Абу Мухаммед Али Ибн Хазм - Средневековая андалусская проза
РАССКАЗ О ВАЗИРЕ И КАТИБЕ АБУ ХАФСЕ ИБН БУРДЕ МЛАДШЕМ
Абу Хафс был в свое время подобен вращающимся небесам, прославившись красноречием, в коем показал выдающиеся образцы, так что волшебство его речей вошло также в поговорку. Дабы не зачахло оно, он поливал его струями своих блестящих стихов, орошая сверкающей россыпью прозы.
Мы приведем здесь отрывок из его послания, в котором Абу Хафс описывает книгу, перо и чернила:
«Поистине, книга есть украшение ангелов, ибо всевышний Аллах сказал: «Благородные, что держат книги, они знают все, что вы совершаете». Чернила подобны морю, а перо — искатель жемчуга, ныряющий за ним в морскую пучину. Слово — драгоценный камень, а лист бумаги подобен нити ожерелья, на которую нанизаны слова. И если чернильница сходна с сердцем, а тростниковое перо — с сердечной думой, то страницу следует уподобить говорящему языку.
Разум — отец мысли, знание — ее мать, но все же мысль — это порождение пера. Как удивительны поступки пера! Оно пьет мрак, а выводит свет мысли. И часто перо катиба оказывается острее копья воина. Перо — это стрела, поражающая самые уязвимые части тела, это клинок, способный рассечь суставы и кости, и когда катибы начинают нанизывать слова и мечут их на бумагу заостренным концом пера, сколько тронов пошатнется, сколько крови прольется, сколько будет унижено гордецов, сколько рассеяно на поле боя храбрецов! И если бы не перо, не собирались бы многолюдные войска, не скакали бы конные отряды, не строились бы воины в ряды и не проливалась бы кровь, обагряя мечи.
Орошенные росой тростникового пера, распускаются кровавые раны, и кровью пера отливаются доспехи мудрости. Да проклянет Аллах перо, почему дозволено ему ломать стальные наконечники копий, если так легко разгрызть его, зажав между зубами!»
РАССКАЗ ОБ АЛЬ-МУТАМИДЕ МУХАММАДЕ ИБН АББАДЕ
После смерти аль-Мутадида, отца Мухаммада ибн Аббада[155], власть в Севилье перешла к Мухаммаду. Его занимали лишь военные дела, и делил он свое время между копьем и мечом, ибо отец его в свое время заставлял его вращать жернов сражений и прибегал к его помощи всякий раз, как ломался посох его силы, так что наконец Мухаммад поднялся славой выше небесных звезд.
Беспощадный, пил он только из кровавого колодца,Но не знали горя люди под защитой полководца.
И в то же время Мухаммад ибн Аббад был связан крепкими узами с искусством красноречия и стрелы его знаний не летели мимо цели. Когда слушаешь его стихи, кажется, что распускаются цветы среди зеленых лугов, и если бы их сложил человек, избравший поэзию своим ремеслом и сделавший стихи своим уделом, то все говорили бы, что ему нет равных в этом искусстве, и дивились бы блеску и сладости его стихов. Что ты скажешь о человеке, который любил, всегда страдая, и проявлял серьезность, словно играючи? А ведь он в своих стихах мог убить наповал и никогда не промахивался, если уж замахнулся. Его стихи, всегда легкие и ясные, выражают его чувства, так что им можно отдать предпочтение среди множества других. Мы часто видим, что превозносят стихи, сложенные знатными и благородными людьми, только из-за высокого положения поэта, не принимая во внимание достоинства самих произведений. Так, Абу Бакр ас-Сули записал такие стихи и речения, сказанные халифами из рода Омайядов и Аббасидов, что если бы они принадлежали людям простым и незначительным, то их считали бы недостойными упоминания.
Сознаюсь, что и в моей книге встречается нечто, подобное тому, что есть у ас-Сули. Однако тут мои слова не относятся к аль-Мутамиду. Из облака его дарования проливались и стихи, и проза, и если он взывал к своему вдохновению, оно послушно откликалось, верное природе его таланта. Так было даже после того, как аль-Мутамид был свергнут, и когда каждый день казался ему вечностью.
Я привожу здесь некоторые его стихи. Там, где они хороши, ему нет равных, а если он сделал в чем-нибудь упущение, то кто же не извинит его за это!
Сказал аль-Мутамид, жалуясь на свою страсть:
Скрывал он тщетно страсть свою, которой не было границы,Но прорвались потоки слез, вдруг затопив его глазницы.
Он затаил свою любовь, но все мгновенно проявилось,Когда горючих этих струй скрыть не могли его ресницы.
Ночь разостлала черный плащ, но был он белым оторочен,То звезды в ясных небесах образовали вереницы.
Я любовался блеском звезд, и я не мог не растеряться,Когда моих ночных подруг похитила рука денницы.
Аль-Мутамид сказал также:
Вино золотое дышит, но вздохи его лукавы;Так летним вечером дышат благоуханные травы;
Порой в золотистой влаге игра пузырьков подобнаЧасам разлуки досадной, врагам любовной забавы.
Одна из невольниц аль-Мутамида подала ему хрустальный кубок с вином, и в это время засверкала молния, и невольница испугалась. Аль-Мутамид тотчас сложил такие стихи:
Молнии боишься, словно бы не зная,Что в перстах твоих же молния хмельная;
Слушай, чаровница: ты заря и солнце!Пред тобою меркнет молния шальная.
Однажды вазир Абу Омар попросил аль-Мутамида оказать ему честь и посетить его в его дворце. У эмира собрались после вечерней молитвы его надимы[156], музыканты и певцы, чтобы сопровождать его. Но случилось так, что эмир приказал подать вина, и они стали пить, и ближайший друг аль-Мутамида, Ибн Аммар, сказал что-то неподобающее, чем разгневал эмира, и тот бросил в Ибн Аммара кувшином, а потом, опьянев, уснул. Отчаявшись и поняв, что эмир уже никуда не пойдет, все встали и отправились вместе с вазиром к нему во дворец. Когда аль-Мутамид проснулся и его опьянение прошло, ему рассказали, как было дело, и он написал вазиру такие стихи:
Когда бы не стражник зоркий, когда бы не соглядатай,Постыдную неучтивость загладил бы я расплатой;
Ничком бы до вас дополз я, на голове бы прыгалИ вас, конечно, смягчил бы ужимкою виноватой.
Из многочисленных стихов аль-Мутамида мы приведем те, в которых он обращается к своим оковам. Они сказаны после того, как он лишился власти и был заключен в темницу:
Когда бы знал кузнец, кому вы предназначены, оковы,Лишился бы со страху рук, сковав подобные обновы
Для повелителя, чей меч своим неумолимым взмахомВ загробный мир переселял тех, что смириться не готовы.
Рассказывают, что, когда в тот злосчастный день, во вторник середины месяца раджаба восемьдесят четвертого года[157], враги ворвались в Севилью, аль-Мутамид бросился в бой, защищая свои владения, свою жизнь и всех, кто был ему дорог, и проявил такую доблесть, бросаясь в пучины смерти, которой еще не было видано доныне, и никто не мог сравниться с ним. Он сложил об этом в темнице такие стихи:
Когда слезы мне вытерло время злоеИ застыло сердце в мнимом покое,
Мне сказали: «Тебя спасет лишь покорность,Берегись врагов задеть за живое!»
Но для уст моих сладостнее отрава,Чем в невзгодах уничиженье такое.
Пусть, навеки лишившись моих владений,Испытал я бессилие роковое,
У меня в груди бьется прежнее сердце,И в скорбях не сломлено ретиво́е;
Благородный останется благородным,Не минует мое величье былое.
Пусть мне скажут, что в битве не помогалоМне мое снаряжение боевое,
Но пришлось мне сражаться в одной рубахе,Так что был мой противник сильнее вдвое.
Не жалел я души в сраженье последнем.Где мое обиталище гробовое?
Медлит смерть моя, мне грозит униженье,Задыхаюсь я в этом гиблом застое!
Я не мог торжества моего не слышатьВ завыванье врагов и в зверином вое.
Унаследовал я от предков отвагу —Вот мое достояние родовое!
Однажды Абу Бакр ад-Дани увидел внука аль-Мутамида, красивого юношу, который после изгнания эмира зарабатывал себе на жизнь, обучившись ювелирному деду. А когда род Аббада был у власти, этому юноше дали имя Фахр ад-Даула — «Слава державы», как было принято в знатных семьях. Увидев, как Фахр ад-Даула раздувает горн и умело действует щипчиками и другими инструментами, что применяют ювелиры в своем ремесле, Абу Бакр прослезился и сложил стихи, в которых оплакивал прошлую славу эмиров Севильи:
