Пять поэм - Низами Гянджеви

Засуха и милосердие Бахрама

Были в некий год жарою спалены поля, И зерна не уродила щедрая земля. Был такой во всем Иране страшный недород, Что голодный пахарь начал есть траву, как скот. Мир от голода в унынье голову склонил, Хлеб у скупщиков для бедных недоступен был. Весть о бедствии народном шаху принесли, Молвили: «Простерся голод по лицу земли. Смерть, страданья, людоедство на земле царят; Словно волки, люди падаль и людей едят». И Бахрам решил немедля бедствие избыть, Двери всех своих амбаров он велел открыть. А правителям окраин отдал он приказ, Чтобы людям царских житниц роздали запас. Написал: «Во всех селеньях пусть и в городах, Люди хлеб берут бесплатно в наших закромах. У богатого за деньги забирайте хлеб, Голодающим бесплатно раздавайте хлеб. А когда не будет ведать голода страна, Птицам высыпьте остатки вашего зерна. Чтоб никто в моих владеньях голода не знал, Чтоб никто от недостатка пищи не страдал!» А когда голодных толпы к житницам пришли И домой мешки с пшеницей царской унесли, Шах зерно в чужих владеньях закупать велел И закупленное снова раздавать велел. Он усердствовал, сокровищ древних не щадя, Милости он сыпал гуще вешнего дождя. Хоть подряд четыре года землю недород Посещал, зерно от шаха получал народ. Так в беде он истым Кеем стал в своих делах, И о нем судили люди: «Подлинный он шах!» Так избыл народ Ирана горе злых годин; Все ж голодной смертью умер человек один. Из-за этого бедняги шах Бахрам скорбел, Как поток, зимой замерзший, дух в нем онемел. И, подняв лицо, Яздана стал он призывать, И о милости Яздана стал он умолять: «Пищу ты даруешь твари всяческой земной! Разве я могу сравняться щедростью с тобой? Ты своей рукой величье малому даешь, Ты величью истребленье и паденье шлешь. Как бы я ни тщился, хлеба в житницах моих Недостанет, чтоб газелей накормить степных. Только ты — победоносной волею своей — Кормишь всех тобой хранимых — тварей и людей. Коль голодной смертью умер человек один, То поверь, я неповинен в этом, властелин! Я не ведал, что бедняга жил в такой нужде, А теперь узнал, но поздно, не помочь беде». Так молил Бахрам Яздана, чтобы грех простил, И Бахраму некий тайный голос возвестил: «За твое великодушье небом ты прощен, И в стране твоей отныне голод прекращен. Да! Подряд четыре года хлеб ваш погибал, Ты ж свои запасы людям щедро раздавал, Но четыре года счастья будет вам теперь, Ни нужда, ни смерть не будут к вам стучаться в дверь!» И четыре круглых года, как сказал Яздан, Благоденствовал и смерти не видал Иран. Счастлив шах, что добротою край свой одарил И от хижин смерть и голод лютый удалил. Люди новые рождались. Множился народ. Скажешь: не было расхода, был один доход. Умножалось населенье. Радостно, когда Строятся дома; обильны, людны города. Дом за домом в эту пору всюду возникал, Кровлею к соседней кровле плотно примыкал. Если б в Исфахан из Рея двинулся слепец, Сам по кровлям он пришел бы к цели наконец. [294] Если это непонятно будет в наши дни, Ты, читатель, летописца — не меня — вини. Народился люд, явилось много новых ртов, Пропитанья было больше все ж, чем едоков. На горах, в долинах люди обрели покой, Радость и веселье снова потекли рекой. На пирах, фарсанга на два выстроившись в ряд, Пели чанги и рубабы и звучал барбат. Что ни день — то, будто праздник, улица шумна. Возле каждого арыка был бассейн вина. Каждый пил и веселился, брань и меч забыл, И, кольчугу сняв, одежды шелковые шил. Ратный шум, бряцанье брани невзлюбили все, О мечах, пращах и стрелах позабыли все. Всякий, у кого достаток самый малый был, Радовался, услаждался и в веселье жил. Ну, а самым бедным деньги шах давать велел На потехи. Всех он видеть в радости хотел. Каждого сумел приставить к делу он в стране. Чтобы жизнь была народу радостна вдвойне, На две части приказал он будний день разбить, Чтоб сперва трудиться, после — пировать и пить. На семь лет со всей страны он подати сложил, Ствол семидесятилетней скорби подрубил. Тысяч шесть созвать велел он разных мастеров: Кукольников, музыкантов, плясунов, певцов. Он велел их за уменье щедро наградить И по городам, по селам им велел ходить,— Чтоб они везде бывали с песнею своей, Чтобы сами веселились, веселя людей. Меж Тельцом и Близнецами та была пора,— Рядом шла с Альдебараном на небе Зухра. Разве скорбь приличествует [295]людям той порой, Как Телец владычествует на небе с Зухрой?