Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков
* * *
Узнал я сегодня так много печали и зла —Я вспомнил о милой, о той, что навеки ушла.
Сулейма сказала: «В разлуке суровой и длиннойТы стал стариком — голова совершенно бела.
Теперь с бахромой я сравнила бы эти седины,Что серыми клочьями мрачно свисают с чела…»
А прежде когда-то мне гор покорялись вершины,Доступные только могучей отваге орла.
* * *
Предчувствуя, что наш конец неотвратим,Предаться похоти и пьянству мы спешим.
Волкам подобны мы — но злее и упрямей,—И насекомыми бываем, и червями…
Довольно, может быть, хулы, укоров, брани?Я тоже не лишен ни опыта, ни знаний.
С корнями всей земли мои сплетались жилы,Но смерть меня везде недаром сторожила:
Похитить молодость она уже сумела,И скоро в вечной тьме мое исчезнет тело…
Я много воевал и странствовал, и я жеВерблюдов вел в степи, где двигались миражи.
А разве за врагом я не стремился вследПо верному пути успехов и побед?
Не я ль завоевал и славу и величье?Могла бы вся земля моею стать добычей.
И вот стремлюсь теперь к добыче лишь однойИ жажду одного: вернуться в край родной.
* * *
Я, словно девушку и светлую весну,Когда-то прославлял кровавую войну.
Но ужас я познал теперь ее господства —О, ведьма старая, что держит всех в плену,
Что хочет нравиться и скрыть свое уродство,И отвратительную прячет седину…
* * *
И снова дождь! Опять, стекая с крыш,Ты монотонно каплями стучишь.
И ящерица ловкая сквозь грязьЛегко скользит, куда-то торопясь.
Чехлом дождя деревья все накрыты,Как головы отрубленные чьи-то.
Струится дождь, уныл и непрерывен,И, наконец, свирепый хлынул ливень.
С востока налетел внезапный шквал,И ветер южный вдруг забушевал.
Но, гнев излив и душу отведя,Стал затихать — и нет уже дождя.
* * *
Мой ум созвучьем рифм излишне перегружен,Их рой, как саранча, назойлив и ненужен.
Ты гонишь саранчу, которой окружен,Однако кое-что возьмешь себе на ужин…
Так камни тусклых рифм выбрасывая вон,Бесценных несколько я отберу жемчужин.
* * *
Поплачем над прежней любовью, над старым жилищем,Хотя и обломков его мы уже не отыщем.
Далекие дни, погребенные в этих руинах,—Как стертые буквы молитвы на свитках старинных.
Мне вспомнилось племя, и в сердце опять зазвучалиТяжелые стоны моей бесконечной печали.
Молчанье хранил я, и только потоками слезБезгласное горе внезапно на плащ пролилось.
Лишь тот удержать не умеет болтливый язык,Кто сердцем своим и страстями владеть не привык.
Смотри, я качаюсь в седле, и больной, и бессильный,По ветру уже развевается саван могильный…
К попавшим в беду я на помощь спешил неизменно,И сколько несчастных я спас от оков и от плена.
А сколько с друзьями, пьянея от терпкого хмеля,Узнали мы в жизни восторгов, любви и веселья.
Легко сквозь пустыни, где пыль ураганы метут,Меня проносил быстроногий и сильный верблюд.
А сколько изъездил долин я цветущих и нив,И тучи летели, их зелень дождем окропив.
Мой конь, неизменный в скитаньях, в походах, в бою,—Умел он заране угадывать волю мою.
Стремительным бегом он даже газель превзошел,Которую грозно преследует жадный орел.
Бывал я в пустынях, подобных долине Химара,Которую в гневе спалила небесная кара.
Мой конь был — как ветка, всегда устремленная ввысь,—Без удержу мы, обгоняя верблюдов, неслись.
Я вел мое войско, я верил, что с нашим оружьемКоварных врагов мы и в их крепостях обнаружим.
Я вел мое войско все тверже и все непреклонней,Пока не устали верблюды и крепкие кони.
Пока не увидел, что конь вороной недвижимИ коршунов стая уже закружилась над ним…
* * *
В этих землях не внемлют призывам моим —Или я разговаривал с глухонемым?
Разве здесь не друзья мои? Разве не тутЯ всегда находил и ночлег и приют?
Так любовно и радостно так не меня лиЗдесь когда-то в шатрах дорогих принимали?
Я беспомощен — или не видите вы,Что уже я не в силах поднять головы?
И боюсь, погружаясь в кромешную бездну,Что в беспамятстве черном навеки исчезну…
А когда-то несчастных, врага поборов,Я от смерти спасал, от беды и оков.
А когда-то, успехом и славой увенчан,Я любил полногрудых и ласковых женщин.
И блаженство я с ними познал в изобильи.Как стремились ко мне, как на зов мой спешили!
Но я знаю, что друга не жалко им бросить,Если друг обнищал и в кудрях его проседь…
Как бурлила отважная молодость в жилах,А теперь я ни встать, ни одеться не в силах.
Если б сразу из плоти мне вырваться тленной,Но душа покидает меня постепенно.
И здоровье мое, и успех постоянныйЗаменили внезапно кровавые раны.
Ждет чего-то, кто беден, кто стар и кто сед,—Лишь из мрака загробного выхода нет.
* * *
Предателем судьбу я называл не зря,—Повсюду рыскает, лишь подлости творя.
Она разрушила и царство Зу-Рияша,Владенья йеменского славного царя.
Она безжалостно людей к востоку гонит,Все хочет истребить — и земли и моря,
Воздвигла груды гор пред Гогой и Магогой,Чтоб к свету путь закрыть, когда взойдет заря.
* * *
О, если б вы родным пересказать могли б,Как на чужбине я, покинутый, погиб,
Как тяжко я страдал и мучился вдалиОт дома своего и от родной земли!
На родине легко я умирал бы, зная,Что неизбежно жизнь кончается земная,
Что даже из царей не вечен ни один,И только смерть одна — всевластный властелин.
Но страшно погибать от грозного недуга,Когда ни близких нет, ни преданного друга.
О, если бы, друзья, мне раньше встретить вас!Тогда покинутым я не был бы сейчас…
Нам быть соседями — друзьями стать могли б:Мне тоже здесь лежать, пока стоит Асиб.
Я в мире одинок, как ты — во мраке гроба…Соседка милая, мы здесь чужие оба.
Друг друга мы поймем, сердца соединим,—Но вдруг и для тебя останусь я чужим?
Соседка, не вернуть промчавшееся мимо,И надвигается конец неотвратимо.
Всю землю родиной считает человек —Изгнанник только тот, кто в ней зарыт навек.
* * *
Нет, больше не могу, терпенье истощилось.В душе моей тоска и горькая унылость.
Бессмысленные дни, безрадостные ночи,А счастье — что еще случайней и короче?
О край, где был укрыт я от беды и бури,—Те ночи у пруда прекрасней, чем в Укури.
У нежных девушек вино я утром пью,—Но разве не они сгубили жизнь мою?
И все ж от влажных губ никак не оторвусь —В них терпкого вина неповторимый вкус.
О, этот аромат медовый, горьковатый!О, стройность антилоп, величье древних статуй!
Как будто ветерка дыханье молодоеВнезапно принесло душистый дым алоэ.
Как будто пряное я пью вино из чаши,Что из далеких стран привозят в земли наши.
Но в чаше я с водой вино свое смешал,С потоком, что течет с крутых, высоких скал,
Со струями дождя, с ничем не замутненнойПрозрачной влагою, душистой и студеной.
* * *
