Убайдулла-наме - Мир Мухаммед Амин-и Бухари
Стихи:
Пусть останется в конце концов в мире от этого насилия жестокость.
У каждой услады бывает [своя] печаль, после каждого вкусного блюда бывает пресыщение[404].
Полон яда приготовленный стол, наполненный кушаньями этого дольного мира;
Каждый, кто вкушает от него много или мало, становится больным.
Он [поэт] сказал дату [смерти] полного ума Ходжи Давлата [в словах]:
Убитый мученик в [эту] эпоху — *этот счастливый ходжа[405].
ОБ УБИЙСТВЕ И НАКАЗАНИИ [ЗА ЗЛОЕ] ДЕЛО ЗЛОВЕЩЕГО ДЖАВШАНА, ЕГО БРАТЬЕВ И САЛАХ ИБРАГИМА И О ПРИСОЕДИНЕНИИ ИХ К ПРОКЛЯТОМУ ШИМРУ.
/254б/ В месяце джумадиулаввале 1123 года[406], когда Джавшан освободился от страха, охватившего его нечистое существо, словом, после убийства хана-мученика, он, видя высокий арк свободным от иноземцев, решил занять ханские покои и [потому] протянул во все стороны свои мерзкие руки. Он забрал все, что было в казначействах [арка] из золота, серебра, платья, материй, дорогих халатов и т. п., что оставалось за это время на память славному хану-мученику от [предшествующих] благородных царей и великих государей.
Стихи:
К чему сокровища, которые собрали? Другой их взял.
К чему перенесенные беспокойства и страдания?
[Ведь другой успокоился] за их счет.
Не удовлетворившись этим, этот оскорбляющий сердца тиран простер руки насилия и злодейства на имущество и достояние евнухов, махрамов и сборщиков податей. И, подозревая их всех в дурных /255а/ замыслах, отнял все у них. В конце концов дошел до того, что имущество мусульманина, имевшего хотя бы малое отношение к государю-мученику, он приказывал отнимать. Наконец, он не остановился на этом произволе. Стараясь о разрушении основ семейства людей почтенных и с хорошей репутацией, он прилагал усилия к разглашению о них всяких [чинимых ими] несправедливостей. Его расправа с людьми дошла до того, что затмились времена правления Ибн Зияда и жестокого Хаджаджа, например, если он слышал хотя бы одно слово, не нравившееся ему, одинаково предавал смерти [виновного], а семью и достояние [его] уничтожал. Семейства, [до того] бывшие высокими, он делал низкими.
Стихи:
Скверный характер, укоренившийся в природе человека,
До самой смерти остается в нем.
В течение нескольких дней банда низких людей диким образом соединила цветущую поверхность жизни [людей] с подземельем смерти. Особенно досталось сборщикам податей, шагирд-пишаям и прочим служащим государя, кои по ночам, постеливши постель покоя, дрожали за свою жизнь, как языки поднимающегося кверху пламени, [думая], как /255б/ бы им сохранить до следующего дня от ножниц расправы Джавшана нить своей жизни.
Двустишие:
В его время день для людей превратился в ночь,
Ночью же, страшась его, люди теряли сон.
Хвала аллаху! Сила ярости и зверские свойства этого тирана так свладели человеческими душами, что некоторые из его гнусных качеств ни в какой мере не получили удовлетворения. Сборщики податей и дворцовые служащие всякий раз, как шли к Джавшану по тому или другому делу, дрожали, как плакучие ивы, или содрогались подобно ртути и читали молитвы или привязывали на себя талисманы, предохраняющие от несчастья.
Стихи:
От множества насилий жестокосердого тирана
Из груди людей из конца в конец пронесся вопль.
Этот еретик ввел [никем] не признанные новшества и насадил другие пути и обычаи. Этот заблудший дерзко входил в интимные комнаты государева гарема, куда никому и в голову не приходило /256а/ проникнуть, и никто не мог ему воспретить этого. Его высокомерие и надменность достигли такой степени, что эмиры и военные боялись одного сурового его вида, и ему пришла мысль отправить несколько именитых эмиров к государю-мученику, чтобы, следуя примеру Махмуд бия аталыка[407], сделаться ханом. Хотя этот лицемер с большими усилиями посадил на престол сейид Абулфайз султана, погубив [много] человеческих жизней, он все же не считался с ним и никого знать не хотел, кроме себя; власти Абулфайза он не придавал [никакого] веса и с его приказаниями не считался; себя он сделал верховным кушбегием, а своих недостойных детей и близких возвел на разные высокие посты. Он управлял с таким произволом из государева дворца, что казалось, будто перстень Соломона попал в руки сатаны. Жизнь [Абулфайз] султана /256б/ была очень стеснена и он нуждался в необходимых средствах для своего существования, так что государь оказывался ни в чем не вольным. Естественно, что у [Абулфайз] султана закралось в сердце против Джавшана неприязненное чувство, феникс [его] правления стал печальным от бесед с [тем] зловещим филином, а высоко взмывающийся сокол государства вышел из себя от общения с этой песьей мухой.
Однажды государь, тяжело вздохнув, открыл Ма'суму аталыку [свое недовольство Джавшаном] за заносчивость этого дьяволоподобного Аримара. Аталык, посадивший в садике сердца своего деревцо вражды к этому злобному развратителю, только и ждал [этого] момента. Он понял, к чему говорил ему это государь и, сказавши: “слушаю и повинуюсь!”, поведал эту тайну своим друзьям; они, ахнувши, сказали:
Стихи:
“За эту весть вполне допустимо пожертвовать нам своею жизнью,
Потому что подобное радостное известие является упоением нашей жизни, даже [мало того], это благодетельное решение послужит причиною спокойствия мира”.
Стихи:
/257а/ Лучше [иметь] пристыженным раскольника-царя,
Лучше [иметь] низкорожденного Джавшана с оторванною головою.
Разумеется, эмиры оказались единодушны в необходимости схватить этого неблагодарного негодяя. Потребовавши его из его дома, который был ему могилой, в помещение аталыка, они схватили его в наказание за его поступки вместе с его братом Салахом. Привязав к шее руки этого могучего человека, эмиры первым делом, для примера, отправили его в тюрьму. Подвергши там многим пыткам этого безбожного Немврода в целях нахождения [взятой им] личной государевой казны, его [потом] вместе с братьями, Салахом и Ибрагимом, подобно баллистам, повесили за шею согласно коранского изречения: *отплатой за зло пусть будет соразмерное ему зло[408], отправивши его в геенну огненную со всеми ее бедствиями, каковое обиталище он сам себе избрал.
Стихи:
Тот, кто предпринял насильственные действия,
