Шараф-наме. Том I - Шараф-хан Бидлиси
Два года спустя Бадр-бек отправился к подножию царства. Округа Тур и Хаитам были отделены от княжества Джезире, а управление Джезире вновь утверждено за Бадр-беком. [Он] на основании милостивого повеления стал могущественным правителем Джезире и до конца дней своих управлял теми районами. Однако он открыто употреблял банг[601] в меджлисах и собраниях, так что ежедневно в его меджлисе на банг расходовалось пятьсот дирхемов, да он сам утром и вечером расходовал [на банг] около ста дирхемов. Он неизменно наказывал векилю, [ведущему учет] его расходов: “Стоимость банга отдавай из узаконенных доходов, а не золотом, чье [происхождение] сомнительно”. /128/ Но в [соблюдении] других заповедей шариата и предписаний веры он являл предельное усердие и неизменно оказывал знатокам и ученым подобающее внимание и покровительство. Ученых и совершенных, которые собрались во времена его в Джезире, не было ни в одну эпоху. Среди них были Мавлана Мухаммад Баркала'и, Мавлана Абу Бакр, Мавлана Хасан Сурчи[602], Мавлана Зайн-аддин Баби, который по знанию явного и сокровенного стоит во главе ученых [своего] времени и является квинтэссенцией шейхов [своей] эпохи, Мавлана Саййид 'Али и другие, чьи сочинения среди ученых пользуются известностью.
Однажды Мавлана Абу Бакр обиделся на Бадр-бека и решил уехать из Джезире. Бадр-бек в сопровождении вельмож и знати отправился к Мавлана и, возвеличив его дарами и почетными одеждами, выказав безграничное [к нему] благоволение, возвратил обратно.
Когда его брат Насир-бек умер, он по примеру прежнего присоединил к наследственному вилайету округа Тур и Хаитам. Жил он долго, и под конец, когда перевалило за девяносто, умственные способности его заметно ослабли, и он стал допускать действия, далекие от здравого смысла. Так, [нам] довелось слышать от достойных доверия, что однажды к Бадр-беку пришел некий человек с жалобой на мясника (кассаба) города, мол: “Он обидел меня”. Бадр-бек, полагая, что обидчик его валяльщик (кассар), тотчас вызвал мастера валяльщика, и того наказали палками. Отведав палок, валяльщик спросил: “В чем провинился ваш покорный слуга, что его удостоили такого наказания?” — “В том, что обидел такого-то”, — пожаловал в ответ Бадр-бек. “О эмир, — сказал валяльщик, — тот, кто /129/ обидел его, — мясник, а валяльщик”. Бадр-бек ответил: “Что валяльщик (кассар), что мясник (кассаб) — произношение-то одинаковое и ошибиться так легко”.
Когда же в назначенный срок он сказал судьбе: “Слушаюсь”, после него остался один сын по имени мир Мухаммад.
Эмир Мухаммад б. Бадр-бек
Еще при жизни отца он вершил [дела] правления[603] и питал величайшую страсть к накоплению имуществ и добра. Рассказывают, у него было двенадцать тысяч овец с ягнятами, от приплода которых каждый год он получал большую сумму. Кроме того, он передал крестьянам сто тысяч кур и ежегодно за каждую курицу получал установленное число яиц. Словом, он был ревностным собирателем имущества.
После смерти отца он стал независимым правителем Джезире. После семи лет его владычества в 986 (1578-79) году, когда второй везир Кара Мустафа-паша Лала указом султана Мурад-хана был назначен на завоевание областей Грузии и Ширвана, мир Мухаммад тоже сопровождал победоносное мусульманское войско. Когда сеющие смерть войска вступили в Грузию, в местечке под названием Чилдыр дорогу Мустафа-паше преградили около десяти тысяч отважных кызылбашских всадников [во главе] с внуком Казак-Хамзы устаджлу эмиром эмиров Чохур-Саада Мухаммади-ханом, известным [под именем] Тукмака, и эмиром эмиров Карабага и Ганджи в Арране Имам-Кули-султаном каджаром. Они внезапно напали на войско с численностью звезд. По воле случая в тот день командование караулом было поручено беглербегу Диарбекира Дарвиш-паше, и он выступал впереди мусульманского войска. Встреча обоих войск произошла у подножия горы в местечке под названием Чилдыр /130/ в вечернюю пору, незадолго до заката солнца.
Доблестные курды, посчитав ту многочисленную рать не стоящей внимания[604], не заботясь об изменчивости и коварстве времени, преисполненные гордости и самонадеянности, обрушились на тот народ. Стихотворение:
Хоть ты и лев, но не считай врага ничтожным,
Думай о нем, что он станет победителем льва,
Не гордись превосходством, о ты, из племени превосходных,
Ибо в мире достаточно лучших из лучших.
Не хвались железным кулаком,
Поскольку есть кузнецы, плавящие железо.
Кызылбаши выставили перед румским войском небольшую группу численностью около двух-трех тысяч из авангарда, а храбрецы, побывавшие в битвах, и львы, испытанные в сражениях, оставались в засаде [под] горой. Когда тот жалкий отряд появился пред многочисленным войском, курдские удальцы, подобно свирепым львам, обрушились на то расстроенное сборище кызылбашей. [Вначале] скученное, подобно узлу Плеяд, оно было ими рассеяно, как [звезды] Большой и Малой Медведиц. [В это время] неожиданно от лощины под горой появилось около шести тысяч вооруженных копьями на боевых арабских конях всадников, напоминавших лавину и ужасных драконов, изрыгающих пламя. Единым [потоком] они ринулись на разрозненное войско курдов и донесли до небесной сферы крики сражения и звуки труб и рожков. От ржания быстроногих [коней] в той жестокой битве показались знаки дня воскресения мертвых. От крови удальцов степь и равнина заалели подобно вечерней заре, утро благополучия знати и простого народа в той страшной долине сменилось вечером. Стихотворение:
Стук копыт и ржанье быстроногих [коней]
Сотрясает [все от] луны [до] рыбы.
Со всех сторон показался лес стрел,
Подобно каплям дождя, они облепили тело.
Из крови, [что брызнула] под ударом стрелы из темени, /131/
У героев над шлемом поднялись крылья.
Боевые секиры, потонувшие в крови храбрецов,
Поднялись подобно гребням боевых петухов.
Словом, мир Мухаммад вместе с правителем Хазо Сарухан-беком, Думан-беком зраки и мир Мухаммадом Финики были в том сражении убиты. Под конец поражение потерпели кызылбашские войска, и от обеих сторон погибло около трех тысяч человек. После убийства мир Мухаммада в казне его, не считая дорогих инкрустированных драгоценными камнями вещей, было в наличии двести тысяч червонных золотых султанского чекана. После него остался единственный сын пяти лет по имени
