Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

{139}

Сколь безмерна, повелитель, власть твоя!Коль прикажешь — станем мы летать, как птицыИ поверь мне, клятвы не нарушу я:Я ведь благороден, лгать мне не годится.

Спас меня ты, повелитель мусульман,Как умелый врач больного лихорадкой,—В наслажденья погружен, в туман, в дурман,Я, бедняга, изнывал от жизни сладкой.

Добрые советы были мне не впрок,Отличался я упрямством беспримерным,—С материнским молоком впитав порок,Следовал всю жизнь своим привычкам скверным

Повелитель, видел ты меня насквозьИ решил спасти поэта от напасти,Но в итоге ухватил напасть за хвостИ не разглядел ее разверстой пасти,

Ибо ты ошибся в выборе людейИ не дураков послал ко мне с приказом —Я же маг, певец, великий чародей,У меня язык остер и светел разум.

Мне внимают юноши и старикиС удивлением, с восторгом небывалым,И стихи мои журчат, как ручейки,Жемчугами сыплются, сверкают лалом.

Людям я дарю то сладостный покой,То волненье, то блаженное забвеньеИ пред ними нескудеющей рукойРассыпаю драгоценные каменья.

Люди говорят: «Владыки дружат с ним,Он прославился средь персов и арабов,И огонь его горит, неугасим,Вдохновляя сильных, согревая слабых.

Сочетались в нем и ум и широта —Все ему понятно, все легко дается.Он не сетует, когда мошна пуста,Деньги раздобыв, над ними не трясется.

Женщины ликуют от его острот,От серьезных слов становятся серьезней,И к нему, премудрому, идет народИ толпится у ворот до ночи поздней.

В годы юности он был силен и смел,Львы пред ним дрожали и скулили в страхе.Нас он песнями любви пленить сумел,Но разгневался халиф, — и он — во прахе…»

Понял ты, о Махди, славный наш халиф,В чем спасение, в чем гибель для поэта?Впрочем, я теперь спокоен и счастлив,Ибо без любви ни зла, ни грусти нету.

Абу Нувас

{140}

О ты, кладущий яйца куропаткиПод курицу! Когда б твои повадки

Глазам ее открылись только раз,За свой подлог остался б ты без глаз.

О ты, который, опыту не веря,В солончаках решил сажать деревья,

Не видишь разве — зло царит вокруг.О ком сказать ты можешь: «Вот мой друг»?

Ты глыбой ненависти стал,Стоишь — не сдвинуть: крепче скал.

С тобой общаться — как на горуКарабкаться в плохую пору.

Аллах, когда тебя лепил,Не подсластил, не посолил.

Я разгадать тебя пытался,Но, что ты, так и не дознался.

Смех тратить на тебя — грешно,Воздать хвалу тебе — смешно.

Посмотришь на тебя, о боже!Лицо с пометом птичьим схоже.

И если ночь ты пережил,Пусть утром хлынет кровь из жил.

А если очутился в море,Дай бог, чтоб утонул ты вскоре.

Кубки, наши соколы,За вином летают;Лютни, наши луки,Сладостно играют.Наша дичь — газели,Утренние зори,А добыча — девушкиС нежностью во взоре.С пылкими сраженьямиНаши ласки схожи,И бои ведем мыНа любовном ложе,Кровь не проливаем,Без греха воюем,Утром мы пируем,Вечером пируем.

О, как прекрасна эта ночь и как благословенна!Я пил с любимою моей, любви пил кубок пенный.

Я поцелуя лишь просил — она была щедрее,От счастья я в ее отказ поверил бы скорее.

Лицо его — словно луна, а к губам поднесенныйСверкающий кубок похож на светильник зажженный.

Оружьем любви он увешан, и меч его взораДарован ему красотой для любовного спора.

Улыбка — кинжал его, брови — что выгнутый лук,А копья-ресницы смятение сеют вокруг.

Купил беспутство я, не понеся урона:Мной благочестье было продано законно;

Я легкомыслие избрал поводырем,Теперь уж до конца ходить мне с ним вдвоем.

Одну красотку с подведенными глазами,С лицом как свет зари, горячую, как пламя,

Податливую христианку много разИ в поздний час я целовал, и в ранний час.

Была красотка моему приходу радаИ знала хорошо, что ждет ее награда,

И открывала мне бутыли, где давноХранилось старое, но чистое вино.

Прошли пред ним века, не знавшие покоя,Ему известен Ной и даже предки Ноя,

И я красавицу поил им, и онаПьянела — но, клянусь, не только от вина.

Старик отведал поутру божественного зелья,Что избавляет от забот и дарит нам веселье.

У мирозданья все цвета то зелье похищает,И в кубке радугой горит, и взор наш восхищает.

Старик смеется и поет, и данью восхваленьяДолжны стихи ему платить за этот смех и пенье.

Кувшин, и кубок, и бурдюк — для старика отрада.За то, что он всегда хмельной, корить его не надо.

Покуда взор мой полный кубок не узреет,Нет радости ни в чем, ничто меня не греет.

Берут заботы в плен и на душе темно!Оружья лучшего не сыщешь, чем вино!

А если бы вино ключом однажды стало,Замки скупцов оно легко бы открывало.

Дни без него пусты и мрачны вечера,И я пью вечером и снова пью с утра —

С вином не расстаюсь, и если ненарокомТы укоришь меня, то в этом мало проку.

Настало утро, и запели птицы.О братья, не пора ли нам напиться?

Проспитесь же! Кувшин скорбит о том,Что день грядет, а мы объяты сном.

Вино еще не смешано с водою,Смешаешь их — расстанешься с бедою.

Все радостным покажется вокруг,И станет шутником твой хмурый друг.

Урод красавцем станет, а тупица,Вдруг поумнев, на нас не будет злиться.

Так выпьем, чтобы нам с утра опятьБлистать умом, шутить и хохотать.

Томность глаз твоих — свидетель верный,Что провел ты ночь совсем не скверно.

Так признайся, правды не тая,Что была блаженной ночь твоя.

Пил вино ты из большого кубка —И вином пропитан, словно губка.

А любовь тебе дарила та,Чье лицо прекрасно, как мечта.

Струны лютни для тебя звучали,Струны сердца лютне отвечали.

О лжесоветчик, расточающий упрекиЗа то, что пью вино! Слова твои жестоки.

Вино внушило мне не расставаться с ним,Похвальное заставило считать плохим,

Оно здорового недугом заражает,Больных в цвета здоровья обряжает.

Я расточителен, покуда есть вино,И алчен, как скупец, когда на дне оно.

Где в жизни что-нибудь найдешь, имеющее сладость?Все в жизни горько, как миндаль, а горечь нам не в радость.

И разве не заметил ты, что даже в самой сутиЖизнь — это горькая вода, в которой столько мути?

Когда, увидав на лице моем брызги вина,Над жизнью моей непутевой смеется она,

Я ей говорю: «Для меня ты желаннее всех,Но ты же и всех бессердечней со мной, как на грех,

Желаньям моим дай исполниться! Жизнью клянусь(Хоть сердишься ты, да и сам на тебя я сержусь),

Клянусь моей жизнью: пожертвовать жизнью я радЗа ласку твою, за один твой приветливый взгляд.

Я дам тебе все, даже птичьего дам молока,Хотя с казначейством я дел не имею пока».

С вином несмешанным ты кубка не бериИз рук жеманницы, чей взгляд нежней зари.

Сильней вина тот взгляд пьянит, суля нам счастье,И в сердце у тебя зажжет он пламя страсти.

Погибли многие от этого огня,Газель жеманную в жестокости виня.

К ней близко подойдешь — уж на судьбу не сетуй!Ее оружие — звенящие браслеты.

Что за вино! Как будто в кубках пламяЗажгло свои светильники над нами;

Как будто благовоньями полноС водою в брак вступившее вино.

На пиршестве в нас посылая стрелы,Оно не ранит ими наше тело,

Оно не угрожает нам бедой.Мне юноша смешал вино с водой,

И пил из кубка я неторопливо,Другой рукой лаская стан красивый

Газели стройной — был я как во снеИ, опьянев, она сказала мне:

«Настойчив будь, мой повелитель милый!Заставь меня склониться перед силой».

И, погрузив мой взор в ее глаза,«Приди ко мне на ложе», — я сказал.

И шелковый шнурок мы развязали,И мы парчу кафтана разорвали.

Вот юноши, чей лик подобен звездам ночи.Как веселы они! Заботы их не точат,

А кубок их манит… Когда ночная мглаСвой плащ раскинула и жажду в них зажгла,

В путь тронулись они, пошел я с ними тоже,И был хозяин винной лавки потревожен:

Я барабанил в дверь его, что было сил.«Скажите, кто там?» — он испуганно спросил.

Ответил я: «Здесь тот, кого веленья страстиВлекут сюда, и нет ему иного счастья».

Тогда хозяин рассмеялся и сказал:«На пользу мне твой стук, как я теперь узнал».

И он светильником нам осветил дорогу.Потом невесту, охраняемую строго,

Извлек на божий свет — тот лучший дар землиДля венценосного Хосрова берегли,

А ныне юноша, украшенный серьгами,Дар этот в кубки льет холеными руками.

Прекрасен юный лик — как солнцем озарен,Ночь в волосах его, судьбе подобен он,

Судьбе, не терпящей согласия людского,Судьбе, что разжигать раздоры их готова.

Я этого глупца в кругу друзей увидел.Он был противен мне, его я ненавидел.

«Чего бы ты хотел?» — спросил меня глупец.Ответил я: «Хочу, чтоб смолк ты наконец».

Жизнь — это пир, где для одних — веселье и утеха,А для других — утехи нет, другим уж не до смеха.

Один богатством окружен — что делать с ним, не знает,Другой, промаявшись весь день, голодным засыпает.

И так издревле повелось: одним нужна лишь малость,А у других — желаний нет: им в жизни все досталось.

Тому, кто знает скрытое, хвала!Превратностям и тайнам нет числа.

Немилостива к нам судьба бывает:Она цветы надежды обрывает.

Душа моя, о, до каких же порК мечте пустой прикован будет взор?

Душа моя, пока ты в состояньеПокаяться — предайся покаянью.

Проси того, кто милостив для всех,Чтоб и тебе он отпустил твой грех.

Как налетают ветры непогоды,Так кружат надо мной мои невзгоды.

И пусть многообразья жизнь полна,Пусть все несхожи — смерть для всех одна.

Стремись же к благочестью всей душою:Оно ведь благо самое большое,

Хотя на протяжении вековНикто им не спасался от грехов.

Если безденежье будет и впредь продолжаться,Дом я покину, с родными придется расстаться,

Даже одежду придется продать, и тогдаДом свой покинуть уж я не смогу никогда.

О ты, в глазах которой — скорпион,Всех проходящих мимо жалит он.

О ты, на чьем лице рассвет алеет,Он никогда не меркнет, не бледнеет.

О ты, что мне дала надежды свет,Не ярок он, и радости в нем нет.

Ты отвернулась — и слова привета,Слова мои остались без ответа.

Бедой великой ныне я сражен:Меня забыла та, в кого влюблен.

А я из-за любви к ней и влеченьяНешуточные вытерпел мученья.

Теперь она со мною холодна,И писем нет — не шлет их мне она.

О, как это на истину похоже:Кто скрылся с глаз — ушел из сердца тоже!

Пить чистое вино готов я постоянно,Газелей стройных я целую неустанно.

Пока не порвана существованья нить,Блаженство райское должны мы все вкусить.

Так пей вино и наслаждайся созерцаньемЛица, что привлекло своим очарованьем;

Цветы шиповника на щечках расцвели,В глазах все волшебство и неба и земли,

А пальцы тонкие, что кубок обхватили,В себе всю красоту земную воплотили.

То высится как холм она, то как тростник склонилась,Ей прелесть редкая дана, в ней юность воплотилась.

Отсюда далеко она. Но встреча с ней, поверьте,Порой опасности полна: взглянул — и близок к смерти.

Сидит ли молча пред тобой иль говорит несмело —Натянут лук ее тугой, неотвратимы стрелы.

О ты, что создана была из красоты и света,Ты, у кого моя хвала осталась без ответа,—

Обремени меня грехом: мне будет в утешенье,Что не войдут тогда в мой дом другие прегрешенья.

Как сердце бедное мое кровоточит!Газелью ранен я — был бесполезен щит.

Из-за нее я обезумел в миг единый,Хоть в волосах моих уже блестят седины.

Проходит ночь без сна, и кажется к утру,Что смерть моя близка, что скоро я умру:

Коль сердце ранено любви стрелою меткой,Искусство лекаря тут помогает редко.

Посланец мой сказал: «Записку я вручил,Но вот ответа на нее не получил».

Я у него спросил: «Она ее читала?»«Читала», — он сказал. «О, это уж немало! —

Воскликнул я тогда. — Доволен я вполне:Ее приход сюда ответом будет мне».

Надеждой тешусь я в моей печальной доле,Чтоб наземь не упасть, не закричать от боли.

Просил у нее поцелуя, и мной он получен —Но после отказов, которыми был я измучен.

Тогда я воскликнул: «Раздвинь милосердья границыНельзя ли еще на один поцелуй расщедриться?»

Она улыбнулась и мне повторила присловье,Известное персам, и нам оно тоже не внове:

«Не надо ребенку игрушку давать дорогую:Получит одну — и потребует сразу другую».

Доставлю радость я тебе — умру от горяИ замолчу навек… Случится это вскоре.

Для сердца твоего легко меня забыть,А я храню обет — до смерти верным быть.

Все изменяется под хладною луною.Как изменилась ты! Как холодна со мною!

Но если я теперь ничто в твоих глазах,То истину тебе не дал узреть Аллах.

Улыбаются розы, и звонкие струны звенят.Флейта стонет и плачет, наполнился звуками сад.

Веселятся друзья, породненные дружбой сердечной,Никого нет на свете родней, чем товарищ беспечный.

И друг друга вином угощают из кубков друзья,От сосцов, источающих хмель, оторвать их нельзя.

Сколько раз поскользнулся хмельной — сосчитать невозможно,Сколько раз поднимался, испачканный пылью дорожной!

Пустыни воспевать? Но нет до них мне дела;И девы красота душой не завладела;

Любить и воспевать другое мне дано;От Вавилона к нам дошедшее вино.

Вода, смешавшись с ним, его не украшает,Оно — всесильный дух, что в тело проникает.

Отведавший его на крыльях воспарит,А глупый — как мудрец с людьми заговорит.

Однажды темною дождливою пороюС друзьями, чьи сердца не ведали покоя,

Я в лавку винную отправился… КупцыУж спали, мрак объял лачуги и дворцы.

Ломились в лавку мы. Купец дрожал от страха,Он мог защиты ждать от одного Аллаха.

Он притворялся, будто спит, решив, что мыИли ночной патруль, или исчадья тьмы.

Тут стали звать его по имени мы дружно,И он сообразил: бояться нас не нужно.

Приход наш выгоду одну сулил, и, намОтветив наконец, он бросился к дверям.

И, убежденный, что никто его не тронет,Блестя улыбкою, склонился он в поклоне.

Теперь готов он был сказать сто раз подряд:«Добро пожаловать, входите, я вам рад».

И лампу он принес, чтоб нам пройти свободно,И было у него все, что душе угодно.

Ему сказали мы: «Поторопись, купец,Ночь скоро дню отдаст свой царственный венец».

И золотистое вино в расцвете силыПринес он, и оно кипело и бурлило.

Блеск пламени его к себе манил наш взгляд,Вдыхали ноздри наши тонкий аромат.

Флейтистка нас игрой своей увеселяла,Склониться перед ней могли б немые скалы.

И не было ее милее и нежней,Кто видел раз ее, стремиться будет к ней.

В кафтан одетый, виночерпий к нам явился,От юного лица роз аромат струился.

Но благовоньями он не был умащен:Благоухал красой и молодостью он.

И виночерпий нас поил, не уставая,Ты чашу осушил — уже кипит другая.

Потом он песню спел, мы вторили ему:«Грущу в чужих краях, вперяя взор во тьму».

Кто был из нас влюблен, тот слезы лил в печали,И радости конец те слезы означали.

Но не смущал других любовный этот плач,А в это время ночь разорвала свой плащ,

И скрылся Сириус, и означало этоПобеду близкую грядущего рассвета.

О упрекающий, в вино влюблен я страстно!Так не брани меня: ведь брань твоя напрасна.

Без кубка пенного я не провел ни дня,Как все запретное, вино влечет меня.

Мне перед пиршеством не жгли сомненья душу,Не будучи глухим, упреков я не слушал.

И не был никогда товарищем скупцу:Дружить со скупостью нам, щедрым, не к лицу.

Дарю лишь тем, кто щедр, свое расположенье,Они внушают мне любовь и уваженье.

Вино, как девушка-плутовка, чья красаПодобна молнии, пронзившей небеса.

Тебя душа вина сочла за совершенствоИ вот зовет вкусить греховного блаженства.

Ты, как красавицей, был соблазнен вином,Теперь все мысли и мечты твои — о нем.

Перед подругами красавица гордится,Что всех она хитрей, а с виду — голубица.

Она внушает страсть, что всех страстей сильней,И бубны звонкие трепещут перед ней.

И к лютне тянется она, когда по кругуПускают чашу и глядят в глаза друг другу.

В забавах рыцарских не уступая мне,Из лука зверя бьет и скачет на коне.

На ней мужской кафтан, она не носит шалиИ кудри коротко стрижет, чтоб не мешали.

Ей верным сыном я останусь до конца,И от меня вино не отвратит лица.

Мне кубка жаль скупцу, тут со скупцом мы схожи,Мне благородное вино всего дороже.

Зато таких, как сам, им щедро одарю,Вино к нам милостиво, с ним мы как в раю.

Я наслажденьям предаюсь, отбросив всякий стыд,И эту тайну мой язык от смертных не таит.

Ничтожество людское мне известно, и прощеньяНе собираюсь я просить за эти наслажденья.

Я знаю, время — западня и смерть там ждет меня,

Но наслажденьям предаюсь, как будто вечен я.

И на законы бытия взираю я спокойно:Ведь с ними примирил меня наш виночерпий стройный.

Ной древний взращивал лозу, а в кубок влагу льетТот, кто с газелью юной схож, кто радость нам несет.

Здоровьем пышет лик его, но кажется нам томным,Он жизнь дарует, если добр, убьет отказом скромным.

Горячих солнечных лучей глаза его полны,А на груди как будто блеск серебряной луны.

И руки в темных рукавах напоминают оченьСиянье радостных светил во мраке жаркой ночи.

Вино отраднее с ним пить, чем, позабыв покой,Коня на битву снаряжать или спешить на бой.

Какая радость у людей, которым копья-рукиПодносят кубок роковой, таящий смерть и муки?

И много ли отрады в том, когда им шлет приветБлеск машрафийского меча — и стона ждет в ответ?

Дай волю юности! Седины, тусклый взорВсе наслажденья обрекают на позор.

Пусть кубок с девственным вином, идя по кругу,Дарует хмель свой и красавице и другу.

Как бы от вечности самой утаено,Хранилось у купца заветное вино.

Там пряталось оно в кувшине, врытом в землю,Таилось ото всех, в своей бутыли дремля.

В двойном сосуде коротало вечера,В сосуде, созданном искусством гончара.

Как петушиный глаз, вино во тьме сверкало,Бахрейнским мускусом оно благоухало.

С друзьями юными не раз случалось намК виноторговцу в дверь стучаться по ночам.

Из тайников своих он извлекал охотноСосуд и в нем вино нежней, чем дух бесплотный.

И, чудо увидав, — искрящийся сосуд,—Так восклицали мы: «Что происходит тут?»

«Откуда в час ночной сияние рассвета?»Но кто-то возражал: «Нет, свет пожара это!»

И вот уже юнцы нам в кубки льют пожар,Один одет в кафтан, а на другом зуннар.

Свет принесли они — и все пути открылисьДля поздних путников, что ночью заблудились.

Вино в присутствии воды как бы дрожит,И от него вода испуганно бежит.

Вино, как некий дух, готовый скрыться в тучиОт догоняющей его звезды падучей.

Но кубок не дает ему бежать, и вотОно в нем плещется и через край течет.

И мы из кубка пьем вино, что с небом схоже,Осколки тысяч лун в его таятся ложе.

Нагим пришло вино, но своего врагаВода, смешавшись с ним, одела в жемчуга.

Хоть ожерелия они не составляют,Но пузырьки воды искрятся и сверкают.

Живет в квартале нашем девушка, и ейПокорны звуки струн, как госпоже своей.

Струна басовая, струна вторая, третьяЗвучат на лютне самой сладостной на свете.

Великий мастер создавал ее в тиши,Без струн она была, как тело без души.

И мастер дерево искал, чтоб дать ей тело,Взял в роще лучшее и принялся за дело.

Хоть не замешано здесь было волшебство,Волшебным выглядит творение его.

Как скорпиона хвост — изогнутая шеяУ лютни, созданной руками чародея.

И с голосом людским струна вступает в спор,Когда заводит песнь разноязычный хор.

Так торопись вкусить все эти наслажденья,Ведь всепрощающий дарует нам прощенье.

Когда любимая покинула меня,На небесах померкло солнце — светоч дня.

И так измучили меня воспоминанья,Так думы черные терзали мне сознанье,

Что дьявола тогда призвал я, и ко мнеЯвился он потолковать наедине.

«Ты видишь, — я сказал, — от слез опухли веки,Я плачу, я не сплю, погублен я навеки.

И если ты свою здесь не проявишь власть,Не сможешь мне вернуть моей любимой страсть,

То сочинять стихи я брошу непременно,От песен откажусь, забуду кубок пенный,

Засяду за Коран, и будешь видеть ты,Как я сижу за ним с утра до темноты.

Молиться я начну, поститься честь по чести,И будет на уме одно лишь благочестье…»

Вот что я дьяволу сказал… Прошло три дня —Моя любимая пришла обнять меня.

Вперед, друзья, на славный бой, мы — рыцари вина!Благоуханием ночным душа услаждена.

Хмельное зелье манит нас. Приняв смиренный вид,Оно повалит храбреца и вольного пленит.

Кувшин и кубок одолев, мы обнажили дно,Но кратким было торжество — сразило нас вино.

От алых отблесков его горит моя ладонь,А блеск сжигает мне глаза, как греческий огонь{141}.

Оно, как пышущий костер, внушая страх сердцам,Потоком в глотки полилось отважным молодцам.

Умом людским повелевать познавши ремесло,Оно у вечности седой на лоне возросло.

А поутру весна в саду покажет ясный лик,Здесь нам подарит аромат душистый базилик.

Шурша от зависти листвой, одежды разодрав,Нам на подушки бросит сад охапки свежих трав.

Вино уж смешано с водой, от пены поседев.Налей, красотка, нам полней, ты краше райских дев!

Пусть наших глаз язык немой сердца соединит,Какой мудрец неслышных слов значенье объяснит?

Моля о встрече, только я пойму ее ответ:Мне «да» ответили глаза, промолвят губы: «Нет!»

Спроси: «Какой язык важней?» — и мой ответ таков:Язык влюбленных на земле всех выше языков!

Глупец укоряет меня за вино,Ему дураком умереть суждено.

Он разве не знал: от подобных емуТакие упреки я слышу давно!

Его ли мне слушать? Всевышний АллахВино запрещает — я нью все равно.

Наполню я кубок вином на заре —Как солнечный свет золотится оно.

Бранись, лицемер, от упреков твоихВ груди пламя жажды воззожжено.

Смерть проникла в жилы, сжав меня в тиски,Лишь глаза и мысли все еще живут

Да трепещет сердце, полное тоски…Кто сочтет последних несколько минут?

Лишь себе послушны, как черны виски,К богу мы взываем только в смертный час.

Где мои утехи? Их смели пески.Где вы, дни и ночи? Как вернуть мне вас?

Поднимите бремя гробовой доски,Чтоб наполнить кубок мне в последний раз!

Стены и замки в степях и горахВолею судеб рассыплются в прах.

Разум бессонный о смерти твердит,Дней быстротечность внушает нам страх.

Грусть коротка у безмолвных могил,Кратко веселье на шумных пирах.

Жалкая доля — лишь саван да гроб —Все достоянье в обоих мирах.

Хвала тебе, боже! Могучей десницы движеньеИз небытия бросает нас в мир униженья —

Чтоб нам умолкать перед наглостью злого невежды,Чтоб попраны были заветные сердца надежды.

Я верности, дружбы и братства уже не взыскую,Спросить я хочу — кто познал благодарность людскую?

Добряк благодушный, ты станешь насмешек мишенью,Людей возлюби — и не будет конца поношенью.

Друзей заведи, не жалей ни добра, ни досуга,Любовь расточай и надейся на преданность друга,

Делись сокровенным, предайся душою и телом,Стань духом бесплотным, что бродит в краю запустелом,

Забудь о делах, лишь исполни друзей пожеланье,Стань жертвой покорной, что люди ведут на закланье,

Ослушаться их не посмей, ну а если невольноИз уст твоих вырвется дерзкое слово «довольно»,—

Тебя оболгут, и вкусишь ты превратности рока,Беспутным ославят того, кто не ведал порока.

Абу-ль-Атахия