Маснави (поэма о скрытом смысле) - Джалаледдин Руми
Кто что-то съел несвежее, тот ищет
Возможности извергнуть эту пищу.
Порой во гневе сказанное слово —
Успокоенья нашего основа.
Не мог больной с обидою смириться,
Твердил: «Сосед мой хуже, чем блудница.
Ему я не ответил, ослабев,
Но злыдня пусть сожжет его же гнев.
Нет большего на свете святотатства,
Чем, видя чью-то боль, являть злорадство.
Ведь более других грешащих грешен
Тот, кто чужим страданием утешен!»
Шептал больной: «Слепец, лишь в день недуга
Врага узрел я под личиной друга!»
...Порою мы своим деяньям рады,
Считая благом их, мы ждем награды.
Не замечая, что, по мненью всех,
Сокрыт в поступках наших тяжкий грех
Мы видели во притче о глухом,
Как милость может обернуться злом.
Глухой живет поныне с верой детской,
Что свой благой исполнил долг соседский.
Глухому и сегодня невдомек,
На что соседа он в тот день обрек.
Рассказ о рабе Лукмане, о других рабах и их владельце
Угрюмый раб, Лукман носивший имя,
Был нерадив в сравнении с другими.
Ждал и хозяин от него беды,
Послав рабов срывать в саду плоды.
Рабы смеялись над своим собратом,
Его считали чуть дураковатым,
А сами из плодов большую часть
Они съедали, наедались всласть
И говорили: «Это съел Лукман!»
И был хозяин гневом обуян.
Лукмана он тотчас призвал к ответу,
Лукман сказал: «Я ложь низвергну эту!
Ты знаешь: лживый раб, грешащий много,
Не может уповать на милость бога!
Всех нас, рабов, ты в силах испытать,
Узнать, кто клеветник, кто вправду тать.
Всех напои, наш господин ученый,
Водой горячей, но не кипяченной.
Потом вели бежать им всем и мне,
А сам скачи за нами на коне.
Тебе, хозяин, это испытанье
Откроет наши тайные деянья!»
И вот хозяин пир устроил странный:
Велел рабам воды напиться банной
И по ухабам в довершенье бед
Бежать заставил, сам скакал вослед.
И то, что было съедено с утра,
У них назад изверглось из нутра.
Из их утробы вышло все наружу.
И тот, кто ел плоды, был обнаружен.
А изо рта Лукманова тогда
Изверглась только чистая вода.
Рассказ о том, как спорили румийцы с китайцами
Рекли китайцы: «Ведомо заране,
Соперников нам нет в живописанье».
Румийцы внятно отвечали им:
«И мы владеем ремеслом своим!»
«Ну что ж,— сказал султан мужам умелым,—
Кто лучше, пусть докажет каждый делом!»
И согласились, чтоб пресечь раздор,
С китайцами вступить румийцы в спор.
В покое поместили их просторном
И разделили занавесом черным.
Китайцы, лишь ступив под этот кров,
Потребовали красок и холстов.
И щедро отпустил немало злата
Казнохранитель, чья казна богата,
Чтоб принесли без лишней суеты
Рабы китайцам краски и холсты,
Меж тем как Рума гордые сыны
Ответили: «Нам краски не нужны!»
И, запершись в дому, сильны и ловки,
Они подвергли стену полировке,
К прозрачности они торили путь,
Постигнув красоты закон и суть.
Прозрачность как луна, что в небе светит.
Но облака являют многоцветье,
Хоть краски, что на облаках видны,
Лишь отраженье солнца и луны.
Китайцы, труд свой завершив, султана
Призвали громким боем барабана.
И расписной причудливый узор
Пленил вошедшего владыки взор.
Затем к румийцам он направил путь,
Чтоб и на их умение взглянуть.
И те султана ввергли в изумленье,
Покровы сняв со своего творенья,
Ибо в мгновенье это в тишине
На гладко полированной стене
Султан того увидел отраженье,
Что создало чужое вдохновенье.
Так людям сердце — чистое зерцало —
Дано, чтоб беспредельность отражало.
Пожар
В одном краю во времена Омара
Народ не мог остановить пожара.
Огонь пылал, в своем остервененье
Он каменные пожирал строенья.
И ввысь и вглубь огонь свой жар простер —
До птичьих гнезд и до звериных пор.
Вода и та в испуге отступала.
Огню вреда не причинив нимало.
И струи уксуса из бурдюков
Его не унимали языков.
Не знал огонь ни удержу, ни страха,
Как будто в нем был промысел Аллаха.
И вот пришли старейшие к Омару:
«Что делать? Не видать конца пожару!»
Властитель отвечал: «Огонь силен,
Поскольку вашей скупостью рожден.
Откройте двери, дайте бедным хлеба,
И вас услышит, вам поможет небо!»
Сказали горожане: «Мы давали
Свой хлеб, мы двери в домы раскрывали!»
«Вы хлеб давали,— отвечал халиф,—
Своей гордыни в сердце не смирив.
