Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 2. Гл. XLI – LXXX.
– Принесите вина! – приказал Цзя Лянь. – Мы выпьем со старшим братом!
И он, хихикая, обернулся к Саньцзе:
– Третья сестрица, почему бы тебе и старшему брату не выпить из одного кубка? Я тоже с удовольствием выпью за ваше здоровье и пожелаю счастливой жизни!
Тут девушка вскочила и возмущенно произнесла:
– Хватит молоть чепуху! Мы с сестрой для тебя слишком грубая пища, смотри не подавись! А меня лучше не задевай! Думаешь, мы не знаем, что у вас в доме творится?! За несколько медяков вы с братом купили мою сестру! А теперь и меня собираетесь сделать своей игрушкой? Не выйдет! Смотри, достанется тебе от жены! Как говорится, в краденый барабан бить нельзя, вот ты и спрятал мою сестру, чтобы все шито-крыто было! А я возьму да и расскажу Фэнцзе! Посмотрим, что тогда будет! Так что этого разговора больше не затевай, не то я выколочу из вас с братцем ваши собачьи души, а потом и за жену твою возьмусь!.. А выпить с тобой я могу, если хочешь!
Она наполнила кубок, отпила половину и протянула кубок Цзя Ляню.
– С твоим старшим братом я пить не стану, а с тобой выпью за дружбу!
С Цзя Ляня весь хмель сошел от испуга, да и Цзя Чжэню стало не по себе – такого позора он просто не ожидал. Братья распутничали не первый день, но ни разу не получали отпора и так растерялись, что ответить ничего не могли.
– Позовите Эрцзе! – кричала разъяренная Саньцзе. – Мы не чужие: вы – братья, мы – сестры, будем пировать вместе!
Старуха Ю совсем растерялась. Цзя Чжэнь хотел улизнуть, но Саньцзе не отпускала. Он уже раскаивался в том, что так опрометчиво поступил, даже предположить не мог, чем это кончится.
Между тем Саньцзе сорвала с себя украшения, сбросила платье, распустила волосы и осталась в одной красной кофточке, очень тонкой и наполовину расстегнутой, открывавшей ее белоснежную грудь, ярко-зеленых штанах и изящных красных туфельках. Она то радовалась, то сердилась, то вставала с места, то садилась, ее жемчужные серьги раскачивались, словно качели, алые губы при свете лампы казались еще ярче, как киноварь… Глаза, чистые, как осенние воды Хуанхэ, после выпитого вина сверкали и искрились. Цзя Лянь и Цзя Чжэнь любовались ею, но не смели приблизиться. И уйти не могли, завороженные красотой девушки. Они не только перестали отпускать непристойные шутки, но вообще лишились дара речи.
Саньцзе же без умолку болтала, сыпала грубыми деревенскими словечками, хохотала.
Выпив в свое удовольствие и потешившись вволю над братьями, Саньцзе выгнала их и легла спать. С этого времени служанки, когда бывали чем-нибудь недовольны, всячески поносили Цзя Чжэня, Цзя Ляня и Цзя Жуна за то, что они обманули вдову и сирот.
Цзя Чжэнь теперь приезжал сюда только по приглашению Саньцзе, выполнял все ее прихоти и чувствовал себя очень стесненно.
И вот что мы поведаем тебе, дорогой читатель, ты только послушай! Хитрая и скрытная от природы, Саньцзе была хороша собой, любила наряжаться и вела себя вызывающе. В этом она равных себе не знала. Все мужчины, даже отъявленные бессердечные волокиты, при виде ее теряли голову. Ее безудержная веселость и полное пренебрежение ко всем окружающим внушали робость. Цзя Чжэнь, прежде мечтавший об Эрцзе, все свои помыслы устремил теперь к Саньцзе. Но Саньцзе держала его на расстоянии, и дальше кокетства дело не шло.
На все упреки матери и сестры она лишь твердила:
– Глупа ты, сестра! Ведь мы с тобой все равно что золото и яшма, а разве можно драгоценности втаптывать в грязь? А тебе, мама, хорошо известно, что в семье у них есть зловредная баба, и разве простит она нас, когда обо всем узнает?! Разразится скандал, и кто поручится, что мы останемся в живых? А вы вообразили, будто нашли спокойное местечко, где можно беспечно жить!
Старуха Ю поняла, что все уговоры бесполезны, и оставила дочь в покое.
Между тем Саньцзе становилась день ото дня капризнее: от серебра и жемчуга она теперь отказывалась – ей подавай золото и драгоценные каменья; жареного гуся есть не желала – только жирную утку; не понравится еда – Саньцзе поднимает шум и опрокидывает стол. Платье не по вкусу – хватает ножницы и кромсает. Да еще бранится. Цзя Чжэнь тратил громадные деньги, но никак не мог ей угодить.
Цзя Лянь теперь бывал только в комнатах Эрцзе. Он уже начинал раскаиваться в своей затее. Эрцзе очень к нему привязалась, считала повелителем до конца дней своих и нежно о нем заботилась. Красотой, привлекательностью и манерами она не уступала Фэнцзе, не в пример ей была ласкова и покорна. Правда, сделав один неосторожный шаг, Эрцзе прослыла распутницей, и никакие достоинства не спасли ее от этого.
Цзя Лянь часто возмущался:
– Кто не совершает ошибок?! Главное, вовремя их исправить!
Он старался не думать о прошлом Эрцзе и наслаждался своим счастьем.
Цзя Лянь и Эрцзе были неразлучны, жили душа в душу и поклялись вместе умереть. О Фэнцзе и Пинъэр они само собой не думали.
Однажды в постели Эрцзе сказала Цзя Ляню:
– Вы поговорили бы со старшим господином Цзя Чжэнем, пусть просватает за кого-нибудь мою сестру. Нельзя же постоянно держать ее здесь.
– Я уже с ним говорил, не может он от нее отказаться, – ответил Цзя Лянь. – Я стал его убеждать: «Жирное мясо хоть и вкусное, но жарить его надо осторожно, не то жир забрызгает и обожжет. Роза хоть и красива, но шипы могут поранить руку. Не можешь сам завладеть девушкой, просватай ее за другого!» Но Цзя Чжэнь ничего не ответил, только рукой махнул. Может, посоветуешь, как быть?
– Не беспокойтесь, – отвечала Эрцзе. – Завтра же поговорю с сестрой, а потом пусть шумит сколько угодно. Поймет, что упрямство ее бесполезно, и выйдет за него замуж.
– Пожалуй, ты права, – согласился Цзя Лянь.
На следующий день Эрцзе распорядилась приготовить вино и закуски, Цзя Лянь остался у нее, и в полдень они пригласили Саньцзе и старуху Ю на угощение.
Саньцзе сразу поняла, в чем дело. Едва наполнили кубки, она, не дав сестре и рот раскрыть, стала плакать и причитать:
– Ты хочешь со мной серьезно поговорить, но я не дурочка, оставь меня лучше в покое! Уговоры не помогут, я сама знаю, что делать! Ты пристроена, мама тоже, а о себе я сама позабочусь. Замужество – не шутка, замуж выходят раз в жизни. Когда нам с мамой было трудно, я вынуждена была притворяться бесстыжей, чтобы ко мне не привязывались. На самом же деле я совсем не такая, и уж если говорить начистоту, выйду замуж лишь за того, кто сердцу мил. Не надо мне ни богатого, ни знатного!
– Это очень просто устроить, – успокоил ее Цзя Лянь. – Назови его имя, и мы просватаем тебя за него. Украшения, свадебные подарки и прочие заботы берем на себя, так что матушке твоей не о чем беспокоиться.
– Сестра знает, о ком речь, и не обязательно мне его называть, – ответила Саньцзе.
– Кто же это? – не отставал Цзя Лянь, и тут его осенило: наверняка Баоюй.
И, не дождавшись ответа Эрцзе, Цзя Лянь крикнул:
– Я знаю, кто он! У тебя вкус неплохой!
– Кто же? – с улыбкой спросила Эрцзе.
– Конечно, Баоюй! – рассмеялся Цзя Лянь. – Кто же еще?
Эрцзе и старуха Ю тоже так думали, но Саньцзе лишь огрызнулась:
– У нас в семье десять сестер, неужели все должны выходить замуж за твоих братьев? Разве из всей Поднебесной только в вашей семье есть достойные мужчины?!
– Кто же тогда? Скажи! – в один голос спросили старуха Ю, Цзя Лянь и Эрцзе.
– Его нет здесь сейчас, – отвечала Саньцзе, – но пусть сестра вспомнит, что было пять лет назад.
Тут появился Синъэр и обратился к Цзя Ляню:
– Вас требует к себе батюшка! Я сказал, что вы уехали к старшему дядюшке, а сам поспешил сюда.
– Неужели меня дома хватились? – заволновался Цзя Лянь.
– Совершенно верно, – ответил Синъэр, – пришлось сказать второй госпоже, что старший господин Цзя Чжэнь пригласил вас к себе посоветоваться, как провести стодневный траур.
Цзя Лянь приказал подать коня и, в сопровождении Лунъэра, отправился во дворец Жунго.
Эрцзе распорядилась принести закусок, поднесла Синъэру большой кубок вина и буквально засыпала его вопросами:
– Сколько лет вашей госпоже? Какой у нее характер? Она очень злая? Сколько лет старой госпоже? Сколько у вас в доме барышень?
Синъэр, хихикая, непринужденно рассказывал о событиях, которые за последнее время произошли во дворце Жунго.
– Я дежурю у вторых ворот еще с тремя слугами, – говорил он. – Мы сменяемся два раза в сутки – четверо дежурят, четверо отдыхают. Есть среди нас и доверенные слуги госпожи Фэнцзе. Их мы не смеем задевать. Зато госпожа Фэнцзе вертит слугами нашего господина как вздумается. Не знаю, как вам и рассказать, до чего коварна она и остра на язык. О господине Цзя Ляне такого не скажешь. Есть у госпожи доверенная служанка Пинъэр, всячески ей угождает, но сколько тайком делает людям добра! И всегда готова вступиться за нас перед госпожой, если, случается, мы провинимся. Вряд ли в доме сыщется человек, который любил бы эту Фэнцзе. Все боятся ее, слова при ней не смеют сказать! Только старая госпожа и госпожа Ван души в ней не чают. Льстивыми речами она им голову заморочила. Ее слово – закон! Уж очень она сокрушается, что никак не накопит гору денег, чтобы старая госпожа и госпожа Ван видели, до чего рачительная она хозяйка. А прислуге от этого ее желания выслужиться перед старшими одни страдания! Сделает что-то хорошее, тотчас бежит к старой госпоже хвалиться. Ошибется – норовит вину на другого свалить. Свекровь и то говорит, что Фэнцзе, подобно воробью, летит туда, где можно поживиться, и, словно крот, прячется в землю от неприятностей; честью семьи она не дорожит, только о себе думает. Если бы не старая госпожа, давно бы эту Фэнцзе выгнали.
