Гань Бао - Записки о поисках духов

Цзюй Дао-Лун, хотя и был сам искусен в волшебстве, нередко рассказывал такую историю:

– Хуан-гун из Дунхая тоже был искусен в волшебстве. Он покорял змей и усмирял тигров. Он всегда носил на поясе меч червонного золота и пил без меры вино, даже когда одряхлел и постарел. В конце Цинь случилось, что в Дунхае появился белый тигр. Вышло повеление послать на усмирение тигра Хуан-гуна с его червонным мечом. Но искусство его не сработало, и он сам был убит тигром.

Однажды Се Цзю пригласил гостей на обед. Написав киноварью заклинание, он бросил его в колодец. И сразу же из колодца выпрыгнули два карпа. Тут же было велено приготовить из них фарш, и хозяин обнес им всех присутствующих.

Во время Цзинь, в годы под девизом Юн-цзя некий чужеземец из Тяньчжу приехал к нам и добрался до Цзяннани. Человек этот владел искусством фокусника. Он умел отрубать и вновь надставлять язык, изрыгать огонь. Люди тех мест, простые и служилые, толпами собрались поглазеть на него. Перед тем как отрезать себе язык, он сначала его высунул и показал собравшимся. После этого отсек язык ножом, так что текущая кровь залила перед ним землю. Затем, положив язык в сосуд, пустил его по рукам, чтобы показать его людям, при этом видно было, что другая половина языка оставалась на своем месте. Когда же сосуд к нему возвратился, он вложил язык обратно в рот, приставил куда надо, посидел некоторое время. Вскоре собравшиеся увидели, что язык стал как был прежде, и нельзя было узнать, был ли он в самом деле отрезан.

Он и другое разрезал и сращивал. Взял, например, шелковый платок, дал людям держать его за концы и ударом ножниц разрезал пополам. А после этого сложил два куска вместе и показал, что шелковый платок сросся и ничем не отличается от своего первоначального вида. Многие из бывших при этом подозревали, что он их морочит, и тайно учинили проверку — но шелк был разрезан на самом деле.

Когда он изрыгал огонь, то сначала положил в сосуд некое зелье, извлек из него язычок пламени, добавил постного сахара, два-три раза подул на огонек — после чего его рот наполнился пламенем. Оставшимся жаром что-то удалось даже зажечь, это был настоящий огонь!

Еще он взял писчую бумагу и что-то вроде бечевки и все бросил в огонь — а толпа внимательно наблюдала. Он все сжег дотла, потом пошарил в пепле и вытащил оттуда нетронутую бумагу и бечевку.

Фань Сюнь, ван государства Фунань, держал в горах тигра. Если кто-то совершал преступление, его бросали тигру, и если тигр его не загрызал, он получал помилование. Поэтому гора называется Большое Чудище, но также и Великий Дух. Еще ван держал десять больших крокодилов, и если кто-то совершал преступление, его могли бросить крокодилам. Если крокодилы его не съедали, то он тоже получал помилование. Считалось, что невинных они не пожирают, и для определения вины есть Крокодилов Пруд.

А бывало, нагреют воду до кипения, бросят в кипяток золотой перстень и после этого вылавливают его из кипятка голой рукой. Кто праведен, тот руку не ошпарит, а у преступника рука, едва сунет ее в кипяток, сразу сварится.

Цзя Пэй-Лань, прислужница Супруги Ци, впоследствии выданная замуж за Дуань Жу, человека из Фу-фэна, рассказывала, что когда она еще жила во дворцах, служанки часто забавлялись музыкой и танцами, соревновались в изготовлении соблазнительных нарядов, словно бы торопили время своих будущих свадеб.

В пятнадцатый день десятой луны все вместе ходили в храм Лин-нюй — Святой Девы, ублажали духов поросенком и просяной кашей, играли на флейтах и кунхоу, пели духам величальные песни. А потом, сплетя друг с другом руки, в такт ступали по земле и пели по обряду шаманок песню «Прилетает красный феникс».

В седьмой день седьмой луны они приходили к Пруду Ста Сыновей и играли мотивы, принесенные из Юйтяня. А когда музыка кончалась, они обвязывали друг друга пятицветными нитями, носившими название «шнуры свадебных связей».

В четвертый день восьмой луны они выходили через северную дверь резного дома, играли в облавные шашки в тени бамбуков. Считалось, что победивший обретет счастье на весь год, а проигравший будет весь год болеть. Но проигравшие могли взять шелковые нити, поднести их духу Полярной Звезды, прося у него долгой жизни, и тем избавлялись от недугов.

В девятую луну подвешивали к поясу кизил, ели полынные лепешки, пили вино из хризантемы — все это, чтобы обрести долгую жизнь. Когда раскрываются цветы хризантемы, их срывают вместе со стеблями и листьями, заквашивают, смешав с просом и рисом; вино созревает к наступлению девятого дня девятой луны, и тогда его пьют. Вот это и называют «вином из хризантемы».

В день чэнь первой декады первой луны выходили на берег пруда, совершали омовение и ели полынные лепешки, чтобы изгнать злых духов.

В день сы первой декады третьей луны играли на музыкальных инструментах у текущей воды и этим заканчивали календарный год.

Во времена Ханьского императора У-ди его любимицей была Супруга Ли. После того, как Супруга умерла, император в бесконечной тоске вспоминал о ней. Маг из области Ци по имени Ли Шао-Вэн сказал, что может вызвать ее душу. И в ту же ночь был раскинут шатер, зажжены лампы и свечи, а императору он велел занять другой шатер, из которого можно было издали глядеть на первый. И в том первом шатре император увидел прекрасную женщину, обликом напоминавшую Супругу Ли. Обойдя вокруг шатра, она уселась, а потом удалилась, и вскоре ее на стало видно.

Император от этого еще более исполнился тоски и печали и сложил такие стихи:

В грезах была тыиль вправду была —Я же стоял и смотрел издалёка,как ты, неясна и мила,Неторопливой походкоймедленно мимо прошла.

После чего приказал «знатокам звуков» из Музыкальной палаты[24] играть и петь эту песню.

В период Хань в уезде Инлин округа Бэйхай жил один даос, который мог устраивать людям свидания с умершими. Некий человек из одного с ним округа, несколько лет назад потерявший жену, услыхал о его искусстве и отправился на встречу с ним.

– Умоляю, — сказал этот человек — устройте мне свидание с моей усопшей женой, я этого до смерти не забуду.

– Вы сможете пойти к ней на свидание, — ответил даос, — но едва услышите удар барабана, уходите, не оставайтесь ни на миг.

После чего открыл ему, в чем искусство встреч с умершими. И этот человек без промедления увиделся со своей женой. Вот он беседует с ней, они радуются и печалятся, исполненные любви, как при жизни. Через некоторое время слышатся удары барабана, и он не может больше с ней оставаться. Когда он выходил из дверей, то защемил створками полу своей одежды, оборвал ее и ушел.

Потом, по прошествии примерно года, этот человек и сам умер. Когда домашние, погребая его, вскрыли склеп, они обнаружили оборванный край одежды, прижатый крышкой гроба жены.

Сунь Сю из государства У как-то заболел и искал шамана, чтобы тот его осмотрел. Такой человек нашелся. Сунь Сю, желая его испытать, убил гуся и схоронил его в саду. Сверху же возвел домик, где поставил лавку, и на ней разложил женские туфли и одежду. А шамана послал осмотреть все это.

– Если сумеешь описать, как выглядит дух усопшей, схороненной в этом склепе, — объявил государь[25], — я тебя богато награжу и смогу тебе довериться.

Шаман до конца дня не произнес ни слова. Император в нетерпении принялся его допрашивать.

– Сказать правду, — наконец произнес тот, — я никакого духа не видел. Появился только белоголовый гусь, стоявший на могиле. По этой причине я не доложил об этом сразу. Я сомневался, не воплотился ли в этот облик дух умершей, и поджидал, не примет ли он свое истинное обличье... Но он никак не превращается ни во что другое. Пожалуй, это и в самом деле гусь.

Cунь Цзюнь в государстве У убил принцессу Чжу и схоронил ее на холме Шицзыган. Когда же Возвративший Власть вступил на трон, он собирался ее перезахоронить, но погребения в склепе оказались все перемешаны, так что опознать принцессу было невозможно. Но некоторые женщины из дворцов помнили, какая была на ней одежда в час ее гибели. Тогда послали двух шаманок, каждой отведя отдельное жилье, чтобы они вызвали ее душу. Они должны были внимательно осмотреть ее, но не сметь к ней приближаться. Через некоторое время обе шаманки сообщили одно и то же:

– Я видела одну женщину, лет около тридцати. На ней была головная повязка темно-синей парчи, лиловое с белым платье на подкладке и шелковые туфли алого атласа. Она спустилась с вершины Шицзыган до середины холма. Здесь положила руки на колени и долго тяжко вздыхала. Постояв так немного, она вновь поднялась наверх к склепу и там остановилась, помаячила некоторое время — и вдруг ее не стало.