Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4.
Принцу дамы устроили пышный прием, насколько это возможно было в такой глуши. Тюнагона же встретили без особых церемоний, как своего. Однако он был весьма разочарован, когда его отвели в приготовленные наспех гостевые покои. Чувствуя себя виноватой, Ооикими согласилась поговорить с ним через ширму.
— «Теперь мне, увы, не до шуток»! (137). До каких же пор… — пенял он ей.
Ооикими понимала, что у него есть причины обижаться, но печальная участь младшей сестры окончательно укрепила ее в мысли о ненадежности супружеских уз, и она твердо решила никогда ни с кем себя не связывать. «Я уверена, что даже этот человек, столь любезный моему сердцу, когда-нибудь непременно заставит меня страдать, — думала она. — Нет, пусть уж лучше все останется по-старому, тогда мы оба избежим разочарования и сохраним до конца нашу взаимную приязнь».
Тюнагон завел разговор о принце и, услыхав то, что и ожидал услышать, принялся утешать Ооикими: мол, все это время он внимательно следил за принцем и успел убедиться в его искренности. Сегодня Ооикими была с ним куда ласковее обыкновенного.
— Когда все волнения останутся позади, — сказала она, — я буду рада снова побеседовать с вами.
Она была настроена довольно дружелюбно и не спешила уйти, однако дверца оставалась запертой, и было ясно, что малейшая попытка разрушить эту преграду вызовет ее негодование. «Возможно, она права… — думал Тюнагон. — И все же я не верю, что сердце ее принадлежит другому». Призвав на помощь все свое самообладание, он постарался успокоиться.
— Очень трудно разговаривать, находясь в таком отдалении друг от друга, — пожаловался он. — Почему бы нам не побеседовать более доверительно, так же, как в прошлый раз? Возможно, мне удалось бы избавиться от мрачных мыслей…
Однако Ооикими ответила:
— В последнее время я сама не могу без стыда (424) смотреть на свое лицо. Мне не хочется пугать вас. К чему?..
Она тихонько засмеялась, и Тюнагон был окончательно пленен.
— Кто знает, до каких пределов может простираться моя уступчивость? — вздыхая, спросил он, и снова провели они ночь, как «фазаны в далеких горах» (425).
А принц, и ведать не ведавший о том, что Тюнагон до сих пор коротает ночные часы словно одинокий путник, сказал:
— Завидую я Тюнагону, он так свободно держится в вашем доме…
«Вот странно!» — подумала Нака-но кими.
Скоро пришла пора прощаться. Помня, каких трудов стоило им уехать из столицы, принц был в отчаянии, сестры же, не умея проникнуть в его тайные думы, вздыхали о своем: «Что будет с нами? Не станут ли люди смеяться?» Судя по всему, их и в самом деле ждало немало горестей.
Разумеется, принц мог тайно перевезти Нака-но кими в столицу. Но куда? В доме на Шестой линии жил Левый министр, который до сих пор не простил принцу того, что тот отказался от его дочери Року-но кими, давно уже предназначенной ему в жены. Затаив в душе обиду, министр позволял себе отзываться о принце весьма пренебрежительно, как о неисправимом ветренике, и не преминул пожаловаться на него самому Государю. Немудрено вообразить, как осложнилось бы положение принца, решись он вывезти из горной глуши никому не известную особу и объявить ее своей супругой! Будь это простое увлечение, дело кончилось бы тем, что он взял бы девушку к себе в услужение, однако Нака-но кими была слишком дорога его сердцу. Когда он займет в мире то блестящее положение,[6] которое прочат ему Государь и Государыня, в его власти будет вознести Нака-но кими на недостижимую для других высоту, но пока он бессилен и может только мечтать о том, какими заботами окружит ее в будущем.
Тюнагон собирался, закончив строительство нового дома на Третьей линии, перевезти туда Ооикими. «Насколько спокойнее быть простым подданным, — думал он. — Принц живет в беспрестанной тоске, боится выдать себя, страдает, не имея возможности часто ездить в Удзи. Нака-но кими тоже страдает. А что, если мне признаться во всем Государыне? Негодование ее будет велико, но не век же ей гневаться, к тому же для девушки этот гнев вряд ли будет иметь худые последствия. Ну не досадно ли, что принц не может остаться там на ночь? Да и она заслуживает лучшего. О, если б мне удалось помочь им!»
И Тюнагон решил не слишком усердствовать в сохранении этой тайны.
Кроме него, некому было позаботиться о том, чтобы у девушек было все необходимое ко дню Смены одежд, поэтому он отправил в Удзи ткани для занавесей, штор и прочего, ранее предназначавшиеся для дома на Третьей линии, куда он собирался перевезти Ооикими, как только будут завершены строительные работы. Матери своей Тюнагон сказал, что ткани срочно понадобились в другом месте и он счел возможным… А кормилице и прочим дамам поручил подготовить разнообразные наряды для обитательниц горной усадьбы.
В Первый день Десятой луны Тюнагон предложил принцу Хёбукё поехать полюбоваться алыми листьями. «Кроме того, сейчас самое подходящее время, чтобы посмотреть на лов ледяной рыбы», — сказал он.
Принц надеялся, что сумеет выехать тайно, взяв с собой самых близких слуг и приближенных, но, увы, слишком высоко было его положение в мире, и обойтись без огласки не удалось. Решено было, что с принцем поедет Сайсё-но тюдзё, сын Левого министра. Помимо Сайсё-но тюдзё и Тюнагона, представлявших высшую знать, в свиту принца вошли многие придворные более низких рангов.
Тюнагон отправил в Удзи письмо, в котором сообщал о готовящейся поездке.
«Скорее всего принц пожелает остановиться на ночлег в вашем доме, — написал он. — Так что будьте готовы. Не забывайте об осторожности, ибо многие молодые люди из его свиты, особенно те, что прошлой весной приезжали к вам полюбоваться цветами, постараются воспользоваться случаем, чтобы увидеть вас. Одни пожелают переждать дождь, другие придумают иной предлог…»
Ооикими распорядилась, чтобы в доме повесили новые занавеси, тщательно убрали покои, вымели скопившиеся между камнями опавшие листья, очистили ручьи от водорослей. Тюнагон заранее прислал слуг и изысканнейшие яства. Его заботы смущали Ооикими, но она смирилась, понимая, что ничего другого ей не остается.
Вверх и вниз по реке Удзи сновали лодки, звучала прекрасная музыка. Молодые прислужницы собрались в той части дома, откуда было видно приехавших, однако не так-то легко было разглядеть принца, окруженного многочисленными спутниками.
Алые листья, словно драгоценная парча, покрывали крыши лодок. Ветер подхватывал звонкие голоса флейт. Видя, как подобострастно склонялись придворные перед принцем — хотя ни о какой торжественности не было и речи, — сестры думали: «Что ж, ради такого Волопаса стоит ждать Седьмой ночи…»[7]
Принц нарочно взял с собой ученых мужей, зная, что китайские стихи лучше всего отвечают подобным обстоятельствам. Когда сгустились сумерки, лодки приблизились к берегу, и гости услаждали слух музыкой и стихами. Несколько юношей с прическами, украшенными бледно- и ярко-алыми ветками, исполнили на флейтах пьесу «Синева моря»[8]. Все были в восторге, но самому принцу казалось, что перед ним расстилается море Оми… (426). Мысли его устремлялись к возлюбленной — «не вспомнишь меня, наверное» (427), — и сердце не знало покоя.
Юноши слагали стихи на заданные темы и читали их друг другу. Надеясь, что им удастся ускользнуть, как только все улягутся, Тюнагон подошел к принцу, дабы условиться с ним, но тут появился старший брат Сайсё-но тюдзё, Эмон-но ками, облаченный в великолепный парадный наряд и окруженный внушительной свитой. Он прибыл прямо из Дворца, выполняя распоряжение Государыни-супруги.
Когда человек, принадлежащий к высочайшему семейству, выезжает из столицы, то, даже если при этом преследуются исключительно частные цели, подобный выезд не только привлекает к себе всеобщее внимание, но легко может стать примером для грядущих поколений, поэтому, услыхав о том, что принц Хёбукё внезапно отправился в Удзи, не взяв с собой даже положенного ему по рангу числа сановников, Государыня встревожилась и выслала ему вслед Эмон-но ками в сопровождении большой свиты. Ничего неприятнее и вообразить невозможно! Принц и Тюнагон были так раздосадованы, что происходящее потеряло для них всякую прелесть. Остальные же, не ведая ни о чем, угощались вином и веселились до самого рассвета. Принц собирался провести весь день в Удзи, но Государыня прислала за ним дайбу из Службы Срединных покоев и многих других придворных. Принц с трудом скрывал недовольство. Мысль о возвращении в столицу повергала его в уныние. Он поспешил отправить Нака-но кими письмо.
Даже не позаботившись о том, чтобы облечь мысли в изящную форму, он дал волю обуревавшим его чувствам, и письмо его дышало неподдельной искренностью. Однако, рассудив, что рядом с ним слишком много посторонних, Нака-но кими даже не ответила. Теперь она окончательно поняла, сколь тщетно было надеяться… Увы, она слишком ничтожна, и весь этот блеск не для нее.
