Чингисхан. История завоевателя Мира - Джувейни Ата-Мелик
И при виде его сострадания и сочувствия надежда проснулась в каждом сердце. И те, кто избежал меча, остались в петле жизни и постели безопасности. Знамена веры Мухаммеда были развернуты в самых далеких землях неверных и самых дальних землях многобожцев, чьих ноздрей еще не достиг аромат ислама. И напротив храмов идолов были воздвигнуты святыни Милосердного Господа. От славы о его справедливости были посажены на цепь бездомные собаки, а рассказы о его щедрости стали причиной отлова диких животных. Из-за внушаемого им ужаса были подчинены непокорные, а по причине жестокости его кары укрощены высокомерные. Его ярлык имел силу меча, а страницы его писем лишали блеска сабли конницы.
Он обращал их в бегство, не начав преследования, И совершал это посредством писем, а не конников.Генералы его Двора и слуги его удачи вели армии на восток и на запад, в то время как Каан мог не участвовать в этом лично, и, как сказал поэт,
Этот мир создан частью для радости, а частью для славы. Ослабляя чужие узы, ты и сам делаешься свободным, затянув же их, сам попадаешь в путы,и наперекор словам советчиков и недовольных, отвергая такое их высказывание:
Если король проводит утренние часы в развлечениях, он обрекает свое королевство на беды и разорение[594],/160/ он всегда расстилал ковер веселья и следовал тропой излишеств в том, что касалось вина и общества красавиц, подобных пери лицом и формами.
В раздаче подарков он превзошел всех своих предшественников. Будучи по натуре чрезвычайно щедрым и радушным, он отдавал все, что поступало из далеких и близких уголков Империи, не требуя, чтобы это было внесено в опись счетоводом (mustaufī) или надсмотрщиком (mushrif). И он вычеркнул общую сумму рассказов о прежних королях, ибо она казалась хасв[595] в сравнении с ценой его собственных свершений, и пометил как оплаченные (tarqīn mī nibād) бариз[596] былых обычаев, что были неподобающими с начала и до конца. Ни один смертный не вернулся от него без своей доли и части, и ни один проситель не услышал из его уст слова «нет».
Ответ «нет» подрезает крылья желаний и в этом его сходство в ножницами[597].Все нуждающиеся, что пришли к нему со всех сторон, поспешили назад, так как их желания неожиданно исполнились, и искатели должностей, и просители тут же вернулись домой с тем, чего каждый из них желал.
Ибо голос просителя для его уха был приятнее и желаннее музыки[598].Тех, кто пришел из дальних и непокорных (yaghi) земель, он одарил также, как тех, кто прибыл из близких и покоренных (il) стран. И никто ни ушел от него разочарованным или недовольным. Время от времени столпы Империи и Двора пеняли ему на его расточительность, говоря, что если нет у него способа удержаться от раздачи подарков, то ему надлежало раздать их своим слугам и подданным. Каан на это отвечал так «Несогласные лишены драгоценности разума и понимания, поэтому их слова пусты по двум причинам. Во-первых, потому что когда слухи о наших обычаях и привычках достигнут мятежников, их сердца неминуемо склонятся к нам, ибо «Человек есть раб доброты»; и по причине этого благодеяния армия и народ будут избавлены от необходимости биться и сражаться с ними и избегут многих тягот и невзгод. И во-вторых, еще более очевидно, — ибо мир, как мы знаем, никогда никому не был предан, но, напротив, в конце концов всегда поворачивался спиной жестокости, — что осторожный человек, наделенный светом разума, /161/ сохраняет свою жизнь, увековечивая свое доброе имя».
Хватит, перестанем же сеять в мире зло; давайте искать любую возможность, чтоб делать добро. Если я умру с добрым именем, это благо; мне нужно имя, ибо тело смертно[599].И когда бы короли древних времен ни упоминались в связи с их привычками и обычаями, и когда бы ни говорилось о том, как они копили и прятали золото и серебро, он говорил, что те, кто складывал драгоценности под землей, были лишены малейшей частицы разума и понимания, ибо не было никакой разницы между этими сокровищами и пылью, так как они не были ни средством предотвращения убытка, ни средством получения выгоды. Когда придет день гибели, какой прок им будет от сокровищ, которые они накопили, и какая польза?
Где теперь Хосровы, первые среди могущественнейших? Они копили сокровища, но сокровища не уцелели, Как не уцелели они[600].А что до нас, то ради сохранения нашего доброго имени мы будет копить сокровище в уголках человеческих сердец, и ничего не будем откладывать на завтра.
Даже во сне султаны нашего века не увидят десятой части тех сокровищ, которые мы раздаем из того, что у нас есть под рукой. Мы отдали людям серебро и золото всего мира ибо это добрые дела, свершенные нашей не ведающей опасности рукой».Вышесказанное является лишь кратким рассказом о его деяниях. Быть может, те, кто услышит и прочитает эти строки, сочтут эти утверждения относящимися к разряду тех, о которых говорят: «Чем прекрасней стихи, тем больше в них лжи». Чтобы доказать их истинность, мы в краткой форме, свободной от случайных преуменьшений или преувеличений, изложим несколько случаев, которые полностью это подтвердят, хотя в действительности они лишь малая часть множества, как один из тысячи.
[i] В ясе записано, и есть у монголов обычай, что в весеннее и летнее время никто не может сидеть в воде днем, или мыть руки в ручье, или набирать воду в золотые и серебряные сосуды, или раскладывать на земле выстиранную одежду; поскольку они верят, что такие действия усиливают гром и молнию. Ибо в стране, где они живут, дожди идут по большей части с начала весны до конца лета, и раскаты грома таковы, /162/ что, когда он грохочет, «они кладывают свои пальцы в уши от ударов грома, боясь смерти»[601], а молния вспыхивает так ярко, что «готова отнять их зрение»[602]; и было замечено, что когда сверкает молния и грохочет гром, они становятся «немы, словно рыбы»[603]. Каждый год, когда в одного из них ударяет молния, они изгоняют его племя и его семью из числа других племен на трехлетний срок, в течение которого они не имеют права находиться в ордах царевичей. Точно так же, если поражается животное в их стадах и отарах, изгнание длиться несколько месяцев. И когда случается такое, они не едят никакой пищи до конца месяца, и, как происходит у них во время траура, устраивают праздник (süyürmishī) в конце месяца.
