Мурасаки Сикибу - Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3.
Так прошли три года. В исходе осени, когда настала пора возносить очередные хвалы будде Амиде[146], принц переехал в молельню того храма, где жил Адзари, ибо начался лов ледяной рыбы и в его жилище сделалось слишком шумно. Там он намеревался провести семь дней.
Без него девушки совсем приуныли и коротали дни в тоскливом бездействии. Как раз в это время Сайсё-но тюдзё вспомнил, что давно уже не наведывал принца, и однажды ночью, в тот поздний час, когда на небо выплывает луна, тайно отправился в Удзи, взяв с собой лишь нескольких приближенных. Усадьба принца находилась на том берегу реки, который был ближе к столице, а поскольку это позволяло избежать трудностей, связанных с переправой, Сайсё-но тюдзё поехал верхом. Чем дальше в горы, тем плотнее становился туман, дороги почти не было видно, и он пробирался прямо сквозь заросли. Яростные порывы ветра срывали с деревьев листья, и от холодной росы платье его промокло до нитки. Впрочем, мог ли он кого-то винить? Ему редко приходилось бывать в таких местах, унылых и по-своему прекрасных.
Горным ветрамНе в силах противиться, падаетС листьев роса.Но, право, еще быстрееПадают слезы из глаз.
Опасаясь, что крики передовых могут разбудить местных жителей, он призвал своих спутников к молчанию. Дорога вела их мимо бедных изгородей из хвороста, через неизвестно откуда текущие ручьи. Сайсё-но тюдзё старался производить как можно меньше шума, но благоухание, исходившее от его платья, скрыть было нельзя, и, когда ветер разносил его по сторонам, люди просыпались, изумленные: «Кто там в лугах…» (245).
С каждым шагом все явственнее слышались тоскливые звуки струн, но на каком инструменте играли, различить было невозможно.
От Адзари юноша знал, что принц часто музицирует вместе с дочерьми, однако до сих пор ему не приходилось слышать даже знаменитое китайское кото, которым, как ему говорили, в совершенстве владел принц. «Вот и повезло наконец!» — подумал он, въезжая во двор. Теперь было ясно слышно, что играют на бива. Мелодия в тональности «одзики» не представляла собой ничего особенного, но юноше — то ли из-за непривычной обстановки, то ли по какой другой причине — показалось, что он никогда не слышал ничего подобного. Даже звуки, издаваемые плектром при его обратном движении, поражали необыкновенной чистотой и яркостью.
Когда же смолкло бива, раздались проникающие до глубины души нежные звуки кото «со».
Сайсё-но тюдзё остановился, восхищенный, ему хотелось слушать еще и еще, но тут его приметил один из сторожей — грубый, неуклюжий старик.
— Господин принц изволил уехать в храм, — сообщил он, приблизившись. — Я немедля пошлю за ним.
— Для чего? Стоит ли отрывать его от службы, срок которой и без того близится к концу? Передайте лучше барышням, что я промок от росы и весьма сожалею о том, что принужден возвращаться, так и не увидевшись с принцем. Одно слово участия, и я почувствую себя вполне вознагражденным.
— Передам тотчас, — осклабившись, сказал сторож и повернулся, чтобы уйти, но Сайсё-но тюдзё остановил его.
— Ах нет, постойте! Мне говорили, что дочери принца прекрасные музыкантши, и я всегда мечтал их послушать. Подумайте, дождусь ли я в другой раз такого случая? Нельзя ли мне спрятаться где-нибудь? Я бы не хотел своим неожиданным вторжением…
Лицо юноши, благородство его манер не могли не очаровать даже этого невежественного простолюдина…
— Когда никто не слышит, барышни готовы играть целыми днями, — отвечает он. — Но стоит приехать кому-нибудь из столицы, даже человеку самого низкого звания, они ни за что не дотронутся до кото. Господин принц изволит скрывать, что дочери живут вместе с ним, он не желает, чтобы мир узнал об их существовании…
— Что за странный способ скрывать, — улыбается в ответ Сайсё-но тюдзё. — Весь мир только и говорит что о редкостной красоте дочерей принца. Так или иначе, я надеюсь на вашу помощь. Я не из тех, кто в угоду собственным прихотям готов на любое безрассудство. В этом вы можете быть уверены. Но невольно предполагаешь какую-то особенную прелесть в женщинах, живущих в подобном месте.
— Ах, я не смею! — говорит сторож. — Меня станут бранить.
Все же он показал юноше дорогу к стоящему особняком и отделенному от остального дома бамбуковой изгородью флигелю. Спутников гостя сторож устроил на западной галерее.
Приоткрыв калитку, за которой угадывались жилые покои, Сайсё-но тюдзё увидел неподвижно сидящих дам, которые, подняв занавеси, любовались прекрасной, плывущей сквозь туман луной. У самых перил сидит, дрожа от холода, худенькая девочка-служанка в мятом, поношенном платье, а рядом — взрослая дама, одетая ничуть не лучше. В глубине покоев помещаются дочери принца. Перед одной из них, наполовину скрытой столбом, лежит бива, она задумчиво вертит в руке плектр. Как раз в этот миг луна, внезапно выплыв из-за туч, ярким сиянием озаряет сад.
— Похоже, что можно приманить луну не только веером[147], но и плектром, — говорит девушка, обратив к луне лицо, пленяющее яркой, свежей красотой. Рядом, склонившись над кото, сидит ее сестра.
— Я слышала, что однажды плектром пытались выманить зашедшее солнце, — улыбаясь, отвечает она. — Но ты, как видно, нашла ему иное применение.
Светлое спокойствие дышит в ее тонких, благородных чертах.
— Возможно, у меня ничего и не выйдет, но вряд ли ты станешь утверждать, что плектр не имеет к луне решительно никакого отношения[148].
Так болтали они о разных пустяках, и Сайсё-но тюдзё был совершенно очарован. Он и помыслить не мог, что у принца такие прелестные дочери. В старинных повестях, которые иногда читали в его присутствии молодые дамы, часто описывались подобные случаи, но Сайсё-но тюдзё всегда относился к ним с недоверием, полагая, что в действительности такого не бывает. И вот нечто подобное приключилось с ним самим. «Можно ли было предугадать, что в столь унылом месте…» — думал он, и сердце его трепетало.
К сожалению, из-за густого тумана трудно было разглядеть как следует… «Ах, вот если бы луна выглянула еще раз…» — вздохнул Сайсё-но тюдзё, но тут кто-то вошел в покои и, очевидно, сообщил сестрам, что в доме чужие, — во всяком случае, они опустили занавеси и скрылись внутри. При этом они не обнаружили ни малейшего замешательства, в их неспешных, полных достоинства движениях было столько изящества, что Сайсё-но тюдзё почувствовал себя окончательно плененным. Все произошло так быстро и незаметно, что он не услышал даже шелеста платьев.
Тихонько отойдя от изгороди, он отправил в столицу гонца с просьбой прислать за ним карету.
— Жаль, что принца нет дома, — сказал он все тому же сторожу. — Но я рад, что сумел наконец удовлетворить свое любопытство. Не передадите ли барышням, что я здесь? Когда б я мог хотя бы пожаловаться им на то, что промок до нитки…
И сторож послушно отправился к сестрам.
У девушек и мысли не было, что Сайсё-но тюдзё их видел. Но он мог случайно подслушать их разговор — одного этого было довольно, чтобы смутить их покой. Они припомнили, что в какой-то миг ветер донес до них неизъяснимо сладостное благоухание, и растерялись еще больше. Право, им следовало быть осторожнее!
Дама, которой Сайсё-но тюдзё передал письмо, очевидно, не имела опыта в подобных делах, поэтому, рассудив, что в сложившихся обстоятельствах не стоит заботиться о приличиях — все хорошо в свое время, — он под прикрытием тумана прошел к занавесям и сел перед ними. Дамы весьма провинциальной наружности, не сразу сообразив, что ему сказать, неумело захлопотали, устраивая для него сиденье.
— Вы должны понять, насколько обидно оставаться мне здесь, перед занавесями, — с важным видом сказал юноша. — Будь мои чувства мелки и случайны, я вряд ли приехал бы сюда, ведь горные тропы так опасны… Подумайте, стоит ли вам пренебрегать мною? Впрочем, смею надеяться, что в будущем, после того как много раз пройду я по этой росистой тропе, вы сумеете по достоинству оценить мои чувства.
Увы, среди молодых дам не нашлось ни одной, которая могла бы достойно ответить ему. Растерявшись, они стали звать на помощь даму постарше, отдыхавшую во внутренних покоях, но, опасаясь, что промедление произведет на гостя дурное впечатление, Ооикими ответила сама.
— Слишком многое еще недоступно нам в этом мире, так стоит ли притворяться, что мы все понимаем? — говорит она.
Голос у нее благородный, но такой тихий, что Сайсё-но тюдзё едва разбирает слова.
— К сожалению, люди теперь предпочитают делать вид, будто им неведомы горести мира, даже если на самом деле это не так. По-видимому, и вы не являетесь исключением. Досадно, право. Вы изволите жить рядом с человеком, которого душа «неизменно ясна и невозмутима» (390), мне казалось, что, имея такого наставника, нетрудно проникнуть в сокровенные тайны мира, а тем более понять, мелки или нет чувства, тревожащие мою душу. Поверьте, я далек от суетных помышлений, обычных для большинства людей. Некоторые стараются нарочно пробудить их во мне, однако я достаточно тверд, чтобы противостоять им. Впрочем, вы должны были слышать об этом. Но жизнь моя одинока и тосклива. Я почту за счастье, если вы согласитесь иногда беседовать со мной о делах этого мира. Быть может, это скрасит и ваше унылое существование.
