Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3.
Да, кажется, она ответила именно так.
Гонец получил полный женский наряд и великолепное хосонага.
Любуясь редким по изяществу почерком госпожи Мурасаки, Государь невольно подумал о том, сколь жалкой должна казаться принцесса рядом с такой изысканной особой, и снова лишился покоя.
Тем временем дамы, ранее прислуживавшие Государю, одна за другой покидали дворец Судзаку, и каждый новый день был печальнее предыдущего. Госпожа Найси-но ками поселилась во дворце на Второй линии, где когда-то жила покойная государыня Кокидэн. Именно с ней, если не считать Третьей принцессы, Государю было труднее всего расставаться. Она изъявила желание тоже принять постриг, но Государь убедил ее отказаться от этой мысли, ибо, по его мнению, подобная поспешность была неуместна, и Найси-но ками ограничилась тем, что начала постепенно готовить себя к этому шагу.
Бывший министр с Шестой линии — не потому ли, что им пришлось слишком быстро расстаться? — все эти годы не забывал ее. У него не раз возникало желание снова встретиться с Найси-но ками и вместе вспомнить минувшее, но, понимая, что высокое положение обоих делает их особенно уязвимыми для людской молвы, и помня, к каким печальным последствиям привела их некогда собственная неосторожность, он не предпринимал никаких попыток снестись с ней. Однако в последнее время, когда Найси-но ками зажила тихой, уединенной жизнью, судя по всему отказавшись от всех мирских соблазнов, им снова завладело неодолимое желание увидеть ее. Не в силах совладать с собой (хотя и понимая, что поведение его предосудительно), Гэндзи стал писать к ней нежные письма, оправдывая себя тем, что простая вежливость обязывает его выказывать ей свое участие. Оба они были уже немолоды, и иногда Найси-но ками позволяла себе отвечать ему. С годами она стала еще утонченнее, почерк ее поражал удивительным совершенством, и Гэндзи снова лишился покоя. Вспомнив прошлое, он принялся докучать изъявлениями своих чувств одной из ее прислужниц, той самой Тюнагон, и первым делом призвал к себе брата этой особы, бывшего правителя Идзуми, надеясь, как бывало, заручиться его поддержкой.
— Я должен сообщить вашей госпоже нечто весьма важное, — сказал он ему. — Причем сообщить лично, а не через посредников. Если вы возьмете на себя труд убедить ее выслушать меня, я обещаю, что никто об этом не узнает. Вы, разумеется, понимаете, что мое положение ко многому обязывает и я должен проявлять предельную осторожность. Впрочем, я уверен, что вы никому об этом не пророните ни слова и мы оба можем быть спокойны...
Однако Найси-но ками было не так-то легко уговорить.
«Вправе ли я позволять себе?.. — думала она, вздыхая. — Чем глубже проникаю я в суть явлений нашего мира, тем яснее понимаю, как жестоко поступил со мной этот человек. И теперь, после всех этих лет, о каком прошлом могу я говорить с ним, кроме как о печальной судьбе Государя? Возможно, никто и в самом деле не узнает, но „если спрошу у сердца?“ (286)»
И она неизменно отказывалась встретиться с ним.
«Право же, мы находили средство обмениваться любовными речами даже тогда, когда это казалось совершенно невозможным, — думал Гэндзи, — и, как ни велика моя вина перед отрекшимся от мира Государем, стоит ли отрицать, что нас с Найси-но ками связывали самые нежные чувства? Как бы мы ни старались очиститься теперь, можно ли вернуть „стайку вспугнутых птиц“? (243) Так не все ли равно?» И, решившись, Гэндзи отправился на Вторую линию вослед за человеком из лесов Синода[9]. Вот что он сказал госпоже:
— Дочери принца Хитати, живущей в Восточной усадьбе, давно нездоровится, а я из-за царившей в доме суматохи до сих пор не удосужился ее навестить. Не совсем удобно отправляться туда среди бела дня у всех на глазах, поэтому я и решил поехать попозже, вечером. Прошу вас никому о том не говорить.
Чрезмерная взволнованность Гэндзи, равно как и неожиданное желание навестить особу, никогда до сих пор не удостаивавшуюся его внимания, показалась госпоже подозрительной. Не исключено, что она догадалась об истинной подоплеке его намерения, но ничем не выдала себя. Увы, после того как в доме на Шестой линии появилась Третья принцесса, госпожа уже не была так откровенна с супругом, как прежде.
В тот день Гэндзи не заходил в главные покои, лишь обменялся с принцессой посланиями. Днем он усердно пропитывал свою одежду благовониями, а когда настал вечер, выехал из дома, сопутствуемый четырьмя самыми преданными приближенными. Ехал он в карете с плетеным верхом, стараясь держаться как можно незаметнее, совсем как бывало в старые времена. С письмом он послал правителя Идзуми.
Можно себе представить, как растерялась Найси-но ками, когда кто-то из дам украдкой сообщил ей о том, что приехал господин с Шестой линии.
— Возможно ли? Что же сказал ему правитель Идзуми?
— Не принять его теперь было бы величайшей неучтивостью, — заявил правитель Идзуми и, воспользовавшись всеобщим замешательством, провел Гэндзи в покои. А тот, любезно осведомившись через дам о самочувствии госпожи и сказав все, что принято говорить в таких случаях, стал просить, чтобы она вышла к нему.
— Неужели вы не согласитесь поговорить со мной через ширму? — настаивал он. — Поверьте, я уже далеко не тот, каким был когда-то, вам нечего бояться.
В конце концов Найси-но ками со вздохом приблизилась к занавесям.
«Я не ошибся, она по-прежнему уступчива», — невольно отметил про себя Гэндзи.
Их нынешнее положение обязывало к сдержанности, но тем трогательнее была эта встреча... Госпожа Найси-но ками приняла гостя в Восточном флигеле. Дамы усадили его в юго-восточной передней, предварительно укрепив замок на нижней части перегородки.
— Я чувствую себя неискушенным юнцом, — жалуется Гэндзи. — Думал ли я, что встречу столь холодный прием? Ведь я могу, ни разу не сбившись, перечесть все годы, которые нас разделяют. Ну не жестоки ли вы?
Постепенно темнеет. Вокруг безлюдно и тихо, только из сада долетают трогательно-печальные голоса уточек-мандаринок, резвящихся в жемчужных травах пруда (288). «О, как все шатко, как все непродолжительно в этом мире!» — думает Гэндзи, глядя вокруг. Ему не хочется уподобляться Хэйтю[10], но в последнее время слезы все чаще навертываются у него на глазах. Сначала он говорит спокойным, рассудительным тоном, совсем не так, как бывало прежде, потом: «Неужели так и расстанемся?!» — воскликнув, пытается отодвинуть перегородку...
— Луны и годыВстали преградой меж намиНеодолимой.Увы, чрез заставу ВстречТолько слезам путь открыт,—
говорит он, а Найси-но ками отвечает:
— Слезы льются из глаз —У заставы чистый источник (289)Никогда не иссякнет.Но давно уже путь закрыт,Нас к новым встречам ведущий.
Скорее всего она собиралась держать его в отдалении, но тут вспомнилось ей прошлое. «Разве не из-за меня попал он тогда в беду? — подумала она, чувствуя, как слабеет ее решимость.— В самом деле, почему бы в последний раз...»
Найси-но ками никогда не отличалась твердостью духа, но с годами, приобретя некоторый жизненный опыт, научилась лучше владеть собой. Она часто обращалась мыслями к далеким дням своей молодости и с сожалением думала о том, что, не будь она столь опрометчива, ее жизнь сложилась бы совсем по-другому. Однако сегодняшняя встреча так живо напомнила ей прошлое, что устоять было невозможно. Ее изящных черт еще не коснулось увядание, она по-прежнему была необыкновенно хороша собой. Страх перед мнением света боролся в ее сердце с нежностью к Гэндзи, и томные вздохи теснили грудь. Никогда, даже в дни их первых встреч, она не казалась Гэндзи такой прекрасной. С досадой глядя на светлеющее небо, он не находил в себе сил расстаться с ней. Скоро рассвело, и в невыразимо прекрасном небе звонко запели птицы. Цветы уже осыпались, и ветки деревьев были окутаны зеленоватой дымкой. «А ведь тот давний праздник глициний был в эту же пору...»[11] — подумал Гэндзи, печально перебирая в памяти годы, с того дня протекшие. Когда госпожа Тюнагон, намереваясь проводить гостя, открыла боковую дверь, он, оборотившись, сказал:
— Как прекрасны глицинии! Кто поверит, что в мире существуют такие оттенки? Невероятно! Но, увы, я должен расстаться с ними!
Гэндзи медлил, явно не желая уходить.
Поднявшись над краем гор, ярко засияло солнце, и Тюнагон не могла сдержать восхищения, увидев лицо Гэндзи, засверкавшее поистине ослепительной красотой. С тех пор как она видела его в последний раз, прошло немало лет, но за эти годы он стал лишь прекраснее. «Почему госпоже нельзя видеться с ним? — думала Тюнагон. — Да, она служила во Дворце, но при том положении, какое она там занимала, вовсе не возбраняется... Виной всему покойная Государыня, когда б не она, никто бы и не узнал ничего. Из-за нее и пошла по миру дурная молва, заставившая их расстаться».
