Цянь Цай - Сказание о Юэ Фэе. Том 2
— Прибыл высочайший указ, — сказал им Юэ Фэй. — Нас сперва свяжут, а потом объявят государеву волю.
— Батюшка, зачем же нас связывать? — возразил Юэ Юнь. — Если хотят казнить, пусть казнят!
— Провинившийся чиновник только связанным может принимать волю государя!
Юэ Фэй собственноручно связал Юэ Юня и Чжан Сяна, а затем потребовал, чтобы тюремщики связали его самого.
— Где указ? — спросил он смотрителя.
— В Беседке ветра и волн, — ответил Ни Вань.
— Теперь все понятно! — воскликнул Юэ Фэй. — В гате Дао-юэ есть строки: «Остерегайся плыть в пучину ветра и волн». А я — то думал, что речь идет о ветре и волнах на Янцзы! Беседка ветра и волн! Вот оно, место нашей гибели!
— Мы проливали кровь в боях, совершали подвиги, а нас хотят убить! — возмутились Юэ Юнь и Чжан Сян. — Не бывать этому! Батюшка, давайте силой вырвемся из тюрьмы!
— Замолчите! — прикрикнул Юэ Фэй. — Настоящий муж не должен бояться смерти! Смерть для него — возвращение домой! Чем жить в мире, где властвуют предатели, лучше умереть.
И Юэ Фэй твердыми шагами вошел в Беседку ветра и волн.
Тюремщики накинул ему и его сыновьям веревки на шею и задушили их.
Юэ Фэю в это время было тридцать девять лет, Юэ Юню — двадцать три года.
В тот момент, когда души казненных возносились на небеса, над землею, вздымая песок и камни, пронесся яростный вихрь. По равнинам расползся черный туман, погасли огни.
Читая в истории строки о гибели героев, потомки с возмущением плевались и ругали предателя Цинь Гуя, его жену Ван и других изменников, которые, пользуясь властью, чинили беззакония.
Многие поэты сложили стихи, в которых оплакивали Юэ Фэя. Вот некоторые из этих стихов:
Железные кони чжурчжэнейПомчались в облаке пыли,
Грозила беда большаяЮжносунской столице.
Под сень родимого домаГосударей не возвратили —
По одиноким героямКак же слезам не литься?
* * *Скорблю, что Гао-цзун не распозналГероя чистой, пламенной души,
И благородный, неподкупный воинПопал в пучину клеветы и лжи!
Деревьями порос могильный холм,Тревожит сердце скорбный шум листвы,
Потомки не забудут никогдаТого, кто столько подвигов свершил!
* * *Столбы у могилы, сосновые ветвиК холодному северу устремлены.
Всем сердцем вникаю в могильную надпись,В которой Конфуция чтутся заветы.
Озерные волны уже отшумели,И слуги придворные обличены.
Вином загустевшим делиться мне не с кем,Печальная песня пропета…
* * *Пал незаслуженной смертьюПреданный сын отчизны,
Но правда небес сияет,Коварством ее не убьешь!
Осталась в наследство людямЛетопись славной жизни,
Грядущие поколеньяПоймут, где правда, где ложь!
* * *Летел, как дракон, вынимая мечИз драгоценных ножен,
Негодовал он, как грозный тигр,Врагов страны обличая.
Подл предатель, убивший его,Низок Цинь Гуй, ничтожен,
Потомкам многие тысячи летНе выплакать всей печали!
* * *Свистели в воздухе мечи и алебарды,И ратный дух героев был высок.
Быстрее ветра тысячи чжурчжэней,Спасая жизнь, бросались наутек.
И лишь с тех пор, как славный полководецБыл умерщвлен предательской рукой,
Для гор и рек, для всех владений сунскихПриблизился неотвратимый рок.
* * *У мудреца, что прожил много лет,Лоб — как Тайшань[40], и гладок и широк.
Чтобы нефрит из камня стал дворцом —Строителю немалый нужен срок.
Что спрашивать, зачем небесный сводСокрыла мгла, рождающая страх?
Конечно, есть причина и тому,Что гнев пылает в доблестных сердцах!
Героем честно прожитая жизньОсветит внукам новые пути,
Так пусть же вечной радугой горитТот ратный дух, что был в его груди!
Но жалко, что погиб он до того,Как смерть злодеев обрекла на ад!
И нам осталось слезы проливать,Пока от слез не вымокнет халат…
* * *Он кровью клялся: пренебречь собойИ быть защитником родной земли.
Возможно ль сокрушить большую стену, —Ту, что длиною в десять тысяч ли?[41]
Его высоких помыслов полетНа севере чжурчжэней устрашал.
Смерть поразила тело, но не душу —Поколебать возможно ли Тайшань?
Поныне у могильного холмаШумит, шумит зеленая листва,
И слышатся порою в шуме этомГероя беспокойные слова…
Героя, что в боях горел огнем,Чье сердце знало истинную страсть, —
Героя, что казнен несправедливоЗлодеем, узурпировавшим власть!
* * *Бывало ли в Яньчэне[42] больше скорби?Когда еще так много слез прольется?
Все оттого, что волей злого рокаПодвергли невиновного расправе.
Могильный холм поведает потомкамО преданном отчизне полководце;
Поведает о том, как в ста сраженьяхЧжурчжэньское железо он расплавил.
Не к северу склонились эти травы,В которые его душа вселилась!
Как прежде — на восток уходят воды,Несомые безудержным теченьем.
Мне горько, вспоминаю все, что было:Как жаль, что зло великое свершилось!
Печальный стих слагаю у могилыИ на закат взираю с сожаленьем.
* * *Я, путник, у могилы полководцаСтою смиренно, затаив дыханье.
Душа его как будто воплотиласьВо всем живом, что вижу у могилы.
Там, в прошлом, — жизнь немеркнущего сердца,Ума и рук великие деянья;
А в будущем — не сдавшиеся смертиДух полководца, доблестная сила!
Родные реки и родные горыОпять слезами политы обильно,
Опять напали варварские орды,Негодованьем вся страна объята.
Скорблю, но вижу, что трава густаяРастет все выше на холме могильном.
Она сочна и зелена, как прежде,Ее ласкает светлый луч заката…
Пока убитый горем Ни Вань оплакивал Юэ Фэя, Ван Нэн и Ли Чжи купили гробы и тайно перенесли к стенам тюрьмы. Подкупленные тюремщики передали им трупы казненных. Гробы тайно вынесли из города и зарыли в ракушечном холме.
Ни Вань, не дожидаясь рассвета, тоже покинул город.
Ван Сы-во и Ло Жу-цзи еще ночью доложили первому министру о казни Юэ Фэя. Цинь Гуй не мог скрыть своей радости и спросил:
— Говорил что-нибудь Юэ Фэй перед казнью?
— Нет. Сожалел только, что не послушался даоса Дао-юэ, который отговаривал его от поездки в столицу. Великий наставник, если вырывать траву, так вырывать с корнем, иначе на следующий год она снова вырастет! Надо уничтожить даоса и всю семью Юэ Фэя!
Цинь Гуй одобрительно кивнул головой:
— Передайте мой приказ Фын Чжуну и Фын Сяо, чтобы они доставили из Танъиня в столицу семью Юэ Фэя!
Когда злодеи вышли, Цинь Гуй вызвал своего доверенного слугу Хэ Ли и распорядился:
— Завтра с утра отправляйся в кумирню, что стоит на горе Цзиньшань, и пригласи ко мне даоса Дао-юэ! Смотри, чтобы он не сбежал!
Хэ Ли вернулся домой и сказал матери:
— Государев наставник погубил Юэ Фэя, но этого ему мало! Он приказал схватить монаха Дао-юэ! Завтра утром мне придется отправиться в путь.
— Что ж делать, сын мой! — вздохнула старая женщина. — Поезжай! Но будь осторожен в дороге.
На следующий день — первый день первого месяца тринадцатого года правления Гао-цзуна под девизом Продолжение процветания[43] — Хэ Ли в лодке отплыл из столицы и скоро добрался до гор Цзиньшань.
У ворот кумирни толпился народ. Над головами людей вились дымки курильных свечей, откуда-то доносились размеренные удары колокола. Хэ Ли пробрался сквозь толпу и увидел Дао-юэ, который сидел на возвышении и произносил проповедь.
