроме подражания, у нас ничего не получится. Лучше придумать другую тему!
– Пожаловала тетушка, приглашает барышень, – доложила служанка.
Все вышли, поклонились супруге Ван Цзытэна, немного поговорили, затем поели, прогулялись по саду и, лишь когда настало время зажигать лампы, разошлись.
Следующий день был днем рождения Таньчунь. Юаньчунь прислала евнухов с подарками. Но о том, как праздновали день рождения Таньчунь, мы рассказывать не будем.
После обеда Таньчунь надела парадное платье и отправилась поклониться старшим.
– Мы не вовремя задумали открывать наше общество! – говорила Дайюй сестрам. – Ведь у Таньчунь – день рождения! Угощения и спектаклей не будет, но все равно придется пойти вместе с нею к старой госпоже и там пробыть до конца дня. Так что времени на стихи не останется!
Посоветовавшись, решили собрать общество на пятый день месяца.
Пришло письмо от Цзя Чжэна, и матушка Цзя, когда Баоюй пришел к ней справиться о здоровье, попросила прочесть письмо отца вслух.
После обычных вежливых фраз Цзя Чжэн сообщал, что в шестом месяце вернется в столицу. Письма от Цзя Чжэна получили также Цзя Лянь и госпожа Ван. Скорое возвращение Цзя Чжэна всех обрадовало.
Ван Цзытэн тем временем просватал свою племянницу за сына Баонинского хоу, и в пятом месяце ее должны были отвезти в дом мужа. Занятая приготовлениями к свадьбе, Фэнцзе по нескольку дней не бывала дома.
Как-то раз к ним приехала жена Ван Цзытэна и пригласила Фэнцзе, а заодно племянников и племянниц провести день у нее. Матушка Цзя и госпожа Ван велели Баоюю, Таньчунь, Дайюй и Баочай вместе с Фэнцзе поехать к жене Ван Цзытэна. Отказаться никто не посмел, оделись понарядней и отправились в гости. Провели там весь день и вернулись лишь к вечеру.
Баоюй устал и прилег отдохнуть. Сижэнь подсела к нему и принялась уговаривать, чтобы к приезду отца он привел книги в порядок, сосредоточился, собрался с мыслями.
– Успею, – отмахнулся Баоюй, подсчитав на пальцах, когда может приехать отец.
– Ну ладно, книги – дело второстепенное, – уступила Сижэнь, – но если батюшка спросит, что ты за это время писал, как ты отговоришься?
– Но ведь я все время пишу, – возразил Баоюй. – Разве ты ничего не собрала?
– Как не собрала? – вскричала Сижэнь. – Вчера, пока тебя не было дома, я пересчитала страницы, оказалось пятьсот шестьдесят. Неужели так мало ты написал за все эти годы? Вот что, с завтрашнего дня бросай свои шалости и принимайся за писание. Сколько надо, написать не успеешь, но если писать каждый день определенное количество иероглифов, по крайней мере будет что показать.
Баоюй внял совету, проверил все свои записи и пообещал:
– Отныне каждый день буду писать по сто иероглифов.
Они поговорили еще немного и легли спать.
Утром Баоюй сразу после умывания сел у окна и принялся уставным почерком писать прописи по трафарету.
Матушка Цзя заждалась внука и прислала служанку узнать, не заболел ли он. Но когда наконец Баоюй пришел и матушка Цзя узнала, что все утро он усердно занимался каллиграфией, она порадовалась и сказала:
– Не нужно навещать меня каждый день, побольше читай и пиши. И к матери можешь не ходить, только предупреди!
Баоюй поспешил к госпоже Ван и передал слова бабушки.
– Точить копье перед боем бесполезно! – заметила госпожа Ван. – Занимайся хоть день и ночь, все равно не наверстаешь упущенное, да еще заболеешь от напряжения.
– Не волнуйся, все обойдется, – ответил Баоюй.
– Напрасно беспокоитесь, госпожа, – говорили Баочай и Таньчунь. – Мы поможем ему, напишем сколько требуется, по одному разделу в день. И господин не рассердится, и Баоюй не заболеет.
– Это вы хорошо придумали! – улыбнулась госпожа Ван.
Дайюй, услышав, что возвращается Цзя Чжэн, больше не напоминала о поэтическом обществе. Пусть Баоюй не тратит времени на стихи, а занимается хорошенько. Таньчунь с Баочай выполнили свое обещание и каждый день переписывали для Баоюя по одному разделу уставным почерком. Сам Баоюй в отдельные дни переписывал по двести – триста иероглифов.
