Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны - Мухаммад ан-Насави
В числе [разделов послания] было следующее: Бадр ад-Дин Ахмад — один из сподвижников 'Ала' ад-Дина — был отправлен в качестве посла от его имени к татарам, находящимся в Мавераннахре[780]. Султан сказал в послании: «'Ала' ад-Дин послал упомянутого, и я должен узнать об обстоятельствах их посольства к татарам. Затем я выскажу свое мнение об этом».
Они ответили на этот раздел так: «Султан знает, что наша область граничит с татарами и нам необходимо вести переговоры с ними, чтобы отвести от нее бедствия. И если султан убедится, что его ('Ала' ад-Дина) миссия [к татарам] имеет целью причинить [его] государству ущерб, то мы будем повинны в этом, а не он. Тогда султан докажет нам это, пристыдит нас и пусть воздаст за это, как пожелает».
В числе [разделов послания] было требование уплатить оставшуюся долю установленной дани и доставить ее в казну полностью.
Они же, со своей стороны, утверждали, что Амин ад-Дин Рафик ал-хадим, который был наместником крепости Фирузкух[781], взял их груз, следовавший из Кухистана в Аламут, в котором было пятнадцать тысяч динаров. Но я возразил, что захват [груза] Амин ад-Дином имел место до заключения мира и утверждения договора[782]. Они на это ответили: «Разве мы когда-либо были врагами и не подчинялись этой державе или не считались с [ней]? Ведь султан испытал нас в обоих обстоятельствах — в беде и радости, трудности и изобилии. Разве наши люди не служили султану в Индии, когда он был в самом стесненном положении после переправы через реку Синд? — Когда султан [потом] услышал это, он признал их службу в то время. — И разве мы не убили Шихаб ад-Дина ал-Гури из верности Великому султану и любви к нему?»[783]. Я ответил: «Действительно, Шихаб ад-Дин ал-Гури разорил вашу страну и проливал вашу кровь. Но, несмотря на все это, дань с вас на основании этого не снимается».
Затем они заявили, что Шараф ал-Мулк уменьшил /241/ установленную для них дань на десять тысяч динаров постоянно, и представили как доказательство [документ], написанный моей рукой и скрепленный печатью Шараф ал-Мулка. Я ответил, что эти деньги — деньги султана и можно снять часть их только по письменному распоряжению самого султана.
«Все деньги султана, — сказали они, — расходуются по подписи Шараф ал-Мулка и его распоряжениям в любую сторону, куда ему угодно, никто не стесняет его в этом и не возражает ему. Его решение выполняется даже тогда, когда оно касается удовлетворения его собственных желаний или его удовольствия. Разве он не может решить [дело], которое касается нас?»
Затем было решено, что они должны отвесить двадцать тысяч динаров, а остальные десять тысяч будут задержаны до тех пор, пока не спросят совета султана об этом. Они взвесили [означенную сумму] в золотых монетах Гийас [ад-Дина] ал-Гури, которые были лучше монет ар-рукни[784].
На этом собрании шла речь и о других частях [султанского послания], здесь было немало споров и резкостей, и нет нужды повторять это.
На'иб Ирака Шараф ад-Дин, со своей стороны, сопроводил меня человеком, известным [по имени] Камал ад-Дин мустауфи, который занимал место вазира Сулайман-шаха по вопросам, касающимся Ирака. Когда он попросил разрешения и ему позволили держать речь, он не знал, что сказать, и заикался, хотя он и был известен бойкостью речи и ясностью в рассуждениях. Когда мы вышли, я сказал ему: «Что приключилось с тобой, ты даже стал запинаться? Ты ли это?» Он ответил: «Твоя резкость в разговоре с 'Ала' ад-Дином — а это тот, кто раскроил чрево Хосроев и перерезал шейные вены титанов, — совершенно поразила и ошеломила меня. Клянусь Аллахом, я не думал, что мы сумеем выйти из его собрания [невредимыми]!»
Однако дело обстояло совершенно иначе, чем предполагал упомянутый, ибо 'Ала' ад-Дин отличил меня от других султанских послов большим уважением и добротой. Он щедро одарил меня и удвоил, по сравнению с обычными, число подарков и почетных одежд и сказал: «Это — справедливый человек, и щедрость по отношению к такому не пропадет».
Стоимость всего, что он подарил мне из предметов и денег, составила около трех тысяч динаров. Среди подарков было два набора почетной одежды, каждый из которых состоял из атласного каба', куммы, меховой шубы, фарджийи, причем покрывало одного из них было атласное, а другого — из [ткани] ал-хита'и, и два [наборных] пояса, вес которых составлял двести динаров, семьдесят различных рубах, два коня с седлами и полной сбруей, тысячу золотых динаров, четыре /242/ лошади с попонами, несколько верблюдов-дромадеров и тридцать почетных одежд для моих спутников.
Я построил в своей крепости в Хорасане ханаку и задумал купить в Аламуте овец в качестве вакфа ханаки, так как все овцы в Хорасане были уничтожены набегами татар. Когда 'Ала' ад-Дин услышал об этом, он послал ко мне человека, с которым передал: «Дошло до меня, что ты покупаешь овец для ханаки. Мы желаем участвовать вместе с тобой в этом добром деле. Поэтому мы перегоним для тебя столько овец, сколько необходимо». Я не стал покупать овец, но не был уверен, выполнит ли он свое обещание, и подумал, что он хочет таким образом запретить мне покупку овец в Аламуте.
Через несколько дней после моего отъезда, во время моего пребывания в Казвине, прибыло несколько джаванийа[785] с четырьмястами голов блеющих овец. Я отослал их в крепость, но не знаю, что с ними случилось после переполоха, волнений и смут.
В качестве посла [с их стороны] со мной был отправлен Асад ад-Дин Маудуд. А султан предупреждал меня: «Если они захотят направить с тобой Асад ад-Дина Маудуда, то откажи им в этом и не бери его с собой».
Я не знал, какова причина этого, и познакомил их со словами султана о нем, но они не задержали его, так как сам Асад [ад-Дин] очень хотел [поехать].
Если захочет Аллах сделать что-либо с человеком,
то, даже если тот обладает разумом, дальновидностью, знанием
И хитростью, к которой прибегает при каждой
неприятности, посланной ему судьбой,
