Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I – XL.
Открыв глаза, Баоюй увидел Сижэнь, она спала одетая. Он не стал раздумывать над тем, что произошло накануне, разбудил ее и сказал:
– Разденься и ложись под одеяло, а то замерзнешь.
Сижэнь давно заметила, что Баоюй целыми днями развлекается с сестрами, но не решалась ему об этом сказать – все равно бесполезно. Девушка пыталась действовать лаской, предостерегала как могла в надежде, что в конце концов он исправится. Но все оставалось по-прежнему. И Сижэнь ничего не могла сделать. От расстройства даже сон потеряла. И сейчас, заметив какую-то перемену в поведении Баоюя, Сижэнь подумала, что он раскаялся, но виду не подала.
И поскольку она молчала, Баоюй попытался ее раздеть. Но едва расстегнул на ней халат, как Сижэнь оттолкнула его и вновь застегнулась.
– Скажи наконец, что с тобой? – с улыбкой спросил Баоюй.
Сижэнь не отвечала. Баоюй повторил свой вопрос.
– Ничего, – глядя на него в упор, промолвила наконец Сижэнь. – Раз уж встал, иди туда умываться и причесываться. Да поскорее, а то опоздаешь!
– Куда? – с недоумением спросил Баоюй.
– Нечего у меня спрашивать! Сам знаешь! – усмехнулась Сижэнь. – Туда, где тебе больше нравится. Нам надо реже бывать друг с другом, а то из-за вечных споров и ссор люди нас засмеют. Если же и там тебе надоест, тут найдется какая-нибудь Сыэр или Уэр, которая рада будет тебе прислуживать. Мы ведь только «позорим благозвучные имена»!
– Никак не можешь забыть? – улыбнулся Баоюй.
– Сто лет буду помнить! – заявила Сижэнь. – Я не ты, ничего не пропускаю мимо ушей, утром не забываю, что мне сказали накануне вечером!
Она была так хороша в гневе, что Баоюй от избытка чувств схватил яшмовую шпильку, лежавшую у изголовья, разломил пополам и торжественно заявил:
– Если я еще хоть раз ослушаюсь тебя, пусть случится со мной то же, что с этой шпилькой!
Сижэнь отобрала у него обломки шпильки и промолвила:
– Нечего было так рано вставать! А будешь ты меня слушаться или нет – дело твое, только зачем так бурно выражать свои чувства!
– Ты и не представляешь, как я волнуюсь! – вскричал Баоюй.
– А ты знаешь, что такое волнение? – произнесла с улыбкой Сижэнь. – Тогда подумай, что у меня на душе! Ну, ладно, иди умываться!
Оба встали и принялись за утренний туалет.
Вскоре после того, как Баоюй и Сижэнь поднялись наверх, вошла Дайюй. Не застав Баоюя, она подошла к столу и стала листать книгу за книгой. И когда открыла Чжуан-цзы[207], в глаза ей бросилась запись, накануне вечером сделанная Баоюем. Прочитав ее, Дайюй рассердилась, потом рассмеялась. Схватила кисть и приписала:
Кто он такой, сей борзописец-вор,Укравший у Чжуан-цзы много строк?Других порочит, а поступок свойОн даже не считает за порок!
Окончив писать, Дайюй пошла навестить матушку Цзя, от нее направилась к госпоже Ван.
В это самое время заболела дочь Фэнцзе. В доме все переполошились, позвали доктора. Тот осмотрел девочку и сказал:
– Не стану скрывать, у вашей дочери оспа.
– Она выздоровеет? – в один голос спросили госпожа Ван и Фэнцзе.
– Болезнь серьезная, но протекает благополучно, и опасности нет. Срочно нужны шелковичные черви и хвост свиньи.
Фэнцзе тотчас же принялась хлопотать: подмела комнаты, совершила жертвоприношения богине оспы, строго запретила в доме жарить и парить, а также сделала другие необходимые распоряжения. Пинъэр велено было перенести постель и одежду Цзя Ляня к нему в кабинет на время, пока девочка болеет. Служанок задобрили красной материей на платья.
Прихожая была чисто убрана, в ней поселились два врача, которые ухаживали за девочкой. В течение двенадцати дней никому не разрешалось входить в дом.
Цзя Ляню волей-неволей пришлось жить в своем кабинете. Фэнцзе, Пинъэр и госпожа Ван ежедневно приносили жертвы богине.
Проспав без Фэнцзе две ночи, Цзя Лянь почувствовал, что ему невмоготу, и принялся размышлять, как удовлетворить свое желание.
Надо вам сказать, что во дворце Жунго жил бесшабашный пьяница повар по имени До Гуань. Тщедушный, трусливый и никчемный, он получил прозвище дурачок До. Года два назад родители нашли ему жену, и ей исполнилось сейчас двадцать лет. Не лишенная привлекательности, она отличалась легким поведением, или, как говорят, «любила срывать цветы и шевелить траву». Дурачок До смотрел на это сквозь пальцы – было бы только вино, закуски да деньги, остальное пустяки. Поэтому во дворцах Нинго и Жунго каждый, кому было не лень, спал с его женой, прозванной за это До Гунян – Общей барышней. О ней-то и вспомнил Цзя Лянь.
Говоря по правде, Цзя Ляня давно тянуло к этой женщине, но он не решался ее домогаться – боялся жены, да и перед слугами было стыдно. Общая барышня в свою очередь имела виды на Цзя Ляня и лишь ждала удобного случая для осуществления своих планов. Узнав, что Цзя Лянь переселился в кабинет, она, как бы от нечего делать, раза три-четыре забегала к нему.
Возбужденный до предела, Цзя Лянь напоминал голодную крысу. Теперь оставалось лишь подкупить кого-нибудь из доверенных слуг, чтобы устроил свидание. Такой сразу нашелся. Вдобавок у этого слуги была с женщиной давняя связь, поэтому стоило ему сказать слово, как все было улажено.
В тот вечер, едва минула вторая стража, а пьяный дурачок До завалился на кан и все в доме улеглись спать, Цзя Лянь тайком выскользнул из дома и побежал к месту свидания.
Увидев женщину, Цзя Лянь потерял над собой власть, без долгих разговоров и уверений в любви сбросил халат и принялся за дело.
Женщина эта обладала удивительной особенностью: стоило мужчине прикоснуться к ней, и тело ее становилось мягким и податливым, как вата; а медовыми речами и изощренностью движений она превосходила даже гетеру. И Цзя Лянь в миг блаженства сожалел лишь о том, что не может целиком раствориться в ней.
Между тем женщина нашептывала ему на ухо:
– Твоя дочь больна, в доме приносят жертвы богине, и тебе следовало бы денька на два поумерить свой пыл, не осквернять тело. Уходи!
Задыхаясь от страсти, Цзя Лянь отвечал:
– Какая там богиня! Ты – моя богиня!
Женщина между тем изощрялась все больше, да и Цзя Лянь старался показать, на что способен.
Когда все было окончено, они принялись клясться друг другу в любви и никак не могли расстаться. Так началась у них связь.
Двенадцать дней пролетели незаметно. Дацзе стала поправляться, и все приносили благодарственные жертвы Небу и предкам, воскуривали благовония, согласно данному обету, принимали поздравления, раздавали подарки. Цзя Ляню снова пришлось перебраться в спальню. Стоило ему встретиться с Фэнцзе, и он сразу понял, как верна пословица: «Старая жена после разлуки лучше новой». Незачем рассказывать, каким ласкам и наслаждениям предавались они в ту ночь.
На следующее утро, как только Фэнцзе отправилась к матушке Цзя, Пинъэр принялась убирать постель Цзя Ляня и вдруг заметила на подушке прядь черных волос. Она сразу смекнула, в чем дело, спрятала прядь в рукав и пошла к Цзя Ляню.
– Что это? – спросила она, показав волосы.
Смущенный Цзя Лянь бросился отнимать их, но Пинъэр попятилась к двери. Цзя Лянь настиг ее и повалил на кан.
– Эх ты, бессовестный! – засмеялась Пинъэр. – Ведь я их нарочно спрятала, чтобы никто не увидел, а ты на меня набросился! Вот погоди, жене пожалуюсь!
Цзя Лянь, смеясь, стал просить прощения:
– Извини, дорогая, погорячился!
В это время послышался голос Фэнцзе. Цзя Лянь понял, что отнять улику ему не удастся, но и отпускать Пинъэр нельзя, и торопливо прошептал:
– Милая, не рассказывай ей!
Только Пинъэр встала с кана, вошла Фэнцзе и приказала:
– Принеси шкатулку с образцами узоров, старая госпожа просит.
Служанка кивнула и принялась искать шкатулку.
– Ты все вещи из кабинета перенесла? – спросила ее Фэнцзе, заметив Цзя Ляня.
– Все, – ответила Пинъэр.
– Ничего не потерялось?
– Ничего. Я проверила.
– Может быть, нашла что-нибудь чужое? – поинтересовалась Фэнцзе.
– Нет. Откуда возьмется чужое?
– В последние дни трудно было следить за порядком в доме, – улыбнулась Фэнцзе. – Кто-нибудь из друзей мог забыть платок или кольцо.
Цзя Лянь, стоявший за спиной Фэнцзе, побледнел от волнения и бросал на Пинъэр умоляющие, полные отчаяния взгляды. Однако Пинъэр как ни в чем не бывало, улыбаясь, говорила Фэнцзе:
– Вот удивительно! Мне пришла в голову такая же мысль, и я тщательно все осмотрела, но ничего не нашла. Если вы, госпожа, не верите, можете поискать сами!
– Глупая ты! – засмеялась Фэнцзе. – Разве положит он, что не следует, на виду?
Она взяла у Пинъэр шкатулку и вышла из комнаты. Пинъэр, как бы стыдя Цзя Ляня, коснулась пальцами своего лица и покачала головой:
– Чем же ты отблагодаришь меня за то, что я для тебя сделала? Отвечай!
Цзя Лянь просиял и заключил Пинъэр в объятия, приговаривая:
– Ах ты моя милая, дорогая плутовка!..
