Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
— Вы отомстили за меня с лихвою, — сказал он.
Лу Хуа протянул Симэню тридцать лянов, но тот отказался.
— Награждаю вас этим серебром, — заявил он. — Выпить пригодится. А что случится, опять буду вас беспокоить.
Перед уходом они долго благодарили Симэня и, забрав серебро, отправились играть на деньги.
Да,
Где честь и совесть попраны — всевластьеТам обретают низменные страсти.
Так вот, отдал Цзян Чжушань в присутствии надзирателя серебро, вышел из управления и направился домой. Но Ли Пинъэр его не пустила.
— Куда ты идешь? — спросила она. — Так как же? Считать, что я серьезно болела, и тридцать лянов ушло на лекарства, которые ты мне прописывал, да? Убирайся-ка отсюда и чем скорее, тем лучше. А то, чего доброго, и целого дома не хватит долги твои выплачивать.
Чжушань понял, что не жить ему больше у Пинъэр. Он заплакал и, превозмогая боль в ногах, побрел искать другое пристанище. Весь купленный на ее деньги товар он оставил, свой же, вместе с молотилкой для лекарств, ситами и корзинами по приказанию Пинъэр он был вынужден немедленно вывезти. Они разошлись. После его отъезда Пинъэр попросила тетушку Фэн вылить в воротах бочку воды, чтобы смыть его следы.
— Как я рада, что избавилась от такого сокровища! — говорила она, когда выпроводила Чжушаня.
Теперь у Пинъэр из головы не выходил Симэнь Цин, а когда она узнала, что он уже уладил свои неприятности, ее тем больше мучили угрызения совести. Пинъэр не пила, не ела. У нее не было желания подводить брови. Целыми днями простаивала она у дверей, все глаза проглядела, но так никто и не появлялся у нее на пороге.
Да,
Еще на ложе видимость любви,Но страсть былая больше не жива,Разлито одиночество в крови,Сухи, как пепел, пылкие слова.
Не будем говорить, как тосковала Пинъэр, а расскажем, что случилось однажды.
Проезжал мимо ее дома верхом Дайань. Ворота были заперты, лавка закрыта — дом стоял, погруженный в тишину. Дайань сказал об этом хозяину.
— Крепко, должно быть, досталось карлику-рогоносцу, — заметил Симэнь, — Отсыпается. Прикинь-ка, знать, уж полмесяца из дома не выглядывает и торговлю бросил.
Вскоре Симэнь совсем забыл о Пинъэр.
Пришло пятнадцатое число восьмой луны — день рождения У Юэнян. В большой зале было многолюдно, всюду сидели гостьи. Симэнь не разговаривал с Юэнян, поэтому отправился навестить Ли Гуйцзе, а лошадь отослал с Дайанем, наказав слуге приезжать вечером. Симэнь взял с собой для игры в двойную шестерку Ин Боцзюэ и Се Сида. Гуйцин тоже оказалась дома, и сестры с обеих сторон потчевали Симэня, потом все пошли во двор, где метали стрелы в вазу.
К заходу солнца прибыл с конем Дайань. Тем временем Симэнь как раз склонился в земном поклоне, дабы отправить естественную потребность, а заметив Дайаня, спросил:
— Дома все в порядке?
— Да, гостьи разошлись. Зал убрали. Осталась только госпожа У Старшая. Ее хозяйка пригласила к себе. А еще тетушка Фэн от госпожи Хуа с Львиной подарки доставила: четыре блюда фруктов, два — персиков и лапши долголетия[327] и кусок шелка, а для хозяйки — туфельки. Сама госпожа Хуа шила. Тетушка Фэн цянь серебра в награду получила. Хозяйка ей объяснила, что вас не было дома, поэтому, мол, и не могли пригласить госпожу Хуа.
— А тебе кто поднес? — спросил Симэнь раскрасневшегося слугу.
— Госпожа Хуа за мной тетушку Фэн послала, — признался Дайань. — Вином угостила. Я отказывался, но она заставила выпить. Вот лицо и зарделось. А госпожа Хуа так раскаивается! Прямо плачет. Я, говорит, господину объясняла, а он мне не верит. Цзян Чжушаня она прогнала и очень раскаивается, что так вышло. Только и мечтает за вас замуж выйти. А до чего похудела! Все меня просила вас пригласить, чтобы вы ее навестили. Если, говорит, господин изволит выразить свое согласие, дай мне знать.
— Потаскуха мерзкая! — заругался Симэнь. — Нашла мужика и жила бы. Зачем за мной бегать? Некогда мне к ней ходить. Скажи, ни к чему, мол, подарки слать, пусть лучше счастливый день выберет, а я, так и быть, пришлю за ней паланкин.
— Понятно, — ответил слуга. — Она ответа ждет. При вас пусть пока побудут Пинъань с Хуатуном, а я пойду, можно?
— Можно, ступай.
Дайань подался к Ли Пинъэр.
— Сколько я тебе хлопот прибавила, дорогой мой! — выслушав слугу, воскликнула обрадованная Пинъэр. — Значит, тебе удалось уговорить господина? Он, стало быть, согласен?
Пинъэр вымыла руки, почистила ногти и пошла на кухню готовить для Дайаня угощение.
— У меня вещи некому будет перенести, — сказала она. — Приходи тогда, поможешь Тяньфу приглядеть за носильщиками, ладно?
Наняли шестерых носильщиков, которые дней пять перетаскивали добро. Симэнь Цин, ни слова не говоря У Юэнян, сложил тюки в терем Любования цветами.
Двадцатого в восьмой луне, когда было уже за полдень, к дому Ли Пинъэр прибыл большой паланкин с четырьмя фонарями. В нем лежал кусок кумачовой парчи. Паланкин сопровождали Дайань, Пинъань, Хуатун и Лайсин.
Пинъэр послала двух служанок за тетушкой Фэн. Ей она поручила присматривать за домом, а сторожем поставила Тяньфу. Только после этих распоряжений она вошла в паланкин.
Симэнь в тот день выездов не делал. В легком халате и повязке сидел он в крытой галерее в ожидании Пинъэр.
Уже давно остановился у Симэневых ворот большой паланкин, но никто не выходил встречать Ли Пинъэр.
Юйлоу пошла к Юэнян.
— Сестрица, — обратилась она, — вы хозяйка дома. Она ведь ждет у ворот. Вы не хотите встречать? Хозяин обидится. Он в саду сидит, а паланкин уже давно у ворот ждет. Как она войдет, когда ее никто не встречает?!
У Юэнян была не прочь встретить Ли Пинъэр, но ей мешала обида. И не выйти она тоже не могла, так как боялась разгневать Симэня. После некоторого раздумья и колебаний Юэнян так легко и грациозно засеменила к воротам, что едва заметно колыхалась ее бледно-желтая юбка.
Ли Пинъэр с драгоценною вазой[328] в руках проследовала в отведенный для нее флигель, загодя убранный горничными Инчунь и Сючунь, и стала ожидать Симэня. Но он, все еще снедаемый прежним негодованием, так к ней и не пришел.
На другой день Пинъэр представили хозяйке. Она стала шестой женой Симэня и, как полагается, три дня длилось пышное торжество, приглашение на которое получили многие родственники. А Симэнь так и не появился ни разу в ее спальне.
Первую ночь он провел с Цзиньлянь.
— У тебя новая жена, а ты ее одну оставляешь, — заметила Цзиньлянь.
— Уж больно она прыткая, негодница, — отвечал Симэнь. — Проучу немного, потом пойду.
На третий день гости разошлись, а Симэнь все не заглядывал к Пинъэр. На этот раз он ночевал у Юйлоу. Не дождавшись мужа, бедная Пинъэр в полночь отпустила горничных спать, а сама, досыта наплакавшись, подошла к кровати, завязала из ленты для бинтования ног петлю и накинула ее на шею, решив покончить с собой.
Да,
Согласия нет природных начал —на ложе ее одиноком,И дух обиженной вмиг умчалв путь к Девяти истокам…
Проснулись горничные. Заметив, что в спальне Пинъэр мигает угасающий светильник, они пошли поправить фитиль. Тут они увидели повесившуюся хозяйку и начали метаться по спальне, а потом стали звать Чуньмэй, которая была рядом, за стенкой.
— Наша госпожа повесилась! — кричали они.
Всполошившаяся Цзиньлянь вскочила с постели и бросилась к Пинъэр. В красном свадебном одеянии, вытянувшись во весь рост, неподвижно висела Пинъэр. Цзиньлянь и Чуньмэй тут же срезали петлю и, уложив Пинъэр в постель, долго отхаживали. Наконец, у нее изо рта пошла пена, и она стала приходить в сознание.
— Скорее хозяина зови, он в задних покоях, — приказала Цзиньлянь своей горничной Чуньмэй.
Симэнь тем временем пил вино у Мэн Юйлоу и еще не ложился.
— Взял жену, а третий день к ней не показываешься, — укоряла его Юйлоу. — Как она, наверно, переживает! Подумает, мы виноваты. Ну, первую ночь не пошел, а нынче?
— Погоди, завтра пойду, — говорил Симэнь. — Плохо ты знаешь эту негодницу. Из чашки ест, да ей все мало — в котел поглядывает. А ты бы на моем месте, думаешь, не разозлилась? Мы с ней были в самых близких отношениях еще до смерти ее мужа. Каких я только клятв от нее не слыхал?! И вот, изволь, лекаря Цзяна взяла. Выходит, он лучше меня? А теперь, видишь ли, опять ко мне потянулась.
— Ты прав, конечно, — заметила Юйлоу, — но и она стала жертвой обманщика.
Стук в дверь прервал их разговор. Юйлоу велела горничной Ланьсян узнать, в чем дело.
— Чуньмэй господина вызывает, — доложила Ланьсян. — Госпожа Шестая повесилась.
— Я же тебе говорила! — торопила хозяина всполошившаяся Юйлоу. — Слушать не хотел. Вот и беда стряслась.
