Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
– Да, брат всегда был спокойнее меня.
– Ну что вы! – засмеялась хозяйка. – Как раз наоборот. Говорят, без силы да отваги не обретешь и покоя. А я по натуре живая и терпеть не могу увальней неповоротливых.
О том же говорят и стихи:
Увидев деверя-скитальца в первый раз,Желаньем ложе с ним делить она зажглась;Пустила в ход прельстительную речь,Чтобы разжечь У Суна и завлечь.
Все более недвусмысленными становились намеки Цзиньлянь.
– Не огорчайтесь, невестка, – успокаивал ее У Сун. – С братом беды не наживете.
Приход хозяина помешал им продолжить разговор. У Чжи принес мяса, овощей, фруктов и сладостей и оставил все на кухне.
– Цзиньлянь! – крикнул он, поднимаясь по лестнице. – Ступай приготовь. – Вот бестолковый! Тут гостя некому занять, а он вниз гонит.
– Обо мне не беспокойтесь, невестка, – вмешался У Сун.
– Какой несообразительный! – продолжала ворчать Цзиньлянь. – Что ты, не можешь попросить мамашу Ван похозяйничать, да?
И хозяин тотчас отправился за старой Ван. Когда все было готово, наверху накрыли стол. Чего тут только не было: рыба, мясо, фрукты, сладости и прочая снедь. Принесли вина, и У Чжи предложил Цзиньлянь занять место хозяйки.[77] Гость сел напротив, а хозяин сбоку. Он разлил вино и перед каждым поставил чарку.
– Отведайте, деверек, нашего пресного винца, – поднимая чарку, обратилась к У Суну хозяйка. – Не обессудьте за скромное угощение.
– Что вы, невестка! Я вам очень благодарен, – заверил ее гость.
У Чжи все время бегал за вином и наполнял чарки. Ему было не до жены, а она с сияющей улыбкой не переставала потчевать деверя.
– А мясо вы так и не отведали, – подавая блюдо, говорила она.
Прямой и скромный, У Сун относился к Цзиньлянь как следовало относиться к жене родного брата. Ему и в голову не приходило, что она, бывшая служанка, окажется такой искусной кокеткой да еще примется его соблазнять. Добродушный и слабохарактерный хозяин не умел занимать гостя и полагался целиком на жену, которая глаз не сводила с У Суна, а он даже не замечал этого и не смотрел на нее. Когда изрядно закусили и выпили, У Сун стал собираться.
– Если не спешишь, посиди еще, – упрашивал брата У Чжи.
– Простите за беспокойство, – отвечал У Сун. – Зайду как-нибудь в другой раз.
Хозяева спустились вместе с гостем вниз.
– О переезде подумайте, – напомнила Цзиньлянь, когда они вышли за ворота, – а то над нами смеяться будут. Ведь родной брат – свой человек. И недоразумение какое выйдет, так все обойдется.
– Вы так гостеприимны, невестка! – благодарил У Сун. – Я нынче же перенесу к вам вещи.
– Не забудьте, ждать буду, – отозвалась Цзиньлянь, которая все время предавалась пылким мечтам.
Да,
Сколь долгим было страстное томленьеЦветок почуял ветерок весенний.О том же говорят и стихи:Золотая Лилия, кто постиг тебя?Ты таишь в молчании дух весенней страсти.Лишь У Суна славного не возьмут напасти,Ни золото, ни чары – нет, не усыпят!
Вернувшись домой, У Сун собрал постель и вещи и велел солдатам отнести все в дом к брату.
При появлении деверя Цзиньлянь так обрадовалась, будто ей клад открылся. Комната для него была уже готова. У Сун остался ночевать, а солдата отпустил. Проснулся он рано, и хозяйка принесла ему горячей воды. Он умылся, причесался, надел на голову повязку[78] и отправился на утренний прием в управу.
– Отметитесь и побыстрее к завтраку приходите, – обратилась к нему Цзиньлянь.
У Сун ответил согласием, но в управе пробыл целое утро. Хозяйка все приготовила загодя. К его приходу был накрыт стол. Завтракали втроем.
– Сколько вам из-за меня хлопот! – заметил У Сун, когда Цзиньлянь подала ему чай. – Я ни есть, ни пить не могу спокойно. Завтра же пришлю солдата вам в помощники.
– Зачем вы так беспокоитесь, деверь! – прервала его Цзиньлянь. – Ведь не за чужим ухаживаем. У нас и дочка есть, Инъэр. Она, правда, только взад-вперед бегает, так я даже ей довериться не могу, а то солдату. Разве он чисто приготовит… Терпеть не могу солдат.
– Но я вам заботы прибавил, – пытался возразить У Сун.
О том же говорят и стихи:
У Сун-красавец сдержан был как лед.Но страсть невестке не дает покоя!Как в сети, завлекла его в покои,К усладам тучки и дождя[79] зовет.
Однако, хватит вдаваться в подробности. Как-то У Сун дал брату серебра, чтобы тот купил печенья, сладостей и фруктов и пригласил соседей. Те собрали немного денег и поднесли У Суну в знак уважения подарки. У Чжи снова устроил угощение, но не о том пойдет речь.
А еще через несколько дней У Сун подарил невестке отрез цветастого атласа.
– Ну что вы! – смутилась было Цзиньлянь. – Но раз вы дарите, я не смею отказаться. – И она с поклоном, улыбаясь, приняла атлас.
Так и зажил У Сун в доме брата, а хозяин, как и раньше, торговал лепешками. У Сун с утра уходил на службу, и когда б он ни появлялся дома, его ждал стол, а веселая невестка всячески за ним ухаживала, обольщая соблазнительными речами. Неловко делалось У Суну, да обо всем скоро не расскажешь.
Так незаметно прошло больше месяца. Наступила одиннадцатая луна. Несколько дней подряд дул сильный северный ветер. Сплошные тучи густой пеленой заволокли весь небосвод. На землю, кружась и играя, падал снег.
Только поглядите:
Багровые тучи на тысячи ли заволокли небосвод. И запорхали в воздухе благовещие пушинки,[80] пустились в пляс под стрехою бело-яшмовые цветы. Вот в такую же пору в ночи на горном потоке Янь бег ладьи укротил Ван Цзыю.[81] И скоро укрыл белоснежный покров террасы и терема. Серебром отливая, смешались, слились бурные реки и горы. Порхали, резвились снежинки повсюду – от земли и до самых небес. А в хижине своей убогой тогда бедняком горевал Люй Мэнчжэн.[82]
Снег перестал только к первой страже. Земля оделась в серебряный наряд. Весь мир казался выточенным из нефрита.
На другой день У Сун ушел в управу, а Цзиньлянь пораньше выпроводила мужа и попросила старуху Ван купить вина и мяса. Настал полдень, а деверь все не приходил. Цзиньлянь вошла к нему в комнату и разожгла жаровню. «Сегодня я должна его покорить, – думала она. – Не верится мне, что его нельзя увлечь». Затем, откинув занавеску, она встала у двери и заметила вдали запорошенную снегом фигуру У Суна. Он шел домой, приминая снег, яшмовым ковром устлавший все вокруг.
– Замерзли, должно быть? – с улыбкой встретила его невестка, откидывая занавес.
– Спасибо за внимание, – ответил У Сун, переступая порог.
Цзиньлянь протянула было руки, чтобы принять у него широкополую войлочную шапку, но он, поблагодарив любезную хозяйку, сам стряхнул с шапки снег и повесил ее на стену. Потом развязал пояс, скинул зеленый, цвета попугая, халат и вошел в дом.
– Что же вы завтракать не приходили? Я все утро прождала.
– Утром меня пригласил на завтрак один мой знакомый, а тут другой повстречался, звал на чарку вина, но я отказался.
– Погрейтесь у огонька, – пригласила Цзиньлянь.
– Прекрасно! – воскликнул У Сун и, сняв зимнюю с промасленной подошвой обувь, сменил носки, надел домашние туфли и пододвинул скамейку поближе к огню.
Инъэр было велено загодя запереть наружную дверь и задние ворота. Хозяйка тем временем припасла закуски, подогрела вина и, войдя в комнату, накрыла на стол.
– А где брат? – спросил У Сун.
– Брат ваш, как всегда, торгует. Давайте выпьем вдвоем чарочку-другую.
– Вот вернется брат, тогда и выпьем, – заметил У Сун.
– Да его разве дождешься? – не унималась Цзиньлянь и поднесла вина. – Выпейте эту чарку до дна.
У Сун взял у нее из рук чарку и разом осушил.
– Погода стоит холодная, – заговорила невестка, предлагая вторую чарку. – Выпейте и эту – будет пара.
– И вы пейте, невестка, – налил ей У Сун.
Цзиньлянь отпила несколько глотков и поставила на стол другой кувшин.
– Прослышала я, будто вы, деверек, певичку содержите против управы. Это правда? – Цзиньлянь улыбнулась, чуть приоткрыв свою пышную грудь. Ее черные, как тучи, локоны рассыпались по плечам.
– Мало ли что болтают злые языки. Я, У Младший, не из таких.
– Не верю я вам. Сдается мне, что на языке у вас одно, а на сердце совсем другое.
– Не верите, так брата спросите, – настаивал деверь.
– Ах, лучше не говорите вы мне о нем! – оборвала Цзиньлянь. – Что он знает, когда живет как впотьмах. Если б он хоть немножко в жизни смекал, не торговал бы лепешками. Выпейте еще, деверь.
У Сун осушил несколько чарок, но хозяйка все не отставала от него. В ней пламенем горела страсть, и она, едва сдерживаясь, не встречая ответного чувства, продолжала заигрывать с деверем. У Сун понял в чем дело и опустил голову. Когда она встала из-за стола и удалилась подогреть вина, У Сун стал мешать угли в жаровне.
