Самгук саги Т.3. Разные описания. Биографии - Ким Бусик
Вместе с тем сакральность трона налагала на вана определенные обязанности — ван должен был быть достоин своего поста. Когда он по тем или иным причинам не выполнял свои обязанности или не соответствовал требованиям, долгом верноподданного было попытаться вернуть государя на правильный путь, увещевая его. Так, даже после смерти Ким Худжика его увещевания в конце концов воздействовали, устыдив вана, который предавался охоте и развлечениям в ущерб государственным делам[54]. Нокчин и Соль Чхон для этой цели воспользовались притчами[55], а Чхан Джори не остановился и перед резкой критикой государя, затеявшего строительство дворца в голодный год[56]. Но даже нежелание правителя следовать мудрым советам, его своеволие и самодурство не оправдывали попытки переворота, которая, независимо от причины, приравнивалась к измене. Так, Чхан Джори, исчерпав все возможности повлиять на государя, возглавил заговор против вана Понсана, в результате которого тот был принужден лишить себя жизни повешением, и этот поступок перечеркнул все былые заслуги когурёского сановника, и его биография оказалась в Ёльчон в разделе «мятежники».
Следующим после постулата о незыблемости трона элементом дидактической системы Самгук саги в целом и «Биографий» в особенности служил набор морально-этических качеств, которыми должен был обладать идеальный подданный. Если в тексте «Основных записей» эти идеи в основном сконцентрированы в «рассуждениях» историографа, то в Ёльчон дидактика сопровождается гораздо большей выразительностью и детализацией. Основное внимание автор Самгук саги уделил категории чхун («вассальная преданность, верность»). Это видно из явного количественного преобладания упоминаний автором названной добродетели. По всей видимости, именно вопросы верности вассалов[57] заботили Ким Бусика как историка и царедворца в первую очередь. Также заметно его повышенное внимание к категории син («искренность»). Другие конфуцианские морально-этические категории (такие, как «человеколюбие» — ин, «сыновняя почтительность» — хё, ритуал — йе и т.д.) значительно уступают этим, хотя автор и обращается практически ко всему спектру конфуцианских добродетелей. Естественно, что подобная иерархия социально-этических ценностей со временем претерпела изменения, и в современном корейском обществе на первый план вышла категория хё, определяющая не только семейную этику, но и всю сложную структуру вертикальных связей[58].
Единственная «неортодоксальная» категория, ярко выделенная в Ёльчон, это патриотизм. Биографии изобилуют сообщениями о подвигах исторических и (по всей видимости) вымышленных персонажей, которые сопровождаются выразительными комментариями. Патриотизм неразрывно связан с категориями чхун и син, ибо он понимается прежде всего как готовность пожертвовать собой во имя своего государства (персонифицированного в фигуре государя) или товарища — будь то в битве или во время посольской миссии. Таковы биографии Пак Чесана (Ёльчон, 5)[59], Хэрона, Чхвидо, Нульчхве, Ким Ёнъюна, Кванчхана и многих других (Ёльчон, 7)[60] — среди них есть и силласцы, и когурёсцы, и пэкчесцы. Оставаясь верным конфуцианскому принципу беспристрастности, Ким Бусик, не выделяя силласцев особо, показывает, что каждое из трех государств рождало своих героев. Наиболее яркой иллюстрацией постоянной готовности и даже в некотором смысле стремления героев «Биографий» к самопожертвованию[61] может служить ответ Ким Хымуна на просьбу одного из военачальников — тэса Чонджи — покинуть поле боя и тем самым спастись (Чонджи не желал, чтобы зять вана пошел на верную смерть и погиб в безвестности): «Когда благородный муж жертвует собой во имя государства, ему безразлично, узнают об этом люди или нет. Разве он делает это ради славы?!»[62].
Антиподами преданных и готовых к самопожертвованию героев выступают персонажи двух последних глав «Биографий» — Чхан Джори (о нем речь шла выше), когурёский сановник Ён Гэсомун, убивший вана и правивший самовластно, побочный сын вана Хонана (или вана Кёнмуна) Кунъе, жестокий тиран, убивший в припадке ярости собственную жену и детей, и Кён (Чин) Хвон, разграбивший столицу Силла, ванский дворец и приказавший убить вана. Из них только Чхан Джори лишен черт эпического негодяя, но своим заговором против государя он предопределил свое место в галерее отрицательных персонажей. Биографии «мятежников» сгруппированы по две — причин такого построения может быть несколько. Именно такой структуры придерживался Сыма Цянь — в разделе Ле чжуань в Ши цзи довольно большое количество парных биографий. Биографии Чхан Джори и Ён Гэсомуна могли быть объединены по территориальному признаку (оба — когурёсцы), а Кунъе и Кён Хвона — по временному (оба действовали в период упадка Объединенного Силла — в конце IX — начале X в.) или по политическому (оба были непосредственными конкурентами Ван Гона, оспаривавшими право преемственности власти на полуострове). Третья, не менее важная причина могла заключаться в степени их злодеяний. Дело не только в том, что они выступали против Ван Гона, обладавшего, по Ким Бусику, мандатом Неба на правление, а значит, бывшего абсолютно легитимным правопреемником Силла. Дело в том, что и Кунъе, и Кён Хвон основали собственные государства, не имея подобной легитимности, т.е. были абсолютными антиподами Ван Гона. В своем «рассуждении» в конце главы Ким Бусик так говорит о них: «...[каждый из них] получил свое... — и кто же может быть виноват в этом?! [Если] даже выдающиеся способности Сян Юя и Ли Ми[63] не смогли воспрепятствовать подъему [империй] Хань и Тан, так разве такие злодеи, как [Кунъ]е или [Кён] Хвон, могли противостоять нашему Основателю? Они были лишь собирателями народа для него (Тхэджо)!»[64].
