Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны - Мухаммад ан-Насави
Когда султан увидел, что [татары] отступают, а солнце уже клонилось к закату и ночь начала простирать свое покрывало, он сел на крутом берегу, на месте сражения. К нему подошел Йилан-Бугу[595] и сказал с упреком и порицанием: «Мы давно желали, чтобы для нас настал такой светлый день, в который наши сердца выместили бы свою злобу на этих проклятых и погасили бы /162/ жар в нашей груди. И когда судьба расщедрилась для нас на то, чего мы желали, и время даровало помощь в этом, жажда наших надежд остается неутоленной и жаждущего отгоняют от чистого источника. В эту ночь татары покрыли расстояние двух дней пути, и мы будем раскаиваться в том, что отпустили их, уже тогда, когда раскаяние будет бесполезно. Не следует ли нам преследовать их и уничтожить? Мы напоим их тем же, чем они поили нас, и успокоим наши души».
Султан тотчас же сел на коня. Когда татары увидели, что войск много и положение серьезное, они оглядели своих избранных храбрецов под командованием тирана их бахадуров и спрятали их в засаде за холмом.
Когда султан переправился и вышел на крутой берег, а солнце уже начало скрываться, спрятанные в засаде вышли из укрытий со стороны левого крыла [войск султана], как бушующий огонь, который не оставляет ничего. Они ударили по левому крылу и отбросили его к центру [султанских войск]. Это был только один удар, но настолько [сильный], что ноги оторвались от земли, а шеи от тел. Были повержены те, кто нес знамена, кровь застывала в жилах от ударов мечей, и забили фонтаны крови, как пучки искр, высекаемых из кремня. Но ханы и эмиры, командиры левого крыла, стояли твердо, оставаясь верными своей клятве до самой смерти.
Из них остались в живых только трое: Куч-Тегин-Пахлаван[596], хаджиб ал-хасс Ханберди[597] и амир-ахур Одек. Ахаш-Малик[598] сражался до тех пор, пока не пал, утыканный стрелами, словно ёж [иглами], и погиб за веру. Как мученики погибли также Алп-хан, Артук-хан, Куч-Буга-хан[599], Йулук-хан[600] и Менгли-бек Таи. Колесо битвы тогда одинаково давило и храброго льва, и растерявшегося ягненка.
Противники накатывались друг на друга, нанося удары мечами: от них отделялись руки от плеч и головы от шей — и удары копьями, от которых разрывались сердца и истощались родники радости и горя.
'Ала' ад-Даула Ата-хан, правитель Йезда, был взят в плен[601]. Его схватил один из вероотступников, он отдал ему все деньги, что были с ним, /163/ и тот освободил его, а ночью он упал в колодец и погиб.
Только теперь люди поняли, какое место занимал Ур-хан, убитый исмаилитами в Гяндже, на левом крыле султанских войск. Ведь любой другой хан, сколько бы он ни прожил, не имел такого похвального влияния и не занимал такого достойного места, а левое крыло [султанских войск] на протяжении всей жизни Ур-хана постоянно одерживало победы.
Так вот. Султан находился в центре, но порядок здесь нарушился, знамена отделились от защитников, и враг окружил его со всех сторон. Выход из множества тенёт стал уже, чем игольное ушко, а при султане осталось только четырнадцать его личных мамлюков. В этот момент он обернулся и увидел, что тот, кто нес его знамя, — а это был [султанский] санджак — спасается бегством. Султан настиг его ударом копья, которым привел его к концу его судьбы. Он расчистил путь для своих спутников и для себя, ударив на татар так, что освободил проход и сумел выйти из стесненного положения.
Когда проклятый Тайнал-нойан увидел то, что произошло с султаном, он поразился его храбрости и, показав жезлом ему вслед, сказал: «Ты спасешься, где бы ни был! Поистине, ты муж своей эпохи и вождь своих сверстников!» Это рассказал один из татарских эмиров, который перешел на сторону султана.
Затем центр и левое крыло [султанских войск] рассеялись по разным областям, подобно ходячим притчам. Часть из них попала в Фарс, а другую страх забросил в Керман, часть в [быстрой] скачке достигла границ Азербайджана, а некоторые, оставшись на месте без коней и потеряв средства передвижения и припасы, вошли в Исфахан.
Правое крыло [султанских войск] возвратилось через два дня со стороны Кашана, полагая, что левое крыло находится в Исфахане и что оно и центр армии также одержали победу. Когда они узнали о действительном положении, то и остальные стали рассеиваться — собираясь группами и расходясь в разные стороны. Эта удивительная битва была делом неслыханным: ведь оба войска оказались разбитыми, но их эмиры самоотверженно сражались, а остатки обоих войск, бежавших в страхе, занесло в отдаленные места их стран, на самую окраину их земель.
/164/ Восемь дней о султане ничего не было слышно: не знали, жив ли он, следует ли ожидать его возвращения или нет и рассудить, кто будет у власти после него. Простонародье Исфахана вознамеривалось посягнуть на честь хорезмийских женщин и их имущество. Кади уговорил их повременить до праздника, с тем чтобы выяснить, какова судьба султана. Сражение произошло двадцать второго рамадана шестьсот двадцать пятого года[602][603].
Атабек Йиган Таиси в день сражения не выходил из Исфахана из-за своей болезни. Кади и оставшиеся в городе видные люди государства согласились, что если они, совершив праздничную молитву, не дождутся сообщения о султане, то возведут его (Йигана Таиси) на престол, поскольку умение главенствовать и способности к управлению склоняли сердца [людей] на его сторону и привлекали их к нему.
Но когда люди в день праздника пошли на молитву, прибыл султан и присутствовал на молитве. Люди считали его прибытие праздником и думали, [радуясь], что они родились заново.
Султан оставался здесь несколько дней, пока не возвратились некоторые отряды из его рассеявшихся войск. Султан отличил эмиров своего правого крыла высокими пожалованиями и чинами. Он титуловал Игит-Малика — Утур-ханом, Текчарука Ханкиши — Хасс-ханом, Гёк-Сункур-Малика — Сункур-ханом, Абу Бакр Малика — Инам-ханом[604]. Вместе с ними он двинулся на восток, по направлению к Рею, чтобы усилить у татар панику и [заставить их] бежать еще быстрее. Он направил свои отряды в Хорасан, и благодаря этому усилилась молва о его силе и
